От редакции.«Русский журнал» продолжает дискуссию о «новом лоялизме». Что такое лоялизм нулевых и как мог бы выглядеть новый лоялизм десятых? Действительно ли прежние формы лояльности зашли в тупик и пребывают если не в кризисе, то, как минимум, в ситуации застоя. Одним из ключевых показателей лояльности населения правящему режиму все последние годы считались высокие рейтинги руководителей государства. Однако так ли надежны те цифры, которые регулярно сообщаются ведущими российскими социологическими службами? Действительно ли высокие рейтинги - это гарантия массовой поддержки действий власти? Об этом "Русский журнал" побеседовал с Юлием Нисневичем, политологом, доктором политических наук, профессором кафедры прикладной политологии НИУ-ВШЭ.
* * *
Русский журнал: Вы считаете, что сегодняшние замеры общественного мнения не репрезентативны и, соответственно, не отражает общественного мнения. В чем именно заключаются Ваши претензии к опросам, проводимым социологическими службами?
Юлий Нисневич: Первая из претензий к опросам, проводимым социологическими службами – это отсутствие четкой цели. Любой социологический опрос должен иметь какую-то цель, иначе непонятно, зачем он проводится. Большинство российских социологических служб не ставят перед собой конкретной цели, они просто задают вопросы. Единственная, пожалуй, социологическая служба, формулирующая гипотезу проводя исследования – «Циркон» И. Задорина.
Вторая претензия касается выборки: выборка – замечательная вещь, которая позволяет сократить объем исследования, но только в том случае, когда она репрезентативна, а репрезентативной она будет тогда, когда все пространство, которое вы исследуете, однородное. Если оно не однородное, то никакой репрезентативной выборки просто по определению не может быть.
Третий аспект – когда нам рассказывают о результатах массовых общероссийских опросов, то на самом деле нам представляют результаты проведения фокус-групп: исследование проводится среди части населения 20-22 регионах, которая действительно квотируется в соответствии с социально-демографическими характеристиками населения страны, но это не массовый опрос. Причем, результаты фокус-групп очень сильно зависят не от вопросов, а от того, кто проводит фокус-группу.
Четвертый аспект состоит в том, что в России существует институциональная нестанционарность. Когда мы говорим о социологических опросах, особенно политических, в странах с авторитарными режимами, то с какого-то момента социологические опросы в таких странах вообще не работают – люди просто не говорят правды. Именно это часто происходит сегодня в России при проведении соцопросов – люди не говорят правды. Во всем мире социологические службы прогнозируют результаты выборов на основании экзит-полов и регулярных опросов, и у них очень высокие показатели совпадения опросов и результатов голосования. Потому что там стационарная среда, и исследования они проводят очень качественно.
РЖ: Получается, что главная задача публикуемых «политических рейтингов» - информировать общественное мнение о том, как оно должно думать, т.е. политические опросы – по сути формирующие?
Ю.Н.: Да, совершенно верно. Политическая социология в России – формирующая. И при этом, хотя конкретным цифрам доверять нельзя, тем не менее можно говорить о том, что крупные социологические службы фиксируют некоторые тенденции в общественном мнении.
У всех крупных социологических служб – ВЦИОМа, ФОМа и Левада-Центра, был закрытый вопрос «Поддерживаете ли вы Президента Российской Федерации В. Путина?». Цифры зашкаливали за 70%. Другой стандартный закрытый вопрос тех же социологических служб – «Доверяете ли вы Президенту Российской Федерации В. Путину?». Цифры падают на 10-15%. А дальше третий вопрос, так называемый открытый: «Назовите шесть политиков, которым вы доверяете». И здесь «показатель В. Путина» никогда больше 50% не был. Давайте проанализируем, а что это такое: это вовсе не каша в одной голове, это тот самый признак недоверия и боязни. Отвечая на вопрос «Поддерживаете ли вы Президента Российской Федерации?» человек боится говорить, что думает, не доверяя анонимности опроса.
Яркий пример – рейтинг Ю. Лужкова. Пока Ю. Лужков был мэром его рейтинг в Москве был не ниже путинского, как только Ю. Лужкова сняли, почему-то рейтинги провалились почти в ноль. Была версия, что это роль телевизора, негативной пропаганды. Но, очевидно, что для того, чтобы понять, что происходит в городе москвичам телевизор не нужен. Кроме того, нельзя забывать, что даже самые рейтинговые передачи сегодня смотрит не более 40% населения. Просто людям стало понятно, что совершенно не обязательно говорить «за», можно говорить все что угодно, и соответственно сразу радикально упал рейтинг Ю. Лужкова. Что касается открытого вопроса «Назовите шесть политиков, которым вы доверяете». Большинство не назовет шести политиков, просто потому, что они их не знают, но при этом все знают руководителя страны.
Еще один аспект, касающийся электоральных рейтингов – прогноз будущих результатов выборов. На встрече в Доме журналистов после выборов 2008 г. журналисты стали интересоваться, как у социологов получился такой точный прогноз, практически совпавший с результатами выборов. Оказалось, что результаты выборов все социологические службы прогнозировали с коррекцией по последним выборам, т.е. делали прогноз результатов выборов с поправкой на использование административного ресурса и других механизмов получения нужных цифр. Хотя, кстати сказать, проверить достоверность результатов выборов очень просто – причем, благодаря социологическим службам. Для этого достаточно где-то через неделю после выборов провести опрос о том, как граждане поступили со своими бюллетенями (опустили в урну, передали другим или уничтожили), и при этом не надо спрашивать, за кого они проголосовали.
Получается, что политическая социология рисует нам портрет тех, кто ходит на выборы в современной России, и рейтинги могут быть репрезентативными для относительного, а не абсолютного числа избирателей. А на федеральный выборах никогда больше 50% избирателей не было, причем, если выкинуть чистую фальсификацию и административный ресурс, по факту получится, что активных избирателей – не более 30-35% от всего населения. И выбор этих 30-35%, вернее их части, пытаются представить как всеобщий.
РЖ: Если даже данные экзит-полов фальсифицируются, не говоря о политических рейтингах, выборка нерепрезентативна, зачем в принципе необходимо многообразие социологических служб?
Ю.Н.: Национальные статистические службы – статусная для власти вещь. Но из-за тотального контроля за рейтингами власть попадает в свою же ловушку и начинает жить в придуманной реальности.
РЖ: Очень часто социологические службы рисуют портрет типичного избирателя «Единой России». Существует такой человек?
Ю.Н.: Существует. Это в первую очередь конформист, которого в принципе удовлетворяет сложившееся положение дел. Таких конформистов в нашем обществе примерно 20-25% (а на выборы, напомню, ходит около 30-35% избирателей). И если завтра партией власти станет не «Единая Россия», такой конформист будет голосовать за другую партию, точно так же, как раньше голосовал за «Единую Россию». Его голосование, строго говоря, к самой «Единой России» имеет нулевое отношение. То есть, если не брать тех, кого заставляют голосовать за «Единую Россию»: бюджетников, военных, пенсионеров, вполне искренне голосует за ЕР именно конформисты. Они голосуют за власть, а не за «Единую Россию», и они будут голосовать за любую власть.
Беседовала Раиса Бараш