Сегодня, год спустя после трагических событий в Южной Осетии, вопрос о том, не была ли пирровой военная победа России в пятидневной войне против грузинских агрессоров, по-прежнему не потерял актуальность. Попробуем разобраться.
Примерно месяц назад, в кулуарах экспертного диалога "О чем думает Россия?", прошедшего под эгидой Фонда эффективной политики и болгарского Центра либеральных стратегий, я задал вопрос одному из западных участников, что он думает о политике "двойных стандартов", выразившейся в признании независимости Косово и в упорном нежелании признать независимость Абхазии и Южной Осетии.
"О каких двойных стандартах вы говорите! – возмутился мой собеседник. – В Косово более 15 лет работала миротворческая миссия ООН. В Абхазии и Южной Осетии никакого вовлечения мирового сообщества не было – Россия пыталась решить все проблемы единолично".
Этот мой вопрос и ответ на него со всей очевидностью показывают, почему до сих пор Россия и Запад не могут найти общий язык в подходе к проблемам, которые по сути мало чем отличаются друг от друга: если Россия рассматривает Косово как прецедент для признания независимости Абхазии и Южной Осетии, исходя из сущностной схожести этих ситуаций, то Запад апеллирует к формальным процедурам, которые в балканском и кавказских случаях различаются кардинально.
"Pro" и "Contra"
Еще в феврале прошлого года, сразу после признания независимости Косово большинством западных стран, Россия заявляла, что это создает опасный прецедент и открывает ящик Пандоры. Запад в ответ утверждал, что ситуация Косово уникальна и не может служить прецедентом для других территорий, провозглашающих независимость в одностороннем порядке. Правда, о том, в чем состоит уникальность, говорилось мало и неконкретно.
Уже тогда стало ясно, что рано или поздно Россия использует этот прецедент для признания независимости хотя бы некоторых из непризнанных государств, образовавшихся на территорий бывшего СССР после его распада. Первыми в списке кандидатов на признание числились Абхазия и Южная Осетия. Авантюристическая и агрессивная политика режима грузинского лидера Михаила Саакашвили, совершившего неприкрытый акт агрессии против народа Южной Осетии, только подстегнула ход событий и привела к тому, что прецедент был использован скорее рано, чем поздно.
Итак, в чем сходство и в чем различие между ситуациями на Балканах и на Южном Кавказе? Сходство кавказских республик с Косово прослеживается по нескольким параметрам. Как и Косово, Абхазия и Южная Осетия были автономиями в составе "материнского государства" (соответственно Сербии и Грузии), которое, в свою очередь, являлось составной частью более крупного федеративного образования (соответственно Югославии и СССР). После его распада автономии заявили о своем праве на самоопределение. Во всех случаях "материнское государство" не признало за ними это право и более того — попыталось силой упразднить автономию. Это привело к вооруженным конфликтам, в ходе которых десятки, а то и сотни тысяч людей стали беженцами. Во всех случаях явно наличествовала воля гомогенной этнической общности к самоопределению, выраженная, в частности, на референдумах. Более десяти лет как Косово, так и закавказские республики де-факто имели независимость с большинством атрибутов независимого государства (разве что без собственной валюты), а их территория ни в малейшей степени не контролировалась "материнским государством". При этом де-юре их статус оставался неурегулированным, а вооруженные стычки с "материнским государством" периодически вспыхивали с разной степенью интенсивности. Наконец, и в Сербии и в Грузии имело место вооруженное вмешательство в конфликт внешней силы: в действиях России "по принуждению Грузии к миру" в августе 2008 года многие наблюдатели усматривают параллели с натовскими бомбежками Югославии весной 1999 года, проведенными без всякого одобрения или санкции со стороны ООН.
Но противники признания независимости Абхазии и Южной Осетии не хотят обращать внимания на объективную схожесть ситуаций и апеллируют к соображениям иного порядка. Их аргументы можно разделить на две группы.
К первой группе относятся аргументы ad hoc, которые апеллируют к частным особенностям непризнанных республик. Южная Осетия не может претендовать на статус независимого государства в силу малой территории, малочисленности населения (70 тысяч человек) и низкого уровня жизни (ВВП на душу населения — около $250 в год). Или такой аргумент: действия российских войск в Южной Осетии в 2008 году нельзя сравнивать с бомбежками Югославии в 1999 году, потому что там воздушная операция не сопровождалась оккупацией территории Югославии сухопутными войсками.
Ни один из этих аргументов сам по себе не работает. В Европе есть несколько суверенных государств, меньших по площади и численности населения, а для ряда стран Африки, суверенитет и независимость которых никем не подвергаются сомнению, уровень ВВП в $250 на душу населения выглядит несбыточной мечтой. К тому же, в случае Абхазии эти аргументы вообще неуместны: природный и геостратегический потенциал этой республики вполне позволяет ей существовать без опоры на внешние вливания – главное, чтобы была снята блокада, установленная после окончания грузино-абхазской войны 1992–1993 годов.
Вторая группа аргументов опирается на универсальные, однако взаимоисключающие принципы. Практически одни и те же западные политики и государственные деятели говорят о приоритете суверенитета и территориальной целостности в случае Грузии и праве наций на самоопределение в случае Косово. Российские политики говорят то же самое о Сербии и кавказских республиках.
Другой аргумент в этом ряду – этнические чистки и вызванные ими потоки беженцев. И на Балканах, и на Кавказе было два таких потока – сначала действия "материнского государства" приводили к массовому бегству жителей автономии (албанцев, абхазов и осетин), затем власти автономий изгоняли представителей "материнского государства" (сербов и грузин). Запад и Россия в каждом случае указывают на разных виновников чисток и на разное направление потоков беженцев. В итоге в одном случае обвиняется "материнское государство" и оправдывается стремление пострадавших народов к независимости, в другом – ровно наоборот.
Тут кстати или некстати вспоминается давняя формулировка, авторство которой приписывают президенту США Франклину Рузвельту, сказавшему о никарагуанском диктаторе Анастасио Сомосе буквально следующее: "Сомоса, может быть, и сукин сын, но это наш сукин сын". Что это, как не откровенная манифестация тех самых двойных стандартов, от которых Запад так упорно открещивается?
К вопросу о самоопределении
Впрочем, основная аргументация Запада сводится не к тому, кто прав и кто виноват, а к тому, в какой степени в разрешение ситуаций было вовлечено мировое сообщество (под этой формулировкой понимаются прежде всего институты, "контрольный пакет" в руководстве которыми находится именно в руках Запада). И здесь различия между ситуациями на Балканах и на Южном Кавказе действительно существенные.
Суть в том, что конфликт на Балканах был практически с самого начала интернационализирован, тогда как при разрешении конфликтов на Кавказе Россия старалась избежать международного участия. Более того, в случае Косово Албания (страна, которой исторически и демографически уготована роль спонсора мятежной провинции) формально в конфликт не вовлекалась, а роль "миротворцев", бомбивших Белград, исполняли войска стран, не являющихся соседями Югославии. Следовательно, эти страны нельзя было заподозрить в намерениях аннексировать территорию мятежной провинции. Россия же поводы подозревать ее в таких намерениях давала, в частности активно снабжая российскими паспортами жителей Абхазии и Южной Осетии.
Дипломатические усилия по разрешению косовского конфликта осуществлялись в рамках ООН, ОБСЕ и других международных институтов, тогда как закавказские конфликты Россия предпочитала решать на двустороннем или четырехстороннем уровне, в лучшем случае – в рамках СНГ. Косово в годы своей фактической независимости функционировало под эгидой ООН, тогда как Абхазия и Южная Осетия – под властью режимов, которые во всем мире рассматривались как ставленники Москвы.
Итог очевиден: в глазах Запада российские миротворцы – никакие не миротворцы, поскольку являются одной из сторон конфликта. А собранные российскими правоохранительными органами и правозащитными организациями свидетельства этнических чисток и иных преступлений против человечества на территории Южной Осетии и Абхазии не вызывают доверия в силу того, что собирались не формально нейтральными институтами, а заинтересованной стороной. В результате в глазах Запада вопрос о статусе Косово – это вопрос о самоопределении одной отдельно взятой территории. Проблема статуса Абхазии и Южной Осетии, напротив, выходит далеко за рамки регионального конфликта и предстает как составной элемент политики России по воссозданию своей имперской мощи.
Между Косово и Северным Кипром
В этом контексте та поспешность, с которой проходило признание независимости Абхазии и Южной Осетии, сыграла против России. Провозглашение независимости Косово было анонсировано заранее, страны Запада успели заранее к нему подготовиться, и в считанные часы после принятия акта о независимости последовало признание со стороны нескольких десятков государств.
Действия же России в большей степени напоминали действия Турции по признанию независимости Северного Кипра. Вторжение турецких войск на Кипр в 1974 году было вызвано спонсированным Грецией переворотом и угрозой присоединения острова к Греции. Но и тогда между турецким вторжением и провозглашением независимой Турецкой республики Северного Кипра (ТРСК) с последующим ее признанием Турцией прошло девять лет – ТРСК была провозглашена лишь в 1983 году. Тем не менее на сегодняшний день независимость ТРСК кроме Турции признала только Нахичеванская автономная республика, входящая в состав Азербайджана и не являющаяся субъектом международного права. А в случае закавказских республик единственная страна, официально последовавшая примеру России, – Никарагуа, лидер которой Даниэль Ортега известен давней нелюбовью к США.
Страны ОДКБ (казалось бы, самые верные и надежные геополитические союзники России) ограничились весьма обтекаемыми заявлениями. Визит президента России Дмитрия Медведева в Венесуэлу в ноябре прошлого года, который был приурочен в масштабным совместным военно-морским учениям и от которого ждали так многого, также не вылился в признание независимости Абхазии и Южной Осетии правительством Уго Чавеса. И даже лидер "второй половинки" союзного государства – белорусский "батька" Александр Лукашенко вдруг проявил себя неслыханным демократом и апеллировал к коллективному разуму белорусского парламента, который, явно уловив исходящий сверху сигнал, не стал спешить признавать независимость южнокавказских республик.
Означает ли это, что военная победа России в пятидневной войне в августе 2008 года обернулась ее дипломатическим поражением, как поспешили заявить многие осенью того же 2008 года. Думается, это не совсем так.
Во всяком случае, признание независимости Южной Осетии и Абхазии поставило жирный крест на стремлении Грузии в НАТО, о чем недавно недвусмысленно заявил новый генсек Североатлантического альянса Андерс Фог Расмуссен. Устав НАТО не позволяет принимать в состав альянса новых членов, имеющих нерешенные территориальные проблемы. И в этом плане режим Саакашвили загнал себя в угол: совершив акт агрессии, реакция на который России была вполне предсказуема, он сам отрезал себе пути в вожделенное евроатлантическое сообщество. И теперь у него есть лишь два варианта действий: либо снова рискнуть и вступить в открытое вооруженное противостояние с Россией без надежды на реальную помощь пока еще не союзников, либо в итоге признать статус-кво и пожертвовать территориями (и так уже давно де-факто не принадлежащими Грузии) ради обретения членства в евроатлантических структурах.