Полтава триста лет спустя

Новая угроза или гуманитарный ресурс?

300-летие битвы под Полтавой, до которого остался, фактически, месяц, заставляет по-новому взглянуть и на само это событие, и на его восприятие и переосмысление в российской, украинской и шведской исторической памяти.

Российско-украинские договоренности по поводу совместных юбилейных мероприятий на высшем, президентском, уровне имели место еще в феврале 2008 года. Но за прошедшее время много чего произошло: в России был избран новый президент, президентский же срок Виктора Ющенко подошел к концу, при этом никаких надежд на переизбрание у него не осталось.

Российско-грузинская война, информационная война по поводу интерпретаций Голодомора 1932–1933 года, российско-украинская «газовая» война начала этого года усилили отчуждение не только между элитами России и Украины, но даже между простыми гражданами. Так, по последним соцопросам (январь с.г.) 62% россиян относятся к Украине «плохо и очень плохо» (правда, при этом 91 % украинцев относится к России «хорошо и очень хорошо»). Информационное пространство переполнено инсинуациями на тему: когда наступит «время Ч» и начнется вооруженное столкновение между Москвой и Киевом за Крым и Севастополь. В общем, российско-украинские отношения медленно, но верно приближаются к «точке невозврата».

В подобном контексте 300-летие Полтавской битвы, которая сама в свое время стала настоящей «точкой бифуркации» для всей Европы, включая Россию и Украину, могло оказаться и новой точкой отсчета хотя бы для российско-украинских отношений. Но, судя по всему, теперь уже это маловероятно.

В досоветское и советское время с Полтавской битвой вроде всё было ясно и понятно: Петр I победил Карла XII, изменник Мазепа бежал, был проклят и предан анафеме.

Теперь же оказывается, что не всё так просто, и что существует, как минимум, три «правды» — три точки зрения на события 1709 года.

Для Швеции это был колоссальный удар, лишивший ее статуса «единственной сверхдержавы» того времени — после битвы она стала на путь «сосредоточения» — сняла с себя бремя «еврожандарма» и геополитического «балансира», начав строить тот самый «шведский социализм», которым шведы теперь гордятся.

Россия наоборот: Московское царство на глазах превращается в сверхдержаву — Российскую империю, устроенную на новой, секулярной, концепции власти и централизованной модели государственного устройства.

Украина же в течение нескольких десятилетий после битвы постепенно лишается своей автономии и из милитарно-казацкой Гетманщины постепенно превращается в провинциальные малороссийские губернии. Ну а само имя Мазепы стало нарицательным — самым горьким упреком со стороны российской власти по отношению к Украине вплоть до наших дней. Претензии к опальному гетману стали моральным и политическим основанием для антиукраинской унификационной культурной политики имперского центра — начиная с Запорожской Сечи, которая была уничтожена незадолго перед Полтавской битвой.

Петр I канонизируется как эталон державного строительства, рано погибший Карл XII — как мрачный шведский рыцарь и неудачный романтик, Мазепа — то ли как исчадие ада и брат сатаны, то ли как строитель независимой Украины, которому не повезло.

Над имиджем Ивана Мазепы, Петра I и интерпретацией Полтавской битвы вот уже 300 лет работают две команды «черных» пиарщиков — историков, публицистов, писателей, кинорежиссеров. Одна команда доказывает, что Мазепа — «предатель», «клятвопреступник», «второй Иуда», тогда как Петр — «мудрый царь», «победитель», «реформатор», «модернизатор», «европеизатор» (в этой «PR-команде» поработали не только авторы недавнего фильма «Слуга государев», но и сам Пушкин). Другая команда доказывает противоположное: Мазепа — «государствостроитель», «евроинтегратор», «покровитель наук и искусств», Петр же — «азиатский тоталитарист», «бешеный тиран» и «извращенец» (один из последних «непонятых шедевров» этой «агитгруппы» — фильм Юрия Ильенко «Молитва за гетмана Мазепу»). Понятно, что обе интерпретационные схемы существуют по логике пропаганды и информационных войн — аргументы обеих сторон хорошо известны на протяжении вот уже трех веков.

Однако и в этих казалось бы окаменевших координатах и железобетонных оценках могут случаться неожиданные находки. Например, санкт-петербургский историк Татьяна Яковлева, нашедшая четыре года назад в Санкт-Петербурге и опубликовавшая гетманский архив, вывезенный Меншиковым из Батурина после разорения этого города российскими войсками осенью 1708 года, не без оснований считает Мазепу не только воспитателем Петра I, но и одним из проектантов и создателей Российской империи.

Впрочем, история — не математика, однозначных ответов в ней быть не может по определению. Попытки навязывать одну точку зрения в качестве абсолютной истины особенно неперспективны в политики и истории: далеко не всё украинское общество согласно праздновать «викторию русского оружия», далеко не все россияне готовы к реабилитации гетмана Ивана Мазепы. Поэтому и в Киеве, и в самой Полтаве еще года два назад решили вести речь не о «праздновании», а об «отмечании» (відзначенні) 300-летия.

В России в последнее время тема «общей» или «совместной» российско-украинской, российско-белорусской, российско-кавказской истории стала одним из обязательных канонов «политики памяти». Но «общесть» предполагает отнюдь не навязывание одной точки зрения, одной из концепций, а сложный поиск общего и различного, выявление как объединяющих, так и разъединяющих событий и обстоятельств.

Сейчас как никогда ранее необходим сложный компромисс по болезненным историческим событиям. Возможно, украинским историкам и интеллектуалам было бы неплохо заново осознать логику Северной войны и ее главный геополитический вектор — борьбу за Балтику, россиянам — заново осмыслить фигуру гетмана Мазепы, правомерность наложения на него, православного фундаменталиста и покровителя монастырей и академий, анафемы, налагаемой обыкновенно на еретиков. Да и решение о военном союзе с Карлом Мазепа принял после того, как Петр выдвинул план «выжженной земли» к тем украинским районам, по которым должно было пойти шведское войско.

Примечательно недавнее заявление некоторых иерархов Украинской Православной Церкви (Московский Патриархат) о необходимости снятия с Мазепы анафемы как наложенной по сугубо политическим мотивам. В украинском обществе нет консенсуса по поводу фигур Бандеры, Шухевича, Петлюры или по поводу деятельности УПА, но некоторый консенсус по поводу государствостроительной деятельности Ивана Мазепы в последние годы постепенно складывается — по крайней мере, среди образованных людей. В общем-то, никого особо не напрягает, что вот уже 13 лет на украинских деньгах — на 10-гривенной купюре — изображен именно Мазепа, а в России в издательстве «Молодая гвардия» монография санкт-петербургского историка Татьяны Яковлевой о нем выходит в серии «Жизнь замечательных людей».

Долго шла дискуссия — надо ли устанавливать памятник Мазепе в Полтаве, и если надо, то где именно — в городе или на поле битвы? Однако местными властями была вовремя осознана абсурдность установки памятника гетману на поле Полтавской битвы — в которой он, кстати, вопреки распространенному заблуждению, не принимал участия. В результате монументальный памятник Мазепе (а не жанровая парковая скульптура — были и такие проекты) будет установлен в историческом центре Полтавы (на Соборном майдане), но не к 300-летию битвы в июне, а к 18-й годовщине независимости Украины в августе.

Так сложилось, что любые исторические юбилеи на государственном уровне отмечаются с помпой и пафосом лишь в случае, если само государство рассчитывает с этого что-нибудь поиметь. «Круглые» даты используются властью для исторического подтверждения тех или иных прав и претензий здесь и сейчас, для увеличения собственной силы, легитимности, рейтинга и авторитета. Такова логика «политики памяти».

С целью утверждения политического статуса Москвы в 1947 году с большой помпой отмечено 800-летие города, а вот 850-летие в 1997 году было больше похоже на PR-кампанию мэра Юрия Лужкова как политика общероссийского значения. Помпезное 300-летие Санкт-Петербурга в 2003 году должно было всему миру рассказать и показать, кто такие «питерские» и какова их легитимность во всероссийском масштабе.

Во время сложных реформ Александра II в Новгороде Великом в 1862 году установлен известный памятник к 1000-летию России. 200-летие Полтавской битвы в 1909 году тоже отмечено с пафосом не ради любви к истории: Николай II старался использовать юбилей для увеличения собственной легитимности в глазах общества во время сложного политического противостояния с Государственной Думой. Буквально через несколько лет помпезное празднование 300-летия окончания Смутного времени, изгнания поляков и воцарения династии Романовых было направлено на удержание стабильности в стране и сохранение политического режима, который накануне Первой мировой уже шел вразнос.

Примерно те же задачи стоят перед «круглыми» датами различных исторических «слияний и поглощений». Так, 300-летие Переяславского договора в 1954 году было использовано для символического «подтверждения» российско-украинского союза и для укрепления политического режима Никиты Хрущева. Именно он, пытаясь опереться на украинскую партэлиту, первым заговорил об Украине как «второй среди равных» и о «великом украинском народе» (Сталин «великим» называл только русский народ). Режим Леонида Брежнева с той же целью использовал 325-летие Переяславского договора в 1979 году и 1500-летие Киева в начале 1980-х.

То есть подобные юбилеи следует рассматривать прежде всего как символические пакты лояльности либо как договоры о «вечном мире». Примечательно, что уже в 2004 году 350-летний юбилей Переяславского договора оказался не востребованным ни в Москве, ни в Киеве. Нечто подобное может ожидать и еще один важный для российской истории юбилей — 300-летие Полтавской битвы, которое приходится на июнь-июль 2009 года.

Нынешние строители «Проекта “Россия”» опытным путем пришли к выводу, что единственная тема, позволяющая солидаризировать российское общество, а также обеспечить пророссийскую лояльность в постсоветских странах, — это победа СССР во Второй мировой и Великой Отечественной войнах. Отсюда гламурные сетевые мобилизационные технологии с «георгиевскими» ленточками, отсюда же новейшая разработка — абсолютно римско-языческая идея создать на теме войны «гражданскую религию».

Поэтому есть и некий позитив в том, что 300-летие Полтавской битвы прошло мимо российских чиновных «массовиков-затейников», которые, пожалуй, еще придумали бы какие-нибудь голубые «андреевские» ленточки (по цвету ленты ордена Св. Андрея Первозванного).

Формат «отмечания» 300-летия так до сих пор до конца не определен. Российская официальная сторона не спешит выдвигать собственные инициативы — из-за неопределенной позиции официального Киева. Последняя по времени идея, исходящая от украинского президента, была о том, что 300-летие надо отметить как день скорби.

В подобной войне интерпретаций наиболее конструктивной и состоятельной представляется позиция полтавской местной власти: Полтавская битва — это событие, изменившее исторические траектории не только России, Украины и Швеции, но и всей Европы, поэтому оно достойно памяти, как достойны памяти все воины, павшие под Полтавой в 1709 году. При этом следует смириться с тем, что у каждой стороны есть своя собственная интерпретация Полтавской битвы, и относиться к иным интерпретациям необходимо с пониманием и толерантностью.

Между Россией и Украиной в последние годы идет напряженная информационная война — война смыслов, образов, знаков, трактовок, интерпретаций, к которой добавилась еще и война памятников и исторических дат. Увы, российско-украинские отношения — это уже давно не диалог, а два злобных параноидальных монолога.

При адекватном подходе, толерантном настрое и уважении к чужой позиции 300-летие Полтавской битвы могло бы стать серьезным гуманитарным ресурсом и для России, и для Украины, и для двусторонних российско-украинских отношений.

Но пока зреет ощущение, что Полтава станет еще одним «прогулянным» уроком истории.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67