Другие "1990-ые"

На мой взгляд, опыт 90-х годов прошлого века еще долго будет предметом осмысления — не только научно-исторического, но и живого, актуального осмысления — и никакая ругань про «лихие 90-е» не может уменьшить ценность этого опыта. В этой заметке я хочу поделиться своими размышлениями по поводу одного ключевого аспекта этого опыта в сфере политики, понимаемой предельно широко, т.е. в том, что касается основ публичной власти в обществе.

Публичная власть в свободном обществе

Но прежде чем говорить о «90-х», попробую сформулировать то, какой я вижу публичную власть в том обществе, которое я с чистой совестью мог бы назвать свободным. Разумеется, речь идет о некоей мысленной конструкции, о некоем «видении» (с ударением на первом слоге), которое я пытаюсь применять в качестве критерия «правильности направления» того или иного изменения, проекта, политической программы и т.д. Иными словами, это часть моих ценностей. Но я рассчитываю, что найдется немало людей, и не только философски и экономически подкованных либертарианцев, которые в целом со мной согласятся.

Я считаю, что публичная власть — это логически неизбежный элемент общества, и попытки помыслить общество без публичной власти неизбежно ведут к логическому противоречию. (Впрочем, анархисты никогда не признаются в противоречивости своих построений — но здесь я не буду спорить с анархистами.) Что можно сказать о публичной власти в свободном обществе?

Первая и достаточно очевидная характеристика — она должна быть ограниченной по своим функциям и, следовательно, полномочиям. Те функции, которые она выполняет в современных развитых обществах, должны по большей частью выполняться вне ее, т.е. без публичного насильственного принуждения. В терминах Альберта Джея Нока, публичная власть по большей частью должна быть заменена или вытеснена «социальной» или «общественной властью».

Какие именно формы социальной власти могут прийти на смену публичной? Конечно, невозможно прогнозировать результаты того, что по природе своей является процессом творчества множества людей. Но некоторые возможные решения достаточно очевидны. Разумеется, часть функций, ныне выполняемых публичной властью (государством), в свободном обществе будут находиться в сфере действия того, что крайне неточно именуется «рынком» и что более уместно (хотя и громоздко) следовало бы называть «полномочиями собственников и участников обмена». Там, где государство сейчас занимается производством товаров и услуг, в свободном обществе будет действовать нормальное рыночное производство и обмен.

Однако не все функции, ныне выполняемые публичной властью, являются производством товаров и услуг. Часть функций — это социальный контроль в самом широком смысле. Поскольку в свободном обществе существует публичная власть, у нее остается часть функций социального контроля, а именно, те, что связаны с насильственным принуждением к выполнению очень небольшого числа норм, сводящихся, грубо говоря, к неприкосновенности личности и собственности, а также к исполнению контрактных обязательств. Все же остальные функции социального контроля переданы социальной власти и реализуются в «не-публично-властных» формах, не подразумевающих насильственного принуждения, — репутация, общественное мнение, родственные и соседские узы и пр.

Еще одна функция, которую сейчас в основном выполняет публичная власть и которая не является производством товаров и услуг, — это взаимопомощь. В свободном обществе она осуществляется без принудительного перераспределения доходов и имущества — через семью, церковь или религиозную общину, соседские сообщества, благотворительность и т.д.

Второе свойство публичной власти в свободном обществе — это ее децентрализованный, «дисперсный», «диффузный» или «распределенный» характер. Это власть, в которой ни один конкретный орган не может набрать слишком много функций и полномочий и где они в каком-то смысле и в какой-то степени уравновешивают друг друга. В такой системе власти никто не может стать «слишком сильным»: тогда даже если такой человек или орган и окажется «развращен властью», он не сможет принести слишком много вреда.

Еще раз повторю: это описание — не картина «светлого либертарианского будущего», а всего лишь попытка сформулировать для себя критерий «правильного направления движения». Причем этот критерий ограничен весьма узкой сферой политики, а жизнь, разумеется, гораздо сложнее и богаче политики вообще и уж тем более какого-либо частного политического критерия. Просто обо всем остальном мы поговорим как-нибудь в другой раз.

И, конечно, жизнь свободного общества невозможно ввести декретом или организовать в ходе некоего «проекта». Все это требует опыта — опыта жизни в условиях ограниченной и децентрализованной публичной власти, а также опыта ее ограничения и децентрализации.

Ценность опыта «90-х»

90-е годы XX века в России — это общественная ситуация, когда государство (т.е. одна из форм публичной власти) потеряло легитимность, так как оказалось неспособно выполнить свои обязательства. К числу ключевых обязательств, по которым произошел «дефолт», относятся, в первую очередь, так называемые социальные обязательства (обеспечение населению определенного жизненного стандарта) и поддержание правопорядка.

Результатом потери легитимности государства и стало одновременное ограничение функций и полномочий публичной власти и ее децентрализация/диффузия. Разумеется, и то, и другое — относительно того, что было прежде, и того, что стало потом. И тот, и другой процесс имели множество сторон, аспектов, факторов и проявлений — многие из этих подробностей хорошо известны, другие малоизученны, но речь сейчас не об этом.

Главное состоит в том, что опыт «90-х» — это опыт сначала выживания, а потом и жизни в условиях такой ограниченной/ослабленной и децентрализованной/распределенной власти. И самое поразительное в этом опыте то, что эта жизнь оказалась в целом сносной. Тяготы «90-х» не сравнить с тем, что сопровождало предыдущий радикальный кризис легитимности публичной власти в России, — 1917-й и последующие годы. Оказалось, что наши люди в целом как-то смогли организовать свою жизнь (не считая отдельных эксцессов на окраинах империи). Социальные связи оказались достаточно крепкими, а системы жизнеобеспечения — живучими. Более того, даже на локальном политическом уровне начали вырабатываться некоторые структуры и, самое главное, привычки, о чем, в частности, свидетельствует опыт «непредсказуемых» выборов во множестве регионов и муниципалитетов.

Да, этот опыт оказался травмирующим. Жизнь в условиях такой публичной власти была непривычна и требовала таких мышления и ответственности, которых у нас не было. Естественной реакцией на психическую травму стал импульс к концентрации/централизации публичной власти, и результаты этого мы наблюдаем теперь.

Но этот опыт требует осмысления. Тем более, что повторение «90-х» в каком-то смысле, как мне представляется, неизбежно — точнее неизбежен новый кризис легитимности государства, связанный с неспособностью выполнить взятые им на себя обязательства. Это не только российский, но и общемировой процесс — его предвестником является глобальный кризис государственных бюджетных систем, начало которого мы сейчас наблюдаем. А следовательно, неизбежно повторение в какой-то форме именно тех процессов ограничения и диффузии публичной власти, которые мы наблюдали в «90-е». Нам снова придется проживать и организовывать свою жизнь в подобных условиях.

Из этих несколько абстрактных рассуждений следуют вполне определенные выводы в отношении некоторых вполне практических вещей. Прежде всего — в отношении того, чем следовало бы заняться сторонникам свободы, если они хотя бы частично согласны с предложенным выше описанием публичной власти в свободном обществе.

Говоря упрощенно, следует готовиться к новому кризису легитимности и последующей волне ограничения/ослабления и децентрализации/диффузии публичной власти. Готовиться в том, что касается идей, опыта и, извините за выражение, организации. «Демократы 90-х» (как политическое движение) не смогли закрепить достигнутый уровень децентрализации, и централизаторская волна смела их. Не смогли во многом потому, что и не ставили перед собой такой задачи и зачастую даже не задумывались о ней, а также потому, что сами были не чужды централизаторского импульса.

Сторонникам свободы надо постараться не повторить этот путь. Есть некоторые вполне «прикладные» вещи, которые могут в этом помочь. Очень полезно изучать, как на самом деле работают системы жизнеобеспечения, завязанные сегодня на местную (и более широко — субфедеральную) власть, и по возможности получить опыт участия в управления ими. Нужно нарабатывать и осмысливать опыт осуществления всевозможных ныне публичных функций вне публичной власти — благо, этим занимаются много людей самых разных политических взглядов; надо узнавать, как все это работает, и понимать этих людей. Несомненно, большим подспорьем окажется опыт создания сообществ, которые позволят «найти друг друга» в нужный момент, — «интернет-революция» тут еще далеко не сказала свое слово.

Опыт «90-х» богат и неоднозначен. Он говорит о том, что жители России все-таки могут на каком-то очень фундаментальном уровне социальной практики не только выживать, но и жить в условиях ограниченной и децентрализованной публичной власти. И в то же время о том, что по-настоящему организовать такую жизнь, чтобы она в конце концов стала опытом свободы, — дело, требующее очень больших усилий еще до всяких кризисов и политических изменений.

P.S. Текст написан по мотивам выступления автора на заседании Московского сообщества блоггеров им. Иммануила Канта (оно же «Клуб „Транзит"»), посвященном теме «Другие 90-е» и состоявшемся 18 декабря 2009 года.

Источник: http://www.inliberty.ru/blog/ykuznetsov/2342/

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67