История: изготовление изготовителей

В последние лет десять-пятнадцать мы стали свидетелями и участниками активного и порой очень увлекательного процесса - "изготовления истории". "Память", "прошлое" - его составляющие, частный, но очень важный инструментарий. В этом поле наметились свои институции - группы, интеллектуальные корпорации, фонды. Их дело - разрабатывать проекты, осваивать средства, создавать площадки. Обживание этих площадок (временных и постоянных), продукция - это процесс тонкий, политический и заслуживает отдельного анализа. Если рассматривать 1990-2000-е как большой бизнес-план, то "прошлое" в нем, ближайшее и отдаленное, особенно сконцентрированное вокруг коллизий, связанных со Второй мировой войной, на наших глазах становится единицей культурного и политического обмена, свободно конвертируемой валютой. Век XX как "война памятей", как спор национальных версий прошлого, столкновение интерпретаций - это затяжная политическая кампания, в которую вовлечены как целые структуры, так и отдельные субъекты. Селекция действующих фигур, право на участие - важный стратегический и маркетинговый момент.

Управление этим политическим бизнесом, его сценарии, их реализация, достижение прибыли, накопление символического капитала, выяснение природы самого капитала, происхождения накопителей, становление в этой зоне особой породы "интеллектуальной олигархии", монополизировавшей производство "политики памяти" и оформление образов истории - тема другого серьезного исследования.

А пока - об очередном семинаре.

Политическое и житейское, как известно, неотделимы. Особую больную остроту их родство приобретает там, где малая, личная история встречается с большой, отменяя собой все абстракции и правила крупных чисел. И тогда прошлое, память о прошлом становится частью инструментов политики.

Нынешний, 2008 год - особенно урожайный на смерти. Касьян "изымает" не просто единицы, а целые поколения. Массовость биологического ухода носителей памяти, свидетелей и свидетельств, нигде и никем не зафиксированных, отчасти объясняет срочность очередной проверки политической истории на стыке двух культур - немецкой и российской. Но, разумеется, сегодня дело не только и не столько в естественном ходе событий. Сегодня понятие "историческая политика" становится качественно новым по сравнению с традиционным использованием истории как средства политики. Особенно обострены и порой неприятны эти процессы в России и Восточной Европе.

Инвентаризации всего корпуса политических инструментов в этой зоне был посвящен коллоквиум "Настоящее прошлого: Как обходиться с историей и памятью?", организованный в рамках "Петербургского диалога" фондом Фридриха Науманна в сотрудничестве с правозащитным обществом "Мемориал" (при участии координаторов рабочей группы "Гражданское общество" Эллы Памфиловой и Эрнста-Йорга фон Штудница; модератор Манфред Саппер, главный редактор журнала "Восточная Европа", координатор Галина Козлова, с 1993 года руководитель программы "Либеральные клубы" фонда Фридриха Науманна).

Ключевая тема - новое качество политизации истории и исторической политики - обсуждалась в нескольких ракурсах: как следствие неизбежных глобальных процессов и возникновение принципиально иного образа и структуры мировой политической системы (после распада прежней Ялтинской); как столкновение разных, иногда несовместимых интерпретаций прошлого (в Германии 1970-1980-х годов и в Восточной Европе 2004 года); как неизжитое переживание вины и обиды; как предъявление взаимного неоплаченного исторического счета; как разрушение шкалы единых оценок и радикальный пересмотр итогов Второй мировой войны, напрямую связанный с оформлением новых политических режимов 1990-2000-х.

Июньский коллоквиум отличался от многих предшествующих точной расстановкой докладчиков - "импульсантов" и комментаторов, отменной режиссурой и продуманным распределением ролей, кульминаций, подъемов и спадов. Даже хаос и сбои в обсуждении, "незапланированность" и некоторая неуместность отдельных реплик в течение двух дней плотно работали на общее дело. День первый - "История, историческая политика и политизация истории: элементы, структуры и тенденции в Европе" - в сложной системе неразрешимых завязок и при полном отсутствии катарсиса увлекал своими крупными драматургическими мазками (чего стоит одно столкновение конфликтных сюжетов, связанных с историческим образованием в России и Германии, а также дискуссия по меморандуму "Мемориала" "О национальных образах прошлого" и проекту Международного Исторического Форума как "свободной ассоциации общественных организаций, исследовательских центров, культурно-просветительских учреждений и т.п., внутри которой идет постоянный обмен мнениями вокруг конфликтных исторических событий XX века ").

Борис Межуев (один из оппонентов Алексея Миллера, в функции которого входило создание смыслового меню первой части коллоквиума "История, историческая политика и политизация истории: элементы, структуры и тенденции в Европе") напомнил крайне важный симптом - обострение дискуссии о Мюнхене в США. Появление таких книг, как "Смерть Запада" Патрика Бьюкенена, в которой обсуждается необходимость пересмотра роли Великобритании и США в начале Второй мировой (гарантии Чемберлена Польше, опровергающие факт агрессии Германии против западных держав), - это серьезный шаг к созданию другого "образа Мюнхена", как символа ненужного сговора, в американской политической культуре. "Линкольн говорил о том, что народ объединяют "мистические аккорды памяти". Но спросите англичанина, француза или поляка, объединяют ли их эти "мистические аккорды" с немцами или с русскими. Когда американцы вспоминают свою историю, некоторые восторгаются ее величием, а некоторые твердят, что она изобилует злодействами и постыдными делами. А с той поры, как Америка и Европа открыли границы для миллионов жителей тех стран, которых американцы и европейцы в свое время колонизировали и угнетали, "мистические аккорды" памяти скорее разъединяют, чем объединяют людей" (Патрик Бьюкенен. "Смерть Запада" - "Дом, в себе разделенный..."). Эти "мистические аккорды" сфокусировались вокруг итогов Второй мировой войны, оказавшихся главным нервом национального самосознания. Нерасторжимость победы и поражения, победа СССР в войне - в нынешних условиях основа самостоятельного национального существования России.

Кстати, тема "войны" и тема "победы" стали общей формулой разных политических проектов памяти и истории. Детальную эволюцию этих проектов, их идеологию обслуживания власти представил год назад на предшествующем коллоквиуме Геннадий Бордюгов (стенограмма "Прошлое: российский и немецкий подходы". М., Библиотека либерального чтения, 2008). Структура этих политических артефактов как нельзя лучше доказывает невозможность консенсуса между историей и политической философией в России, Германии, Восточной Европе. Конфликт неизбежен до тех пор, пока политики не найдут выход из затяжного кризиса.

"Потребность в изучении истории связана с возникающим вследствие какой-либо психической, ментальной или культурной травмы отказом от привычного самовосприятия, которое вытесняется новым, может быть, окончательно не сложившимся образом себя самого. Новая идентичность нередко появляется по причине острой травмы от потери старой формы, привычного уклада вещей, и в этом состоит ее основное содержание. Другого содержания у нее, собственно, и нет; есть лишь осознание невозможности вновь обрести то, что было безвозвратно потеряно. В такой ситуации знание о прошлом оказывается единственным средством, способным объяснить нам, почему мы уже не можем быть теми, кем были раньше. Человек, нация или культурное сообщество видят свою предшествующую жизнь сквозь экран знания, которое в такой же мере дает объективную картину этой жизни, в какой выражает невозможность вновь пережить и присвоить ее. В этом заключается коренное отличие травматического опыта, дающего начало историческому знанию, от того, с которым имеет дело психоанализ. Историческую травму нельзя ни сгладить, ни заместить никаким новым положительным знанием о прошлом, потому что она сама является необходимым условием для возникновения такого знания. Бесконечное число уже написанных и пишущихся сочинений, посвященных таким ключевым событиям европейской истории, как Великая французская революция, индустриальная революция, две мировые войны или распад социалистического лагеря, говорит о том, что раны, оставленные ими, не заживают. Мы можем сказать, что наша сегодняшняя история в основном есть совокупность шрамов, оставленных вынужденным отказом от прежней идентичности, шрамов, которые никогда нельзя будет изгладить полностью и которые всегда будут вызывать в нас длительную и нескончаемую боль... Прошлое будет следовать за нами, как ушедшая любовь: отсутствующая, но именно в силу этого всегда так крайне мучительно присутствующая в нас" (Из интервью Франклина Анкерсмита: "Изучение истории как политическая проблема: современный аспект" / "Вопросы образования", 2006, #4).

Напоминание Анкерсмита здесь более чем уместно, потому что история всегда имеет дело с ощущением вины. Но важно понять, когда это чувство вины, когда состояние травмы становится конструктивным импульсом к рождению нового качества? И разве дело только в политиках? Исходный пункт, на котором базировался "Петербургский диалог", - гражданское общество. Как быть отдельно взятому гражданину, когда у него есть своя точка зрения, свое, может быть, не совпадающее с общим переживание истории? Насколько этот "личный ресурс" конкурентоспособен? Эти вопросы поставил Манфред Саппер в связи с осмыслением опыта немецкой культуры после 1945 года, сумевшей преодолеть национальное и перейти к европейскому измерению. Одно из подтверждений - создание единого учебника для немцев и французов, находившихся в свое время по разные стороны баррикад. Сила немцев была в их тогдашней слабости. Понятно, что в этой сложной ситуации Россия ищет свои собственные объяснения, и, может быть, волна дискуссий последних лет вокруг учебников истории - одна из самых напряженных политических коллизий.

Что должно стать результатом урока истории сегодня? Что такое хорошая дидактика преподавания истории? Что должно быть содержанием? Какое значение для исторического образования и передачи коллективной памяти имеют уроки истории?

Леонид Поляков отшлифовал к этому случаю специально приготовленные тезисы (Задача изучения истории в школе - не память, а забвение. С уточнением - "понимающее забвение") и сформулировал три главные функции школьной истории:

1) интеграция поколений, которая должна остановить механизм самоуничтожения наций;

2) обеспечение условий для интернационального консенсуса;

3) создание образа счастливой, оптимизирующей истории.

Переживание катастрофы и травмы личностью, целым народом. Какие способы выхода из этой ситуации возможны, какие политические рецепты применимы? Любопытно, как сработали провокативность, эпатажность, раздражающая отчетливость формулировок Леонида Полякова. Как и следовало ожидать, обсуждение зашло в тупик, матч не состоялся. Аудитория, к удовольствию "импульсанта", отыграла старые ходы, к которым он был готов и отыграл с наслаждением: "манипуляции" (Л.Гудков), "сервилизм", "обслуживание власти" (Е.Сабуров) и "новые мифологии" (И.Яковенко).

День второй, вместивший несколько отдельных тем, был интереснее. Он стал очень насыщенной презентацией личных травматических опытов (Карл Шлегель и Рольф Вестхайдер, Борис Дубин, Арсений Рогинский, Ирина Флиге). В этом почти дневниковом "прощупывании истории", вскрытии собственной привычной повседневности как контекста политического существования (советский быт, сталинский стиль в архитектуре, приметы времени, сохраненные в документах, старых/новых памятниках и музеях, отразились многочисленные общие изломы немецкой центрально- и восточноевропейской истории), пожалуй, и было самое живое, горячее, захватывающее. Одновременно подтвердившее правоту Сони Марголиной: российское и германское понимание прошлого, способы его интерпретации находятся где-то рядом, но в разных измерениях.

Что означал все-таки этот почти двенадцатичасовой разговор, прерываемый по-балчугски изысканным кофе-брейком? На что потрачена половина суток? Это очередное повторение пройденного? (Стилистические и операциональные возможности фонда Науманна в проведении подобных мероприятий совершенствуются год от года. Полезные малотиражные белые брошюрки - следы прошлых семинаров, присутствующие в качестве отдельных микроисторий проекта - бесспорное тому доказательство.) Так или иначе, в ходе коллоквиума мы стали свидетелями появления еще одного эпизода в истории "изготовления истории" XX века - пока в отсутствие серьезных исследований и исследователей в этой сфере.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67