"Октябрьская революция" уже давно стала мифом, заслонившим реальный исторический опыт. В поле исторических мифов идут сражения бойцов идеологического фронта - обличителей и апологетов "Великого Октября". Реальную ткань событий того времени реконструируют историки, но их голос сегодня редко пробивается на поверхность медиапространства. В эти юбилейные дни, может быть, чуть чаще.
Поток и русла
Каковы бы ни были многочисленные интерпретации событий, "медицинский факт" остается прежним: в ночь с 25 на 26 октября (с 7 на 8 ноября) 1917 года в Петрограде произошел вооруженный переворот, который привел к переходу власти от Временного правительства А.Керенского (коалиция умеренных социалистов и либералов) к временному правительству В.Ульянова (Ленина), опирающегося на партию большевиков и часть советов - органов рабочего и крестьянского самоуправления. В любой другой точке истории эта формула означала бы рядовое событие в развитии страны, переживающей революционную эпоху. Мало ли переворотов происходит в мире. Сенсация недели, не более. Так и отнеслось к происшедшему большинство современников. Но в этой точке пространства и времени событие оказалось циклопическим. Все пересеклось в ней: мировая война, уже ставшая бессмысленной, - и стремление народов выйти из этой чужой большой игры; начавшаяся в феврале великая российская революция - и страх либеральной элиты перед переменами, паралич назревших преобразований; достижения социалистической мысли, выдвинувшей новые цели человечества - и необходимость для начала решить более насущные задачи индустриальной модернизации.
Теперь речь уже не шла о том, останется ли Россия прежней. Теперь было важно, насколько глубоким окажется перепашка ее почвы, каким будет воздействие российского примера на весь мир, тоже оказавшийся в состоянии глубокого кризиса мировой войны.
Обостренный войной социальный кризис напирал, социальное давление росло, и этот поток в любом случае нашел бы себе дорогу.
Чтобы стихия просто не смыла цивилизацию, этот поток следовало направить в конструктивное русло. Можно было попробовать поставить на пути потока плотину. Попытку такого рода предпринял генерал Корнилов и его союзники кадеты. Но такой "пиночетовский" вариант "шоковой терапии" был невозможен в России того времени - поток просто смыл плотину - и первое либеральное Временное правительство, и попытку Корнилова установить военный порядок в тылу и разгромить структуры массовой самоорганизации - советы.
Управлять потоком можно было лишь тогда, когда ему нашлось бы русло. Тогда накопившейся энергии отчаявшихся низов нашелся бы выход.
Лидеры политических партий считали, что они знают оптимальное русло. Может быть, они и были правы. Но нельзя тащить миллионы людей в будущее за волосы - это вызовет сопротивление, саботаж или гражданскую войну. Миллионы сами должны решить, что из предложенных рецептов спасения им подходит. И тогда они пойдут в будущее сами.
Крестьяне требовали раздела земли, рабочие - хлеба, но за этими короткими лозунгами стояла задача обеспечить людям возможность нормально трудиться и достойно получать за свой труд. А еще большинство населения требовало свободы и народовластия, то есть права участвовать в решении своей судьбы. Они вышли из стойла для скота и потребовали права быть Человеком с большой буквы. Они создали свои советы, где люди из гущи народа обсуждали его настоящее и будущее. Советы стали полюсом демократии в этой революции, они создали уникальные возможности для социального творчества на низовом уровне и, следовательно, формирования гражданского общества. Но они же были проникнуты духом радикализма и авторитарной социальной культуры, вызванной как российской традицией, так и военной обстановкой.
Терапия и хирургия
Буржуазия ответила на "буржуазную" революцию распродажей собственности и переводом капиталов за рубеж, что обостряло кризис. Что же, сама история толкала работников к тому, чтобы брать дела страны в свои руки. На авансцену вышла идея социализма - общества, которое регулируется не имущественной элитой, а самими организованными в советы трудящимися.
Как прорываться из социальной воронки в будущее? Есть два крайних пути - авторитарный рывок или демократическое соглашение. Лучше, чтобы все договорились о стратегии преобразований, но вряд ли это возможно, тем более что страну раздирают социально-классовые противоречия. Если договориться нельзя, одна из сил берет ответственность на себя и начинает действовать, подавляя сопротивление остальных и игнорируя их интересы. Но тогда вероятна гражданская война, одичание, откат в прошлое. В 1917 году революция развивалась между этими Сциллой и Харибдой. Команда Керенского надеялась достичь соглашения либералов и умеренных социалистов, ограничившись лишь политическими реформами, не затрагивающими социальных интересов и разногласий. Увы, в этой обстановке этого было явно недостаточно, и страна ждала куда более важных перемен. Отказавшись от них, Керенский подписал приговор Временному правительству. Он потерял поддержку даже собственной партии эсеров, большинство которой понимало необходимость действий, которые блокировали кадеты. Когда Керенскому отказали в доверии и правые, и левые партнеры, когда под ним разверзлась политическая пустота, он все еще считал себя харизматической личностью, вождем всего народа, способным удовлетворять интересам и верхов, и низов. Низы готовились к штурму "антинародного режима", а верхи искали, на кого бы заменить "харизматика".
Реальный выбор 1917 года заключался в другом - удастся ли договориться лидерам большинства общественно-активных граждан России, или произойдет раскол "демократии", война между миллионами жителей России.
Те авторы, которые отождествляют революцию и массовое кровопролитие, забывают, что несколько месяцев революция обходилась без гражданской войны и террора. Сама по себе революция не опаснее автомобильного движения. Чтобы не попасть в аварию, нужно вести себя аккуратнее.
Широкомасштабную гражданскую войну могло остановить согласие ведущих левых сил, потому что за ними шло явное большинство активных граждан России, заинтересованное в глубоких социальных преобразованиях.
Но планы создания объединенного многопартийного социалистического правительства не воплотились в жизнь. Одно время на них соглашался и Ленин, и лидер эсеров Чернов, и авторитетный социал-демократ Мартов. Но достичь соглашения хотя бы социалистических партий не удавалось. Каждый опасался стать младшим партнером соперников.
Еще во время Октябрьского переворота, на II съезде советов 25-26 октября, обсуждалась возможность союза социалистов, опирающихся на советы. В принципе эсеры и меньшевики были не против всеобщего мира без аннексий и контрибуций, немедленного начала аграрной реформы (с последующим утверждением ее принципов авторитетом Учредительного собрания), государственного регулирования хозяйства с одновременным расширением участия работников в управлении производством. Но большинство лидеров социалистов - и Чернов, и Мартов, и Дан - понимали, какие опасности таит проведение этих преобразований силами радикального меньшинства "демократии", опирающегося на недостроенную советскую систему и кадры активистов, лучше приспособленные к социально-политической конфронтации, чем к организации производства и обмена. Коалиционная конфигурация "однородного социалистического правительства" советов могла стать основой для объединения социалистических сил и "разделения обязанностей" между партиями. Но такому развитию не суждено было осуществиться - большевики воспользовались изоляцией "национального лидера" Керенского и взялись сами осуществлять меры, о необходимости которых столько говорили социалисты.
На некоторое время большевикам удалось привлечь к сотрудничеству в качестве младших партнеров только левых эсеров, да и их они сбросили на обочину уже через несколько месяцев. Согласование интересов было не в стиле большевиков, они не боялись гражданской войны.
Большевики представляли собой узкий социально-политический спектр, но популярная идея советской власти помогала им опираться на широкое низовое радикальное движение, еще пока не управляемое из партийных центров. Таким образом, большевики получили массовую поддержку, которой у них не было вначале, так как смогли лучше, чем правые социалисты, выполнить общедемократическую и социалистическую программу - создать власть, опирающуюся на демократические низовые структуры и начать преобразования.
Важнейший урок для реформаторов, который дает нам революция 1917 года, таков: если у вас такие кричащие социальные проблемы в стране, язвы нужно лечить как можно скорее. Нельзя с этим ждать. Нельзя искать компромиссов с капиталом до бесконечности, когда в стране бедствуют миллионы. Не будете лечить терапевтически, придут более радикальные силы и будут лечить хирургически.
Генетический код советского общества
Большевики нашли сильный ход - решиться на взятие власти самим, но взять на вооружение не только свои идеи, но идеи самых разных левых сил, чтобы повести за собой не только "свои", но и "чужие" массы. Именно так сформировался "генетический код", "формула Октября" - коммунистический режим плюс советское общество: синтез большевистского проекта авторитарной модернизации и общесоциалистических советских идеалов самоорганизации, народовластия, равноправия людей труда и руководителей, воспринимаемых как "слуги народа", а не его хозяева. Большевизм провозгласил не свою, коммунистическую, власть, а советскую власть. Таковы два лица Октября - коммунистическое и советское. И эти два лица не совпадают.
Формулируя первые решения своей власти, большевики были радикальны и демократичны. Они открывали кингстоны революции, впуская поток низовой стихии. Первые месяцы после Октября ЦК большевиков занимается прежде всего борьбой за выживание нового режима, большой политикой, мирными переговорами, отдавая дело радикального социального преобразования на откуп массам. Революция - это творчество масс. Фабрики - рабочим. Вот и берите их, пытайтесь управлять (а как это делать в условиях распавшихся рыночных связей и отсутствия новых?). Земля - крестьянам. Вот и делите ее, как сочтете нужным (только в январе левые эсеры разработали закон о социализации земли, который более или менее разъяснил, как осуществлять Декрет о земле). Рабочие и крестьяне организованы в советы. Им и переходит власть. Впервые власть так безоглядно пошла навстречу требованиям, действительно вызревшим в народе. Оппоненты большевиков, особенно социалисты, понимая, что все это реализовать не так просто, продумывали сложные механизмы осуществления именно этих народных требований и приглашали обсудить все это на Учредительном собрании. Большевики предложили массам опробовать все самим. Если что не получится - убедитесь на собственном опыте.
Сегодня очевидна правота критиков большевиков как минимум в том, что Россия в силу своей социальной и культурной отсталости не была готова к радикальному рывку в демократическое и социалистическое будущее. Пустив народную инициативу "на самотек", большевики отчасти дискредитировали ее и потом забрали данную свободу назад.
Был ли это циничный расчет? Нет, все было сложнее. Марксистский проект не разделял демократию и авторитаризм, а соединял их в одно целое.
Если подряд прочитать две работы Ленина - "Государство и революция" и "Очередные задачи советской власти", может возникнуть впечатление, что писали их непримиримые противники. "Государство и революция", написанная до Октября, - это труд ультрадемократа. По идее Маркса и Ленина, изложенной здесь, государство после революции сразу же начинает отмирать в пользу общественной организации рабочих. Трудящиеся легко справятся с задачами управления, насилие может понадобиться только в отношении сопротивляющихся эксплуататоров. Пролетариат вырабатывает важнейшие решения сам и выносит их в центр через свободную демократическую советскую систему. Тем легче массы будут следовать этому своему свободному решению. Так считал Ленин летом 1917 года.
Весной 1918 года перед нами Ленин - менеджер и управитель. Он рассуждает о том, что русский человек - плохой работник и нужно выжигать его разгильдяйство с помощью репрессий. То есть речь идет о репрессиях против рабочих (они уже и начались в государстве большевиков). Ленин размышляет о том, как партия будет организовывать жизнь миллионов людей, вникая во все стороны их жизни. Ведь стихию рынка нужно будет заменить плановым товарообменом.
Интересно, что сам Ленин не считал идеалы "Государства и революции" устаревшими - эта работа была напечатана осенью 1918 года. Два Ленина - это две стороны одной стратегии.
Революция хорошо разрушает препятствия на пути развития страны, но плохо строит. Особенно если от дела строительства силой отстраняются компетентные, но политически чуждые силы. Репрессии против "врагов народа" в ноябре-декабре 1917 года пока больше символические. В декабре 1917 года ревтрибунал судит С.Панину за то, что она, саботажница, не выдает большевикам средства министерства общественного призрения, где до переворота занимала пост замминистра. Приговор - общественное порицание. Смертная казнь официально отменена, и ВЧК вынуждена уничтожать уголовников втихую. Так что ни о каком тоталитаризме говорить не приходится.
Но тоталитарная тенденция заметна, она прорастает шаг за шагом с силой социологического закона (не случайно Бакунин, ознакомившись с трудами Маркса, в основных чертах предсказал, как будет выглядеть общество, построенное марксистами, - очень похоже на сталинский СССР).
Марксистский проект, унаследованный Лениным, основан на полном экономическом централизме. Формально может существовать демократия, но общество должно развиваться по единому плану. План этот позволит реализовать высочайшие гуманистические идеалы, выдвинутые социалистической идеей. Но соблюдаться он должен неукоснительно, и сопротивление несогласных с общей хозяйственной политикой должно подавляться (а иначе как же может быть осуществлен такой всеобъемлющий план?). План этот будет сформулирован научно и демократически. Но при этом "контрреволюционная" интеллигенция будет отстранена от выработки этой политики, а рабочие, не желающие трудиться из всех сил, - наказаны.
Шаг за шагом социальный демократизм Октября начинает заменяться жестким управленческим каркасом государства-фабрики. Но при этом сохраняются и официально поддерживаются идеалы Октября, а в действительности - идеалы демократической революции и социалистической мысли в целом, не только марксистской, но унаследованной марксизмом от предшественников и конкурентов - социалистов. Советский проект несет в себе стремление к коммунистическому альтруизму и обществу без классового разделения, к народовластию и самоорганизации, к социальной обеспеченности и полноправию человека труда. Практика компартии вся состоит из нарушений этих принципов. Где-то их отрицали, где-то оправдывали отклонения временными трудностями. Но советский человек воспитывался на этих ценностях, а не принципах максимальной прибыли как критерии добра и зла.
Большевики строили авторитарную демократию, в которой демос правит, подчиняясь строгой дисциплине и подчиняя "железной рукой пролетариата" несогласных (в том числе и несогласных пролетариев). Первоначально проект Октября предполагал, что решение будет вырабатывать сам пролетариат через советы под руководством мудрых советников из ЦК партии. Уже в 1918 году неугодные советы разгонялись большевиками, а затем, по выражению одного из коммунистических идеологов, "власть советов заменилась властью чрезвычаек". Все это казалось издержками острой борьбы за выживание проекта. Но все эти "временные трудности" были запрограммированы в двойственности марксистской идеологии. За рывок в светлое индустриальное будущее нужно было платить отказом от социалистических принципов равноправия, народовластия и самоорганизации. От принципов Октября. Но отказ на практике еще не означал отказа в принципе, в идее, в культуре. Образ Октября остался гарантом изначальных принципов советской цивилизации. Он будоражил идейную совесть коммунистов, как заветы Христа будоражили совесть католиков во времена инквизиции, а затем - Реформации.
Этот образ и сегодня будоражит умы, являясь символом грозной развязки проблем, которые правящие элиты не желают врачевать заранее, мирным путем. Октябрь - их ночной кошмар. Но, проснувшись, они успокаивают себя тем, что коммунистический проект не удался. Что же, может быть, он не удался из-за борьбы тоталитарного каркаса и советского социализма, гуманистического и демократического в основе своей. Это противоборство составило содержание советской истории и советской культуры. Их противоречивое влияние продолжает ощущаться и сегодня. Власть тянет в будущее свое номенклатурное наследство с культом личности первоначальника, а население по-прежнему не может смириться с социальным бесправием, рыночным разрушением социальных гарантий, в большинстве своем симпатизирует левым идеям. Советская цивилизация, родившаяся в Октябре, еще жива. И нам, советским людям, понятно, что значит "Мир - народам" (а не империалистам, хозяевам глобальной корпорации "Земля"), "Фабрики - рабочим" (сегодня уместнее сказать: предприятия - самоуправлению работников), "Власть - советам". Однажды, когда люди, уставшие от своего бесправия, от изнурительной борьбы за свое жилье или человеческие условия труда, где-то создадут совет, советская история продолжит свое движение в социалистическое завтра.