Критическая статья Александра Морозова о докладе «Политическая гегемония большинства» - явление примечательное и заслуживающее подробного ответа. Его статья выражает в рациональной форме те страхи, которые испытывает столичная интеллигенция по отношению к партии большинства. Перед нами своего рода кривое зеркало: в нем отражается тот образ «Единой России», который существует у этих людей.
Заглянем вместе с Морозовым в зеркало кошмаров. Как в нем отражается «Единая Россия»? «Институциональный монстр», «не партия в классическом смысле», «большой агрегат», «ужас-ужас», «парткомы» из «проходимцев» - лишь часть эпитетов, используемых для описания партии. Наконец, назван главный страх: «вся серия шагов…приведет только к совершенно чудовищному политическому монополизму ЕР». Перенос центра принятия ключевых политических решений в партию большинства воспринимается как угроза возникновения монополиста, который заберет в свои руки власть на веки вечные.
Морозов задает вопрос: каковы гарантии, что на смену доминированию бюрократии не придет господство партократии? И сам на него отвечает: гарантий никаких нет, слава Богу, что хоть ни один политический игрок сейчас не заинтересован в изменении роли партии большинства.
Размышления Морозова довольно остроумны. Но страх перед реинкарнацией КПСС мешает ему увидеть главное: проблема не в том, как «обустроить Единую Россию». Настоящая проблема – как модернизировать всю политическую систему и одновременно сохранить ее стабильность в долгосрочной перспективе.
Рецепт политической стабильности: личность или партия?
Родовой травмой современного российского общества является вопрос о социальной справедливости. В годы либеральных реформ приватизация и другие изменения привели к грандиозному росту неравенства. Множество людей, потративших свою жизнь целиком или частично, работая на государство, оказались нищими или просто бедными. Зато, используя методы, оцениваемые большинством наших сограждан как аморальные и преступные, сказочно обогатился узкий социальный слой.
Легитимность крупной частной собственности остается оспариваемой и негарантированной, хотя с момента приватизации прошло уже около 15 лет. Возможно, большинство примирилось с несправедливостью, если бы новое распределение собственности обеспечило существенный рост уровня жизни. Однако объем ВВП России до сих пор остается примерно равным объему ВВП РСФСР 1990 года. Поэтому в обществе неизбежно преобладает мнение о несправедливости результатов реформ.
В современной России присутствуют все предпосылки для появления мощных левых популистских движений с лозунгами перераспределения собственности. Единственным реальным защитником элит от них до сих пор был сильный и популярный президент. Благодаря своей популярности Путин выступал в роли посредника, обеспечивающего согласие большинства на статус-кво в обмен на определенное перераспределение сырьевой ренты. Стабильность политической системы в последнее десятилетие основывалась на личности самого президента.
Такой режим хорош всем, кроме одного: он носит персоналистский характер. В этих условиях социальные конфликты не столько разрешаются, сколько опосредуются, замораживаются и пролонгируются. И вновь разгораются после неизбежного ухода от власти сильного лидера, которому в большинстве случаев не удается найти себе столь же сильного преемника.
Не стоит питать иллюзий, что проблема социальной справедливости со временем рассосется сама собой. Мировой опыт показывает, что оценки общественного устройства как несправедливого передаются от поколения к поколению. Показателен пример Мексики: перераспределение земли в пользу латифундистов в середине XIX века аукнулось катастрофической революцией спустя полвека, в 1910-1920 годах.
Персоналистский режим недостаточен для обеспечения долговременной стабильности. В его рамках вопрос о преемственности власти часто превращается в вопрос жизни и смерти всей политической системы. Сравнительные политологические исследования доказали, что срок жизни персоналистских частично демократических или авторитарных режимов в среднем примерно в 2 раза меньше, чем у подобных режимов, в которых преобладают партия. Персоналистские режимы нередко терпят крах, после которого происходит масштабное перераспределение собственности и возникает новый подобный режим. Напротив, от партийного режима вполне возможен переход к демократии без крупных социальных потрясений, как было, например, в Мексике, Турции или Бразилии.
Задачи поддержания политической стабильности и обеспечения преемственности гораздо лучше решит партия большинства по образцу мексиканской Институционно-революционной партии или японской Либерально-демократической партии. Такая партия, играющая ключевую роль в политической системе, объединяет вокруг себя большинство элит и добивается поддержки большинства избирателей. Она выступает в роли посредника, обеспечивающего достижение общественного консенсуса. В российском случае правящая партия большинства сможет разными мерами постепенно достичь более справедливого компромисса.
Сегодня в России единственный кандидат на эту роль – «Единая Россия». Да, электоральная поддержка «Единой России» во многом производная от личной популярности Владимира Путина. Да, партия нередко опирается на административный ресурс. Однако бесспорно одно: сейчас партия пользуется поддержкой и большинства общества, и большинства элит. Поэтому существуют благоприятные предпосылки для изменения роли самой «Единой России», пока сохраняется накопленный ею политический капитал.
Партия большинства сумеет обеспечить стабильность и преемственность только тогда, когда она станет центром принятия ключевых политических решений. То есть когда исполнительная власть в России будет формироваться парламентским большинством, прежде всего, речь идет о создании партийного правительства. Пока «Единая Россия» остается инструментом, который используют для достижения не ею поставленных целей, политический режим будет сохранять персоналистский характер. Проще говоря, всегда будет стоять вопрос о его устойчивости в длительной перспективе.
Критика Александра Морозова выдержана в привычном стиле конъюнктурной политики на злобу дня. Дескать, усиление роли «Единой России» сейчас не нужно тем, не выгодно этим и не соответствует планам третьих. А соответствует ли интересам большинства элит и рядовых граждан ситуация, когда каждая смена президента сопряжена с ожиданиями революционной ломки всей политической системы? Нормально ли, когда известные эксперты вполне серьезно советуют действующему президенту первым делом уничтожить почти все, что сделал его предшественник? Персоналистскому режиму сложно уйти от этой проблемы, а вот партийный режим с такими трудностями сталкивается куда реже.
Модернизационный баланс сил
Читатель вправе спросить: где же все-таки гарантии, что превращение «Единой России» в правящую партию не обернется абсолютизмом партократии? Начнем с того, что инициатором перехода к правительству партийного большинства может выступить только президент России. Глава государства стоит над всеми партиями и обладает огромными полномочиями. Внепартийный институт президентской власти в состоянии добиться от «Единой России» принятия и соблюдения ограничений, не допускающих создания партократии.
Эти ограничения будут зафиксированы в «Модернизационном пакте», подписываемом главой государства, председателем правительства, партией большинства и оппозиционными партиями. «Модернизационный пакт» является своего рода сделкой, обеспечивающей партии большинства право создать правительство в обмен на ограничение административного ресурса. Важная составляющая пакта – обязательство всех сторон соблюдать нормы «честной игры» в предвыборной конкуренции. Сам Морозов признает, что ликвидация грубых нарушений вполне возможна и уже происходит. Беспокоящий же предводителя блоггеров-кантианцев вопрос, не обманет ли «Единая Россия» другие партии, имеет ясный ответ: гарантом соблюдения обязательств и арбитром в спорных вопросах выступит президентская власть.
Важным обстоятельством, защищающим Россию от скатывания к партократии, является внешнеполитический фактор. Многие западные партнеры России с удовлетворением воспримут переход от персоналистского режима к режиму с преобладающей партией. Они прекрасно знают, что режимы последнего типа более стабильны и предсказуемы. К тому же за многие годы западные страны накопили большой опыт позитивного сотрудничества с ними. А вот переход к партократии в духе КПСС, подавляющей любую оппозицию, будет воспринят сугубо негативно и осложнит положение России на мировой арене.
Морозов настаивает, что предлагаемая реформа политической системы не нужна самой «Единой России», которую сейчас все устраивает. Но партия не состоит из однотипных «андроидов», вопреки штампу оппозиционной пропаганды. В «Единой России» немало энергичных людей, self-made men. Сейчас они вынуждены действовать в тех узких рамках, которые им поставили извне. Однако их амбиции простираются куда дальше: как раз они и поддержат президентскую инициативу о переходе к партийному правительству.
Дебюрократизация «Единой России», к чему столь скептично относится Морозов, произойдет отчасти естественным путем. Нынешние трудности с кадрами в партии связаны с тем, что она отстранена от принятия основных решений и не является каналом массового рекрутирования в исполнительную власть. Когда ситуация изменится, многие ведущие представители элиты, до сих пор остававшиеся вне партии, войдут в ее состав – причем не на второстепенные посты. Перспектива сделать политическую карьеру и попасть в органы исполнительной власти вызовет приток в партию энергичных людей «снизу». Необходимость побеждать на более конкурентных выборах заставит «Единую Россию» и больше прислушиваться к мнению граждан, и стать каналом продвижения наверх успешных активистов. Превратите партию в центр решения ключевых вопросов – и кадровый состав во многом обновится стихийно.
Наконец, важным фактором баланса сил станет партия новой оппозиции – партия национального развития. К сожалению, опыт «Справедливой России», создававшейся как «альтернативная партия власти», препятствует Александру Морозову понять суть предлагаемой идеи. Существует немало социальных сил и групп, которые по тем или иным причинам не могут быть интегрированы ни в состав «Единой России», ни в партии традиционной оппозиции (от КПРФ до «Правого дела»). Совокупный вес этих сил в обществе не столь велик (от 10% до 15% населения), но там много энергичных, инициативных и способных людей. Они могут внести большой вклад в модернизацию страны – но только не в составе «Единой России», к которой многие из них испытывают идейное и эстетическое отвращение, и не в составе «сертифицированной» оппозиции, которой они не верят и не уважают.
Включение данных слоев в процесс модернизации невозможен без создания новой оппозиционной партии. Поскольку «Единая Россия» неизбежно будет выступать за «консервативную модернизацию», то потребуется прогрессивная партия, способная стать миноритарным авангардом модернизации. «Единая Россия» - это партия порядка и стабильности, партия национального развития – партия движения вперед. Ее задача – активно формировать общенациональную повестку дня, заставляя партию большинства реагировать и развиваться. Эта партия не конкурирует с правящей партией за ее электорат, а работает со своим. Партия национального развития в силу своей социальной базы и идеологической ориентации не может играть роль «альтернативной партии власти», а тем более, провоцировать «раскол Единой России», чем пугает Морозов.
Главная ошибка Александра Морозова в том, что для него проблема ограничивается вопросом о «Единой России». Нас, авторов доклада, интересует, прежде всего, судьба политической системы в целом. Доклад «Политическая гегемония большинства» посвящен формированию нового баланса политических сил, обеспечивающего модернизацию. Этот баланс предполагает одновременно и переход к партийному правительству, и создание противовесов усилению самой партии большинства.