Популизм - народу

Люди убегают из Америки - в сторону Кубы. Их никто не останавливает - потому что никто и никогда из Штатов на Кубу не бежит. Конечно, это лишь сцена на экране: Майкл Мур, собравший ковчег больных, направляется на базу Гуантанамо, в тюрьму, где только и может существовать социально-ориентированная медицина. Тюрьма - единственный остаток настоящей медицины в самом развитом капиталистическом государстве, но обычных людей в тюрьму, естественно, не пустят. Поэтому им придется высадиться на Острове Свободы и воспользоваться главным экспортным продуктом кубинцев - дешевыми лекарствами и качественными медицинскими консультациями.

Несложно догадаться, почему отечественные прокатчики несколько медлят с этим последним фильмом Майкла Мура - "Sicko", в отличие от предыдущих - "Боулинга для Колумбины" и "Фаренгейта". В "Sicko" Мур, не особенно к этому стремясь, слишком близко подошел к "российской" действительности (хотя она упоминается только кадрами из довоенных фильмов), ударив в наиболее болезненные для весьма значимой части народа точки. Говорить о проблемах здравоохранения, тем более так, будто "социалистическая" система имеет несомненные преимущества перед американской частной системой, - это, согласимся, чересчур. Это что ж нам теперь - вслед за Муром идти в поликлинику или на Кубу ехать? И уж точно не стоит бередить эту рану перед выборами. А то еще пенсионеры посмотрят.

"Sicko" оказался, правда, чересчур резким и для многих критиков американской системы здравоохранения изнутри: реформа здравоохранения оставалась одним из важнейших пунктов программы демократов, однако, по мнению Мура, последняя была все еще не настолько радикальной. Более того, Мур прямо обвинил многих демократов (и Х.Клинтон) в связи с фармацевтическим лобби. Такая игра, с одной стороны, не позволяет отождествлять фильмы Мура с "агитками", а с другой стороны, вызывает реакцию отстранения. Так, в рецензии New Yorker'а заявлялось, что Мур, похоже, готов даже к некоему антисистемному движению, поскольку в настоящий момент он перегибает палку именно в том пункте дискуссии, который стал возможным благодаря его критическим усилиям. Иными словами, Мур, как кажется, выходит за пределы планомерной политико-партийной борьбы, чтобы в какой-то момент оказаться "ни с кем". Правда, одновременно наблюдается еще большее полевение планов реформирования здравоохранения, с которыми выступают основные лидеры демократов - Джон Эдвардс, Хилари Клинтон и Барак Обама. С одной стороны, движение Мура всегда можно (по крайней мере post factum) описать в качестве функции партийной борьбы и конкуренции. Но с другой, эта функция принуждена играть в игру, ведущуюся по более широким правилам, обозначая тот факт, что политика в любом случае несводима к борьбе за власть.

В случае Мура можно отметить по крайней мере два

момента такой "политической" игры, "большой политики", которая вовсе не эквивалентна разделу мира или геополитическим страстям. Во-первых, это то, что скрывается под маркой "популизма". Именно в "Sicko" Мур в наибольшей степени апеллирует к традиции популизма (о ней, кстати, говорить нужно отдельно). Она, ни в коей мере не равняясь простому "использованию" народа, предполагает возможность речи от его имени как речи самого народа, то есть не "народа как субъекта", а народа как "простого человека", которому, в общем-то, нет дела до политики партий и сенаторов. Российский популизм (то есть его заочная критика) предполагает, что глас народа всегда искажен и присвоен бессовестными манипуляторами. Но нет другого варианта, кроме как пойти на риск "манипуляции" и искажения голоса "простого человека", потому что в противном случае - если мы стремимся оберечь его от любого вовлечения и "использования" - мы оставляем его в состоянии принципиальной политической немоты, вытесняем его из политики решительно и окончательно - прикрываясь лозунгом его сохранения. Например, оставляем самих себя в качестве редкого, немотствующего социального вида. В противоположность такой "любви к народу", Мур не считает возможным относиться к народу как к вымирающему виду, который нужно сберегать вдали от телекамер и политпроцесса. Он не эколог. Он хочет стать "наравне" с этим "простым человеком", сделать так, чтобы он сам мог говорить с ним и о нем. И если в "Фаренгейте" была сильна партийно-политическая привязка - фильм легко читался как "сделано против Буша", то сейчас, когда и многие демократы попали под удар (над их головами буквально появились ценники с цифрой, обозначающей, сколько они "стоят" для фармацевтических и страховых лоббистов), вскрыть "заказ" гораздо сложнее (понятно, что критики всегда найдут способ распознать "реальный" контекст). Единственный заказчик Мура - народ.

Естественно, очень трудно не увидеть в этом манипулирования. В известном смысле народ как "говорящий простой человек" (или говорящий собой, своим собственным существованием) появляется у Мура в результате не "документальной" верности, а гиперманипуляции, чудовищной выжимки, осуществляемой посредством весьма "искусственных" инструментов. Пример - монтаж сцены про Францию. Сначала - разговор о том, что правительство во Франции может испугаться народа ("правительство боится народа, а не наоборот"). Потом - кадры демонстраций прошлых лет. Затем - посещение семьи с довольно высоким уровнем жизни. А потом, окрыленный, немного пристыженный и даже как будто постаревший, Мур идет по счастливой Франции, на улицах - сплошь веселая молодежь и влюбленные парочки. То есть "французский народ". И главное - на фоне громко играет "Je t'aime... moi non plus" Биркин и Генсбура, а вовсе не "Марсельеза" или что-нибудь столь же политическое. Понятно, что эта сборка эффектов не имеет никакого отношения к реальности, но это не имеет значения. Мур дошел до феноменологической достоверности в пропаганде народа для народа.

Второй момент этой "политики от Мура" связан с предыдущим тем, что это все же искусство, а не агитка. Однако использование искусства здесь существенно отличается от любых способов "делать политику" через культуру, которые известны по отечественной практике. В 90-е, особенно в выборные периоды, был установлен особый режим продавливания части электората через "культуру" - этот режим в целом можно назвать "креативным". Не будем называть имена тех, кто в наибольшей мере поработал для его институционализации, - всем заинтересованным они хорошо известны. Главный момент этого режима политики/искусства состоит в создании "события" или "перформанса", которые должны заявить о своей политической истине без того, чтобы ввязываться в какие-то дополнительные и утомительные дискуссии, переговоры, споры. Естественно, такие "констелляции" носят по преимуществу "элитарный" характер - поскольку полагают "простого человека" в качестве барана, принужденного смотреть на перформативную истину, недоступную его пониманию, но воздействующую "телесно". Политическое сообщение действует в обход рационализации и "забалтыванию", которые приобретают явно негативные коннотации. Очевидно, что подобный режим не только задает совершенно специфическую фигуру политики и народа, но и служит для поддержания элитистски-ориентированных политических кругов, стремящихся превратить область политического в сферу своих (наследуемых) привилегий. Естественно, вслед за представителями крупных собственников 90-х и олигархата подобные "перформативные" техники стали использовать и другие политические силы, те же коммунисты, но это было уже после - когда возникла необходимость подтягиваться под общий уровень, диктуемый сверху.

Мур на таком концептуальном фоне выглядел бы, конечно, бедно и бледно. Однако в действительности его "реалистический" и "популистский" инструментарий гораздо сильнее любого концептуалистского изобретения. Простецкий набор инструментов - сводимый в итоге к неким "интервью" - работает именно потому, что он встроен в ту действительно концептуальную политику, отсутствие которой жестко коррелировало с российским выборным художественным концептуализмом. Сообщения, проводником которых оказывается Мур, имеют возможность влиять на распределение содержательных позиций политических программ, пусть и косвенно. Поскольку предполагается, что эти программы не могут быть окончательно редуцированы к политическим претензиям их авторов.

Именно поэтому фильм Мура оказывается структурно более развитым, чем любой отечественный политперформанс, - он в действительности создан не для "экранирования" избирателя, а для того, чтобы избиратель видел себя на экране не в качестве простой "функции" подачи голоса. То есть в таком фильме конструируется механизм "узнавания" простым человеком самого себя посредством вглядывания в кадр: он видит себя как того, кто может сказать нечто вне кадра, "на самом деле". Вместо технологии визуальной атаки, благодаря которой зритель навсегда оказывается пригвожден к своему избирательному участку, или социологического зондирования (представляющего кинокадр в качестве двустороннего зеркала - "говорите, говорите, а мы понаблюдаем") Мур стремится построить цепочку инициации высказываний: "я вижу, как он говорит, и я тоже скажу". И эта цепочка в пределе независима от какой бы то ни было внутренней механики, от желаний ее создателя или от конечного реципиента всех этих высказываний. Популизм для народа требует создать кино для народа - но это кино, в котором народ видит себя как простых людей. И, что главное, не просто "видит", а "видит, как они говорят, чтобы тоже сказать".

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67