Примерно десять лет назад, на Давосском форуме, после доклада тогдашнего спикера палаты представителей конгресса США Н.Гингрича оратору был задан вопрос: как он отнесется к появлению еще одной демократической сверхдержавы? "Конечно, положительно", - ответил лидер американских консерваторов и добавил несколько стандартных фраз об общих ценностях западного мира и желании американцев иметь равнозначного друга-союзника-конкурента в лице объединенной Европы.
Естественно, лукавили оба - как вопрошавший, так и отвечавший. Во-первых, до сверхдержавы Европейскому союзу было далеко и тогда, да и сейчас не близко, хотя с того времени, как Черчилль произнес знаменитое словосочетание "Соединенные штаты Европы", кое-какие перемены на данном фронте, несомненно, произошли. Во-вторых, с воистину объединенной и когерентно действующей Европой Америке будет справиться не так просто, и резвиться по всему миру, бомбя то одну страну, то другую, как в последние пятнадцать лет, у нее уже не получится. Гингрич же был апологетом американской односторонности, достигшей своего высшего выражения при Буше-младшем. Это крыло американского политического истеблишмента не готово слушать лекции даже от разъединенных европейцев и вряд ли придет в восторг от нотаций, которые когда-нибудь им смогут прочитать лидеры единой Европы. Впрочем, случись такое, это будет в интересах самих американцев (да и всего мира), поскольку ЕС всегда окажется более дружествен США, чем остальным странам мира (по крайней мере, в обозримом будущем), но сможет в силу своей экономической мощи заметно корректировать американские действия, особенно неразумные. Однако только при одном условии - если сумеет создать механизм принятия сложных, иногда не совсем приятных, но жизненно важных для общества решений и научится проводить их в жизнь. Иначе говоря, осуществит то, что молодые Соединенные Штаты научились делать в первые годы своего существования, а именно - приобретет политическую волю и разработает инструменты ее применения.
В Европе достаточно людей, которые понимают, что Америка стала мировым лидером не случайно. Поэтому европейцы не стесняются заимствовать американские институты, особенно если время показало преимущества их организации над европейскими. Это одна из важнейших черт западной цивилизации - способность провести объективный анализ проблемы и наметить пути ее решения. Вторая, не менее важная черта - постоянство такой работы. И третья - направление ее всем обществом, а не одним классом или группой лиц, "снизу", а не "сверху", коллегиально и после обсуждения, а не каким-либо монархом-реформатором-одиночкой, будь он хоть семи пядей во лбу, как Бисмарк, благороден, как Сид, и красноречив, как Черчилль.
Так вот, две стороны американской общественной жизни необыкновенно задевают европейцев, ибо здесь преимущество США очевидно любому объективному наблюдателю. Во-первых, способность американцев интегрировать иммигрантские меньшинства. Большинство из них не просто выходят из гетто и встраиваются в общество в течение одного поколения. Нет, поднимай выше - они допущены во все сферы жизни, до каких смогут добраться своим умом и талантами, уровень их дискриминации относительно невысок, от их акцента никто не кривит рожу, а дети считают английский родным языком (по крайней мере, этот процесс неостановимо шел до самого последнего времени). И самое главное, они - за редчайшими исключениями - лояльней лояльного. Как правило, из иммигрантских семей выходят патриоты более рьяные, чем из белолицых потомков первых американских поселенцев, возводящих свою родословную к англосаксам минувших дней и любящих пустое либеральничание не меньше некоторых представителей русской интеллигенции.
Нечего и говорить - по этой дороге европейцам идти сто верст, и все лесом. Интеграция иммигрантов запоздала; печальное доказательство тому - взрывы в Лондоне, бунты в Париже и убийство "опозоривших семью" турецких и курдских девушек в Германии и Скандинавии. В Америке невозможно представить освистывание мигрантами национального флага, как это произошло во время одного из недавних финалов Кубка Франции по футболу. Но это не значит, что Европа обречена.
Иммиграционное законодательство исправляется на глазах. Демографические потоки новых европейцев начинают организовывать, чрезмерный въезд из ряда стран ограничивать, а также предлагать будущим мигрантам ряд тестов на "культурную совместимость" с европейской цивилизацией. Меняются (в "американскую", кстати, сторону) и законы о гражданстве. Вовсю идет работа в национальных общинах, на сегодняшний момент отделенных от зажиточной белой Европы настоящей стеной, более высокой и прочной, чем в Америке. При этом главными союзниками европейской культуры становятся именно интегрированные члены тех самых общин - получившие образование, сталкивающиеся с меньшей дискриминацией, т.е. те, кто может хотя бы отчасти вкушать блага западной жизни и ее действительные преимущества, а не перебивается на пособие в омерзительных многоэтажках дальних пригородов промышленных центров Западной Европы.
Здесь стоит сказать об образовании - том компоненте общественной жизни, которым европейцы уже много столетий законно гордились. Выяснилось, что и здесь американцы убежали вперед, создав такую систему высшего образования, при которой талантливый студент очень редко бывает "упущен", остается невостребован обществом. Да, конечно, вряд ли европейцы хотят перенимать у США их "успехи" по части радикального роста цен за обучение в университетах, но вот попытаться отделить зерна от плевел, по-видимому, надо. Иначе какие же стимулы у талантливого студента, если к нему станут относиться так же, как к лентяю, - не будут давать ни финансовых благ, ни каких-либо иных поощрений? Кстати, не исключено, что одним из первых фронтов в грядущей битве по переустройству европейского образования на более конкурентоемкий манер станет знаменитая Сорбонна, реформировать которую не раз грозился Николя Саркози.
Только вряд ли можно отделить высшее образование от следующей ступени - применения полученных навыков для научных, технических и экономических инноваций. И здесь Америка по-прежнему идет впереди, уже много десятилетий привлекая талантливых европейцев - англичан, немцев, французов, итальянцев, не могущих найти применение своим идеям у себя дома. Слишком много бюрократии, чересчур много инертности, очень мало простора для личной инициативы. Почему-то европейская система не так уж сильно наказывает тех ученых, которые страдают малыми амбициями и готовы повторять американские наработки, получая вполне приличную зарплату и не боясь потерять "доходное место". В то время как молодые доценты и ассистенты кафедр где-нибудь в американской глубинке один за другим задумывают проекты самые новаторские - чтобы пробиться в ряды профессоров Йеля и Принстона или стать миллионером. Потому что знают: блестящее открытие обязательно принесет им хорошее финансирование - частное или государственное. Так устроен американский научный мир - он вознаграждает смелых, а не тертых, буревестников, а не эпигонов. Поэтому европейцы в последние годы стали моделировать свои программы поддержки научно-технических инноваций, идущие по линии Европейского научного фонда (ESF), на манер американских Национального научного фонда (NSA) и Национального института здоровья (NIH). Принцип здесь простой - жесткое рассмотрение заявок, невзирая на прошлые заслуги соискателей, и щедрое финансирование победителей. Примерно так же работает с инновациями и американский бизнес.
Однако все это лишь частности, пусть важные, и мы привели их главным образом в качестве иллюстрации. Дело в том, что данные проблемы (за исключением иммиграции) не являются жгучими до ежедневности, да и иммигрантов можно при желании не замечать еще очень долго. Серьезнее всего следующее: как разработать механизм, который позволил бы Европе в краткие сроки определять болевые точки общества ЕС, обсуждать их, предлагать решение и, самое главное, выполнять его при активном противодействии горластого и недовольного любыми переменами меньшинства. Без этого не будет никакой европейской сверхдержавы, даже экономической. И, будем честны, в том, что ее удастся когда-нибудь создать, наверняка сомневались и Гингрич, и его давосский вопрошатель.
Удивительным образом они почти оказались не правы - Европа очень близко подошла к принятию единой конституции, которая заметно ускорила бы формирование такого механизма. Вступи она в силу, некоторые не вполне адекватные государственные лидеры "новой Европы" не имели бы возможности единолично влиять на жизнь полумиллиардного блока. Правда, нет худа без добра. Евроконституция провалилась прежде всего потому, что слишком много людей не без основания сочли ее не вполне разумной и справедливой, т.е. недостаточно качественной. В решении этого вопроса - исправлении непригодного основного закона - европейцам тоже может помочь американский опыт.
Первые конституционные установления молодой республики были созданы в 1776-1777 годах и назывались "Статьями конфедерации". Ратифицировали их долго - до 1781 года, поскольку несколько штатов очень долго тянули на себя одеяло, не желая расставаться с рядом традиционных привилегий. В результате первая конституция США получилась неудачной - поднявшие восстание против британской короны колонисты не могли переварить мысль о том, что новой стране нужно сильное центральное правительство. Ничего хорошего из этого не вышло, и вскоре после войны за независимость стало ясно, что "так жить нельзя". Поэтому американцы поступили, как положено на диком Западе: выбрали делегатов и созвали конституционное совещание, дабы исправить малокровные "Статьи". Вскоре стало ясно, что косметикой не обойдешься. В итоге была принята новая конституция (1787), с которой Америка живет до сих пор. Внеся не так уж много поправок (27, из которых 10 - знаменитый "Билль о правах" - были приняты почти сразу, в 1789-1791 годах, дабы исправить перекос в пользу централизованной власти, который стал реакцией на чересчур большую аморфность отживших "Статей"). Занял этот процесс у 13 первых колоний (конечно, связанных общим языком и историей) всего лишь пятнадцать лет.
Не в начале ли такого же пути находятся европейцы? Конституция ЕС нужна - в этом сходятся многие политические лидеры Европы. Но какая? Какие в нее вносить права, какие обязанности? По какой формуле принимать решение? Неужели нужно отказаться от столь любимого европейцами бесконфликтного консенсуса? Однако наилучшие, самые новаторские решения рождаются на свет только в условиях жесткой конкуренции идей. Если у Европы есть будущее - оно не в консенсусе, а в конституции, открывающей возможности внутриевропейского соревнования на всех возможных конструктивных фронтах. Если такой документ удастся создать, то в один прекрасный день мы заметим, что у Европы есть будущее, а не только прошлое.