Ради того нам необходимо как можно внезапней закончить котлован, чтобы скорей произошел дом…
Андрей Платонов, «Котлован», 1930 г.
Когда Кремль придумал волшебное слово «модернизация», оно вызвало широкий резонанс и дискуссию о том, должна ли быть модернизация такой или должна ли она быть сякой, и как волшебно будет выглядеть Россия по завершению оной. У нас, - как обычно говорит Пушков в своем «Постскриптуме», - конечно, тоже есть, что сказать по этому поводу, но мы отложим это до следующего раза. А сегодня я хотел бы вспомнить о другом – о том, что мое поколение уже пережило на своем веку несколько модернизаций и неплохо бы это тоже иметь в виду, прежде чем упиваться восторгом по поводу новой.
Реконструкцией этой я преследую и некую диверсию – провести аналогию между застоем №1, породившем первую модернизацию, и застоем №2, породившем модернизацию вторую. Что действительно большая и важная тема, как и чрезвычайно важен, информативен для нас опыт «обживания» исторического тупика.
Казалось бы, что нам до всех этих жюль-верновских навыков? Но представьте себе: если вы плывете в середине океана на плоту без пресной воды, вам вряд ли пригодятся план Маршалла, гайдаровские реформы и прочие инсоровские декларации, как бы эффективны они ни были в другом обществе и в другое время, а скорее, будет поучительна история точно такого же человека на плоту. Вообще пришла пора плотнее изучать фактуру «потерянной эпохи», от которой фактически почти не осталось никакой серьезной литературы и, тем более, серьезного кино (считая или не считая оным шахназаровскую «Исчезнувшую империю»), в силу чрезвычайной схожести проблематик.
* * *
Итак, в школу я пошел в зените хрущевской социальной модернизации – в сентябре 1961 года. Как раз накануне ХХII съезд партии (17-31 октября), на котором Никита Сергеевич Хрущев объявил, что к 1980 году в СССР будет построен коммунизм. Учебники по основам советского обществоведения учили о будущем общественном счастье, из которого мне больше всего запомнилось обещание бесплатного троллейбуса. А закончил школу, когда Хрущев, выкинутый в результате дворцового переворота на пенсию, уже несколько лет как умер, и про коммунизм никто больше не вспоминал. Элита предпочитала не журавля в небе, а синицу в руке, маркируя время стадиями развитого, то есть товарно-денежного социализма.
Поразительно, что Хрущев для момента коммунистического триумфа выбрал приблизительно ту же дату, что и Амальрик, задавшийся вопросом «Доживет ли Советский Союз до 1984 года», и Горбачев, который начал перестройку, то есть де-факто обещанный Амальриком развал Советского Союза. Однако я меньше всего хотел бы кидать камни в Хрущева, ненависть к которому специально раздувалась брежневской номенклатурой, поскольку его затухающий во времени призыв действительно откликнулся некоторой социальной модернизацией, хотя и не столь сказочной, как в программе КПСС.
Действительно, моя семья в результате хрущевского тренда дважды получала от государства квартиры по разнарядке секретного военного завода. Первый раз - шестнадцатиметровую комнату в коммуналке в 1959-ом, и второй раз - двадцатисемиметровую отдельную квартиру в 1975-ом. Больше она ничего от государства не получила, как ничего, по-видимому, не получат и наши счастливые потомки, ведь нынешний президент объявил томским студентам, что «квартиры мы раздавать больше не будем».
* * *
Когда я окончил школу, социальная модернизация сменилась научно-технической революцией (аналог нынешней мечты — сказочно и без особых затрат повысить производственную эффективность режима). Но в отличие от нынешних властителей Кремля, у которых в распоряжении разве что невидимая рука рынка («совсэм нэвидимая»), те, прежние, имели в своих руках и некоторые реальные инструменты.
Во-первых, реальную возможность наштамповать огромное количество инженеров. Что подпиралось еще и массовой культурой, тем, что сейчас бы назвали пиарным обеспечением. В 1972 году я выбрал поступать в МИФИ, насмотревшись Смоктуновского и Баталова в «9 дней одного года». Во-вторых, возможностью более прицельно использовать бюджет, не размениваясь на откаты и виллы для нуворишей, так сказать на «непроизводственные расходы».
И, тем не менее, НТР не только не получилась, но и вообще все стало тормозиться и останавливаться в СССР к началу восьмидесятых. Война в Афганистане, но и не только. Одна из причин – слишком большая полиобразованность молодых специалистов. В нас пихали и высшую математику, и физику, и металлургию, и лампы с транзисторами, и волновые соединения и конструирования каких-то будильников, в надежде, что Генеральный Наниматель – государство, потом выберет, что ему в тот или иной момент будет нужно. А Нанимателю, на самом деле, как и сегодня, не нужно было столько умников, а больше были нужны низкооплачиваемые рабочие.
* * *
В 1973-ом году я клал бетонку под Смоленском – на еще не разминированных с войны дорогах, в 1977-ом в Красноярском крае ремонтировал покосившиеся от времени кошары, изначально построенные немецкими военнопленными. Поступив по распределению работать на секретный военный завод, ездил по ночам на овощные базы, командировался на картошку, строительство Останкинского телецентра. Причем все это за малые инженерские деньги (половина от зарплаты рабочего), поскольку идеология была такой: рабочий – гегемон, его трогать нельзя, а мы за ваше образование заплатили, будьте добры, отдайте долг.
Сегодня говорят, давайте снова соберем инженеров и техников (по большей части купивших себе дипломы за деньги) в один новый город – не иначе как на Колыме - и назовем его «Кремневая долина», тут-то они и развернутся. Но тогда в 1977-ом уже были города и техники, но Система переварила их как дешевую рабочую силу, а тотальная военная секретность настолько засекретила и раздробила финальную техническую задачу, что мало кто понимал, что он вообще делает, зачем и в чем специализируется. На выходе, как и сегодня, не получилось ни отечественной бытовой электроники, ни штанов, ни кофеварок, ведь Генеральный заказчик на барахло не разменивался.
По сути, это был платоновский «Котлован». Ну, назовем наш котлован…«Кремниевой долиной»... «Чиклин сказал, что овраг - это более чем пополам готовый котлован и посредством оврага можно сберечь слабых людей для будущего. Прушевский согласился с тем, потому что он все равно умрет раньше, чем кончится здание».
* * *
В 1980-ом я стал постепенно от военной секретности и нищенской инженерной зарплаты отползать, а в середине восьмидесятых все-таки поучаствовал в одной настоящей модернизации.
Дело было так. В СССР очень любили кино, и элитарный кинопросмотр был статусным призом. Моя тетя была актрисой, поэтому кино я смотрел по ночам в ее театре, а еще ходил в Дом работников театра, куда вход был только по пропуску. Однако в середине 80-ых Япония, праздновать победу над которой предлагает Юрий Крупнов, придумала видеомагнитофон, и у советского общества – будь ты хоть парторг, хоть беспартийный инженер, - появился демократический шанс смотреть все и дома.
Сама техническая идея была поразительной. Напомню, тогда в СССР уже были достаточно хорошие звуковые магнитофоны. У них были скорости: 4; 9,5; 19. И мы хорошо знали, что если вы хотели качественно переписать, допустим, «Deep purple», нужно выбрать скорость 19. Тогда бобина с копией оказывалась по размерам соизмеримой с фирменным виниловым диском-гигантом.
Предел частотных возможностей немецкой пленки BASF был - 18-20 кГц. Спрашивается, какая ж бобина должна быть, если вы хотите записать не только звук, но изображение, в котором мегагерцы? Ответ: это невозможно!
И вдруг оказывается, что Япония это делает совершенно спокойно. Эффект – как высадка человека на Луне, попахивало магией! И партначальники, и загранработники, и специалисты – они буквально слюнки пускали по возможности дома смотреть вестерны и порнографию, - загорелись сделать советский видеомагнитофон. И это был единственный по настоящем пассионарный мирный рывок нашей экономики – через идеологию, через техническую невероятность, через невозможное – к демократии.
Апокриф гласит: высокий советский в Японии ел суши, пил саке и на спор объявил, что мы тоже сделаем видеомагнитофон, а японские капиталисты посмеялись: ни фига не сделаете даже с документацией. И тут же отксерили высокому чину копию снятого с производства «Panasonic NV-2000», который через год превратился у нас в «Электронику ВМ-12».
* * *
Однако я это пишу не для того, чтобы лишний раз посмеяться: мол, все-то у вас свистнутое. А как раз наоборот - в самых комплиментарных тонах. Ведь для того, чтобы сделать изначально устаревшую «Электронику ВМ-12», пришлось закольцевать до 50 военных производств и исследовательских институтов СССР. Когда по косточкам его – видеомагнитофон - разберешь, диву даешься, насколько прибор прост, а выплывают неожиданные проблемы. Вот блок вращающихся головок – так он, паразит, должен вращаться с предельным допуском на биения, иначе у вас на экране телевизора вместо качественной порнографии пойдет бой в Крыму, все в дыму. Ехали на специальный секретный завод, искали, где сделать подшипник. Или пластмассовые стойки, по которым ползет магнитофонная лента…
Оказалось, если употреблять обычную советскую пластмассу, она через день-другой начнет «плыть», и опять - бой в Крыму, ехали за специальной космической пластмассой. Или фетр (то, из чего шляпы делают) для подтормаживания пленки: если взять обычный советский фетр, то он через неделю засалится и – вы уже поняли – бой в Крыму… Программное колесо – оно, сволочь, если советское, то застревает, и приходиться звать специалиста в райком вынимать кассету. А на ней – как я уже говорил – порнография. Ну, надо специалисту наливать, как равному, заискивать, угощать бананом…
В общем, пришлось всю экономику к черту перестраивать. Зато и дали толчок мысли. В Воронеже, где находился головной завод, я видел, что мы уже и сами стали разрабатывать последующие модели – похожие, правда, на те же стойки бортового оборудования, что и на наших военных самолетов… Однако это был единственный в своем роде феномен, когда была ясна задача и было горячее желание ее достичь. И суперцель – прорыв к информационной свободе... Не из-за гор приближалась перестройка….