Паралаксы ревизиониста Нольте

Первое сентября 2009 года – это не только праздничная дата начала нового учебного года, но и одна из наиболее скорбных годовщин в современной истории человечества – день 70-летия начала Второй мировой войны.

За несколько дней до годовщины нападения Германии на Польшу канцлер ФРГ Ангела Меркель выступила перед немецкой общественностью с видеообращением, в котором повторила ритуальные фразы о том, что именно действия ее страны принесли "беспредельное страдание Европе и всему миру", что жертвами войны, развязанной ее страной "стали 60 миллионов человек" и что 1 сентября является "днем траура и днем памяти о вине Германии". Кроме того, Меркель отметила, что в 1945 году Германия была освобождена союзными войсками, и что именно это освобождение помогло ей стать нормальным европейским государством.

Очевидно, в видеообращении немецкого канцлера не было ничего, что уже не слышали граждане ФРГ в течение всех прошедших лет с окончания Второй мировой войны. Однако, как кажется, чем дальше, тем больше эти ритуальные фразы о вине Германии начинают вызывать у молодого поколения отвращение. В конце концов, уверены они, их страна сделала для жертв нацизма максимум возможного, и в чем же виновны они, кто даже не был рожден в тот момент, когда Гитлер пришел к власти. Наконец, если немцы виновны, то почему виновны только они, почему часть вины не может быть возложена на страны Западной Европы, которые не сделали ничего для того, чтобы предотвратить приход к власти фашистского режима в Германии или как-то ограничить его агрессивные поползновения, его стремление к развязыванию новой мировой войны. А ведь Гитлер с самого начала своей политической карьеры не скрывал, что его главная цель состоит, с одной стороны, в сокрушении Франции, которую он считал основным врагом Германии на европейском континенте, а с другой – стороны в выселении евреев за пределы возглавляемого им государства или, в крайнем случае, их уничтожении.

Все эти вопросы, столь волнующие общественное сознание молодых немцев, ныне исключены из академического дискурса, а те, кто их поднимает, подвергается немедленному остракизму. И причину этого следует искать в 1986-1987 году, когда в Германии развернулся так называемый "Спор историков", посвященный переоценке вины немцев в развязывании Второй мировой войны и Холокосте. Тогда "ревизионисты" – те, кто предлагал иную, отличную от принятой в Германии вот уже более 60 лет трактовку природы фашизма потерпели сокрушительное поражение.

Одним из историков-ревизионистов, более того их лидером, был Эрнст Нольте, немецкий историк и философ. Несмотря на тот факт, что он был учеником Хайдеггера и известного ницшеанца Евгения Финка, его едва можно было упрекнуть в симпатиях к нацизму. В конце концов, Нольте вырос в семье католиков, а нацисты, как известно, к католикам относились, мягко скажем, не очень положительно. Поэтому упрекнуть его в симпатиях к гитлеризму едва ли возможно. Тем не менее именно он стал фигурой, против которой был направлен весь полемический накал историков-традиционалистов и поддерживаемых ими философов. И это не случайно.

Методология ревизии

Нольте был воспитан в лучших традициях немецкого университетского образования. Так или иначе он обучался в четырех немецких университетах – университете Мюнстера, университете Берлина, университете Фрайбурга и, наконец, в университете Кельна. Соответственно, избранная им методология исторического исследования была комплиментарна традиции немецкой философии истории, которая исходила из наличия в истории "метаполитических феноменов", или великих идей, которыми и направляется развитие истории.

Таким образом, к истории человечества Нольте подходил как к истории идей. Соответственно, считает Нольте, идеи имеют свою собственную жизненную силу, и как только какая-то новая идея появляется в мире, ее нельзя игнорировать, как нельзя игнорировать, например, обнаружение ядерного синтеза. Вполне очевидно, что в данном случае Нольте наследовал традиции немецкого классического идеализма, вершина которого – Гегель – усматривал в деятельности великих исторических личностей влияние мирового духа.

Это своеобразное гегельянство Нольте было отмечено американским историком Феликсом Гилбертом в рецензии на известную книгу немецкого историка "Deutschland und der kalte Krieg" как возвращение к тому типу гегельянской истории, которого в Германии не видели с 1945 года. Нольте, писал Гилберт, излишне акцентирует свое внимание на идеях как центральных каузальных агентах истории, не уделяя должного внимания иным факторам. Как следствие, его работы страдают от излишней персонализации конкретных тем в истории.

Впрочем, книга "Deutschland und der kalte Krieg" критиковалась не только из-за избранной Нольте методологии, но и из-за достаточно дискуссионных ее положений. Например, он писал, что президент США Франклин Рузвельт таким же антисемитом, как Адольф Гитлер; что именно евреи выиграли во Второй мировой войне, поскольку они завоевали себе территорию и государства, в то время как немцы лишились и территории и государства; что Вьетнамская война – это более жестокая версия концлагеря Аушвиц и так далее. Однако, несмотря на свои вызывающие отторжение у многих историков тезисы и, как считали американские историки, устаревшую методологию, Нольте был уважаемым историком. И именно это позволило ему стать и инициатором знаменитого спора историков, потрясшим Германию и весь остальной мир.

Ревизия Холокоста

Начало "Спору историков" или Historikerstreit, как он звучит на немецком языке, положила статья Нольте "Прошлое, которое никогда не уйдет: Речь, которая могла быть написана, но не прочитана", напечатанная в газете Frankfurter Allgemeine Zeitung. В этой статье, вызвавшей бурю негодования у академических философов и историков, утверждалась достаточно простая вещь: Германии для того, чтобы развиваться как демократическому государству, необходимо подвести итоговую линию под своим нацистским прошлым, дабы оно не висело над ней как Дамоклов меч. Ведь сам по себе немецкий нацизм был отнюдь не воплощением развития германского духа, как настаивали многие, в том числе и немецкие послевоенные историки и философы, но не более чем защитной реакцией немцев и Запада в целом на ужасы социалистических революций, которые по окончанию Первой мировой войны полыхали по всей Центральной и Восточной Европы.

То есть появление национал-социализма – это ответ на "классовый геноцид" и "восточное варварство" большевиков, а вернее ответ на страх, который испытывали перед ними правящие слои западных демократий. Впрочем, сам по себе этот аргумент едва ли мог вызвать неприятие в среде западных историков. Но Нольте на этом не остановился. Он предложил пересмотреть причины Холокоста. А это уже было серьезно.

Холокост, как писал Нольте, был защитной реакцией Германии против евреев. Объяснение необходимости подобной защитной реакции, как считал Нольте, коренится в двух моментах. Во-первых, среди руководителей НСДАП было сильно убеждение, что в руководстве большевистской России доля евреев чрезвычайно высока. Соответственно, они считали, что именно евреи-большевики инициировали массовые репрессии в СССР и страшились повторения подобного в своей стране. Во-вторых, уже после начала Второй мировой войны 3 сентября 1939 года "Мировая сионистская организация" отправила британскому премьер-министру Невиллу Чемберлену письмо, в котором сообщалось, что члены организации объявляют Германии войну. То есть, если принять во внимание, что в течение нескольких предвоенных лет нацистский режим сотрудничал с сионистским движением, и его членов на территории Германии было достаточно много, боязнь Гитлера перед формированием "пятой колонны" в условиях войны, выразившаяся в принятии программы по уничтожению немецкого еврейства, становится понятной.

Более того, замечает Нольте, страх немцев перед евреями, приведший в итоге к газовым камерам Освенцима и Аушвица, инициировался самими евреями. К примеру, в 1940 году в США вышла книга Теодора Кауфмана, озаглавленная "Germany Must Perish!" ("Германия должна исчезнуть!"). Автор этой работы призывал в случае победы союзников провести полную стерилизацию немецких мужчин для предотвращения возможности новой войны. Таким образом, у немцев действительно были объективные причины страшиться той судьбы, которую, как они считали, им уготовили евреи (это вполне объясняет кажущийся идиотическим приказ Гитлера, согласно которому немецкие боевые части на финальном этапе войны отзывались с фронта и направлялись в концлагеря для интенсификации работы последних). А евреи, вместо того чтобы обвинять Гитлера, должны бы сказать ему "Спасибо", ведь он был тем, "кто сделал больше, чем кто бы то ни было для создания государства Израиль" (последнее утверждение стоило Нольте поста главного редактора издания на немецком языке работ Теодора Херцля, создателя идеологии сионизма).

Продемонстрировав, кажущуюся объективную необходимость Холокоста, Нольте принижает его значение для мировой истории, заявляя, что это не более чем эпизод "Европейской гражданской войны", которую инициировали большевики и которая в Европе длилась с 1917 по 1945 года, а в Третьем мире все еще продолжается (в качестве примера жестокости коммунистической идеологии Нольте приводил геноцид красных кхмеров в Камбодже). Соответственно, именно большевики развязали ту "кровавую баню", в которой Германия приняла участие лишь потому, что оказалась самой близкой к СССР страной (ее, так сказать, посекло взрывом насилия). Нацистская Германия защитила Европу от советской угрозы и, соответственно, если бы не нацистский режим, в настоящее время не существовало бы и Европейского союза.

Критическая теория против Нольте

Взгляды, высказанные Нольте, раскололи академическую общественность Германии на два лагеря. Тех, кто его поддерживал, и тех, кто критиковал. Причем в обоих лагерях были исследователи, уже успевшие сделать себе имя в академии. Одним из тех, чья критика Нольте отличалась особым полемическим пылом, был философ Юрген Хабермас, который уже через несколько дней после выхода статьи Нольте ответил ему.

В свое тексте Хабермас назвал Нольте апологетом нацизма, а его статью – "апологетической" исторической писаниной, цель которой "закрыть Германию для Запада". Ведь, как писал Хабермас, во-первых, едва ли можно считать, что именно опыт СССР, который был на Западе известен мало, мог инициировать программу массового истребления людей с помощью изощренных технических приемов, а, во-вторых, нельзя устанавливать морального равенства между тем, что происходило в Германии, и тем, что происходило в СССР, а тем более в Камбожде. Ибо СССР, как и Камбоджа, в которой свирепствовали красные кхмеры, был отсталым государством, в то время как Германия, наоборот индустриально развитой страной Первого мира. Соответственно, едва ли можно сравнивать "классовый геноцид" в России или Камбодже с Холокостом в Германии.

Нольте сотоварищи потерпели поражение в "Споре историков". Впрочем, их авторитет был достаточно высок для того, чтобы их можно было просто исключить из академической жизни. Он продолжал преподавать. В 1990-х годах Нольте издал несколько книг и получил ряд высоких наград. Например, в 2000 году ему была присуждена престижная премия Конрада Аденауэра. Впрочем, это не заставило его отказаться от своих эксцентричных взглядов на историю и природу правой идеи в Германии. В частности, он оправдывал попытки немецких скинхедов сжечь дома, в которых жили беженцы и гастарбайтеры, называя действия членов ультраправых группировок не попытками убийства, а итогом психологической фрустрации немецкой молодежи. Подобные высказывания сделали его несомненным интеллектуальным лидером "новых правых", а за упорную критику Холокоста Нольте почитают в Иране. Именно на его работы опираются те, кто стремится опровергнуть Холокост.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67