Недавно мы со знакомым фотографом шли в Мюнхене по улице, и, когда впереди послышалась русская речь, он тихо спросил меня: "Как ты думаешь, почему, когда слышишь русский, в первый момент поневоле сжимаешься?" Попробую воспроизвести свой ответ по памяти.
Наверное, все дело в том - помимо известных клише о русско-немецких противоположностях вроде "открытости-закрытости", "желания лезть в чужую душу" и, соответственно, нежелания в нее лезть (впрочем, у тебя, как и у меня, эти стереотипы давно уже отсутствуют)... так вот, по-моему, дело в том, что, когда мы не слышим русскую речь, мы здесь находимся в инкапсулированном состоянии. Стенки нашей капсулы из материала, прозрачного в одном направлении и непроницаемо-зеркального в обратном. Не обязательно при этом быть писателем или шпионом. При продолжительной жизни в чужеродной среде капсула образуется у всех - воленс-неволенс. Постоянное пребывание в ней может стать источником депрессивно-ностальгического синдрома, но чаще это бывает у тех, кто не знает наружный язык и вынужден находиться в мобильной одиночной камере круглосуточно.
Впрочем, даже если вы двуязычны или вообще полиглот и снаружи говорят на одном из известных вам языков, но не на родном, все равно очень легко перестать то ли понимать, то ли просто слышать, что говорят вокруг, - это происходит само собой, автоматически, наше внимание склонно соскакивать с чужих звуковых дорожек вглубь. Капсула не обязательно при этом должна быть одиночной, как раз самым интересным в феномене инкапсуляции бывают путешествия вдвоем по городу с попутным обсуждением людей, которые идут или сидят рядом, но не понимают, что о них говорят. Скажем, двое друзей могут свободно обсуждать ноги проходящих мимо девушек, не опасаясь получить сумочкой по голове. Или наоборот. Вспоминается один эпизод... Недавно в метро я услышал разговор сидевших напротив русских студенток - весьма симпатичных девушек с тубусами. Если бы этот разговор поняли окружающие, все могло бы кончиться... ну, не избиением, конечно, но девушки попали бы тогда в довольно щекотливую ситуацию. Они говорили по-русски, причем, так громко, как говорят только люди, находящиеся в уже описанной мною капсуле из диэлектрика. И еще американцы так говорят, независимо от страны, где они находятся, ну, все знают этот их... very penetrating voice. "Наши лучше, я согласна, - говорила одна по-русски. - Немцы какие-то тормозные..." "И вообще, - вторила ей подруга, - как поближе познакомишься, так сразу все пропадает... Нет-нет, я тоже теперь только с нашими..." Ну и так далее.
В рассказе Чехова "Ариадна" есть строка, которая как-то поневоле каждый раз приходит мне на ум в подобных случаях: "Хваля русских и приписывая им редкий идеализм, он не отзывался дурно об иностранцах, и это располагало в его пользу".
В метро эта строчка вспомнилась мне вовсе не потому, что после откровений студенток о "тормозных немцах" я сразу же проникся к ним антипатией. Скорее, мне бы надо было радоваться их предпочтениям, да? Может быть, вообще - воспользоваться ситуацией. Но я должен был непременно выйти на следующей, оставалось несколько секунд. Поднимаясь с сиденья, я громко сказал на русском: "Не обижайте немцев!" - и увидел, как меняются лица девушек в момент разгерметизации капсулы...
Если же попробовать говорить обо всем этом немного серьезнее, то есть не соскальзывая в романтический идеализм в духе "Неба над Берлином", где ангелы, невидимые для прохожих, но видимые зрителю, именно так обсуждают жителей города... Чтобы во все это не впадать... ну, потому что вряд ли же я здесь смогу доказать, что эмигранты суть ангелы. По крайней мере, для этого нужно писать отдельную статью, в которой, по идее, нужно было бы полемизировать со статьями отдельных авторов, в последнее время демонизирующих эмигрантов. Но я не слежу за развитием этой своеобразной формы ксенофобии или, скажем, патриотизма - действительно своеобразной, потому что трудно мне представить себе немца или китайца, который бы всерьез думал, что его многочисленные соотечественники, рассеянные по всему миру, вот только спят и видят, чтобы в их родной стране происходило как можно больше катастроф. "They always were afraid, that I was scizzofrenic, they always were afraid, что я Родину продал. А по правде я был просто маленький медведик, который сел на велосипедик и..." - цитирую не полностью, потому что дальше в песне "Gogol-Bordello", после перехода с английского на русский, идет переход еще дальше, то есть в русский мат. Вот чтобы на него не переходить, нужно описать теперь, наверное, самое среду. Ее, по-видимому, можно определить как некую форму изоляционного материала.
Да, но все же, чтобы не впасть при этом в другую крайность, в этакий махровый материализм, мы не будем сейчас вдаваться в подробности структуры этой среды, а просто определим ее (немного упрощенно) как некий "идеальный диэлектрик" вот в каком смысле... В "Московских дневниках" Вальтер Беньямин писал, что самое поразительное в путешествии в Москву - вовсе не Москва, а Берлин, каким его видишь непосредственно после возвращения из Москвы. Вот так же точно в рассматриваемом нами материале самое интересное - его отсутствие, которое сразу бросается в глаза или, точнее, - в уши, когда приезжаешь из Мюнхена в Москву или Харьков. Его исчезновение оборачивается поразительной проводимостью или даже сверхпроводимостью окружающей среды. Кажется, что слышишь все, что говорится в радиусе километра, при этом ощущение такое, что попал в живой текст (не путать с живым журналом).
Но вернемся за границу. Здесь, как мы уже заметили, вокруг нас - идеальный диэлектрик, в котором мы вырываем некоторую нишу или лепим (кто как) капсулу для перемещений по городу. Ассоциации, как я уже сказал, не со снегом и даже не со льдом. Тогда уже вспоминается, скорее, Хантер Томпсон, который завещал, чтобы после смерти его дом залили через каминный ход жидким стеклом. Стекло - вот идеальный диэлектрик, потом оно бы застыло.
Но просьба Томпсона пока что остается невыполненной... Ну вот, что-то среднее между стеклом и воздухом нас окружает, обволакаивает, оно непосредственно касается тела, поэтому, услышав русскую речь, мы и сжимаемся - непроизвольно, потому что чувствуем разгерметизацию и стягиваем, то есть уменьшаем свою оболочку из идеального диэлектрика, экстеризируя таким образом ту точку, в которой произошла пробоина. Впрочем, я, кажется, в тот момент, отвечая своему знакомому, излишне увлекся условной, в общем-то, моделью капсулы-скафандра. А сейчас мне бы хотелось сказать, что как раз в этих самых пробоинах, в разрывах непрерывности нашего диэлектрика и мерцает нечто. Что интересно попытаться ухватить за хвост, не опасаясь, что пытаешься объять необъятное и, значит, кто-нибудь, вняв совету К.Пруткова, непременно плюнет тебе потом в глаза.
Опишу поэтому несколько конкретных случаев разрывов в сплошном диэлектрике. Стоит ли, кстати, вообще так упорно применять это слово - диэлектрик - к акустическим феноменам? Я подумал сейчас, что, наверное, не стоит, но вспомнил, что Никола Тесла называл Землю "акустическим проводником". Почему бы тогда не ввести понятие акустического диэлектрика? Ведь звукоизолятор - это все-таки не то, что я имею в виду, это же не беруши какие-нибудь. (Видел вчера по русскому ТВ репортаж о совместных учениях русских и немецких десантников: немцы не понимают, как русские могут пользоваться гранатометами и минометами без берушей, - немцам они выдаются вместе со всем другим снаряжением, а русские десантники их впервые в глаза увидели и, надо полагать, попробовали - в уши.)
Короче говоря, я бы ни за что не употребил слово "диэлектрик" более одного раза, если бы само словосочетание "идеальный диэлектрик" вдруг не обернулось в голове... названием этого текста, не всплыло бы наверх. При этом прилагательную часть названия я уже вроде бы как оправдал, и остался, стало быть, сам по себе "идеализм". Вопрос, из которого начал самопорождаться этот маленький текст, на самом деле звучал как своеобразная инверсия известной гребенщиковской строчки: "Нам, русским, за границей иностранцы ни к чему". Хотя на самом деле фотограф, который задал вопрос, имел в виду совсем другое - он ведь согласился с ответом, который я попытался здесь повторить. В то же время надо понимать, что я пишу только о своих реакциях на русскую речь за границей, по которым нельзя судить о реакции вообще. Потому что я-то идеалист. Вчера на набережной Аммерзее я увидел на фасаде строящегося трехэтажного дома такой плакат: "Здесь возводится база отдыха ГАЗПРОМа. На здоровье!" Это было написано на русском и на немецком, а в правом верхнем углу плаката красовались серп и молот. Хотя они - молот и серп - могли бы мне подсказать, что это на самом деле... Но я все принял за чистую монету!
И только владелец ларька, который стоял по соседству со строящимся прямо на набережной домом, объяснил, когда мы, чтобы спастись от ливня, пили у него водку, закусывая красным гуляш-зуппе, что это - шутка. "Просто будущего владельца дома - вполне немецкого - так достали местные жители вопросами, подозрениями, слухами, кто он, что он... Что он решил повесить на стройку такой плакат, типа: нате вам!" То есть это была все-таки страшилка, огородное пугало, а мы уж было подумали, что и в самом деле ГАЗПРОМ... А почему бы и нет, собственно? Вот в воскресном приложении Sueddeustche Zeitung статья под названием "Наш городок" - это о Баден-Бадене, в котором 40% недвижимости за последние годы куплено русскими. В статье подробно разъясняется, что Баден-Баден всегда был городком русской мечты, и вот теперь эта мечта, значит, начинает осуществляться. В конце статьи немецкая женщина жалуется на русского соседа: "Он все время сидит в своем саду, граничащем с моим, и очень громко говорит по телефону. По-русски. Представляете? Ну никто больше в Баден-Бадене не сидит днем в саду и не говорит по телефону! А мне вот так повезло. Он не дает мне спокойно читать на террасе моего Тургенева..."
Кажется, тот же Гребенщиков говорил о другой своей песне, в которой есть такие слова: "эта земля была нашей, пока мы не увязли в борьбе... она умрет, если будет ничьей, пора вернуть эту землю себе..." - что это никакого отношения не имеет ни к политике, ни к стране, то есть вообще никакого. Хотя песня звучала на заре перестройки и трудно было тогда воспринимать ее метафизически: "по последним данным разведки, мы воевали сами с собой..." и т.д. и т.п. Но БГ вкладывал в эти строки, по его словам, совсем другой смысл. В свою очередь, Илья Кормильцев в телепередаче "Апокриф" объяснял, что песня "Я хочу быть с тобой" вовсе не о любви к женщине, а о любви к Богу. Он говорил, что был тогда поражен, что никто, ни один человек этого не понял. Когда вспоминаешь слова песни "Я хочу быть с тобой", такая интерпретация кажется надуманной, как и в случае гребенщиковской песни о земле, но ведь это же авторские версии. Это по поводу идеализма как такового... Уже просто даже диалектического... Но чтобы все-таки не совсем растекашеся (ну да, завещание Хантера Томпсона пока что остается невыполненным - его дом не залит стеклом изнутри, а у меня в квартире, кстати говоря, есть каминный ход, просто сейчас он замаскирован платяным шкафом), я, наверное, буду закругляться. Напоследок только несколько примеров на тему "русский как иностранный".
1. "Папа, как ты думаешь, видно со стороны, что мы иностранцы?" - спросил меня 9-летний сын, когда мы впервые приехали в Мюнхен и стали подниматься на лифте со станции метро "Мариен-плац" на пешеходную зону. Я что-то хотел ответить, не помню уже, что именно, но меня опередила стоявшая рядом элегантная немолодая женщина, по виду совершенная аборигенка... "Не видно, - сказала она вдруг на чистейшем русском языке, - слышно!"
2. Первый день путешествия по Израилю, перед этим я учил иврит целых полгода.
И теперь в автобусе обращаюсь к соседу, тщательно составляю несколько известных мне слов: "Вы не знаете, где я должен выйти, чтобы пройти туда-то?.." Пассажир резко оборачивается ко мне (до этого он стоял почти спиной - все это я произносил ему через плечо) и раздраженно говорит по-русски: "Русский? Так и говори по-русски!"
3. С 12-летним сыном мы приехали в Париж и спросили у первого встречного, как нам проехать в Диснейленд. Встречный развел руками, и оба раза, когда я повторял вопрос, только виновато улыбался, давая понять, что не говорит ни на английском, ни на немецком... Больше никого на станции метро не было. Разочарованный, я сказал сыну, что меня предупреждали: с общением могут быть проблемы, французы не хотят говорить на английском, даже если знают, они делают вид... Как вдруг лицо человека, который не смог нам ответить, преобразилось. "Так что же вы сразу по-русски не сказали!" - воскликнул он. Двадцать пять лет он, оказывается, живет в этом городе, сначала в самом центре, а теперь перебрался на окраину - там воздух чище, летом легче дышать... Ну и так далее. Путешествую я на самом деле довольно мало, веду в основном жизнь оседлую, но, странным образом, когда я бываю в пути, непременно слышу русский язык сразу же после приезда в любую страну. Так было в Гааге - в трамвае на вопрос, где лучше выйти, чтобы пройти к морю... Да и в Роттердаме - когда я ночью заблудился в тамошних трех бетонных соснах, а вокруг не было ни души (по ночам тамошний Даун-таун - это совершеннейший город-призрак). При этом я никогда не пользуюсь картами, всякими там путеводителями, полагаясь на интуицию, которая подводит, и на "язык до Киева...", который пока что никогда не подводил. Именно поэтому у меня, даже при небольшом наборе перемещений из страны в страну, собралась целая коллекция подобных случаев.
В Роттердаме, ну да, в ночном, совершенно безлюдном городе, я покинул площадку, на которой фонари по очереди нагибались, как бы что-то рассматривая на асфальте, и снова распрямлялись. Я ушел от этой сумасшедшей уличной инсталляции в темноту, где уже вообще никого не было. Как вдруг послышалась русская речь, и мне все объяснили, куда пойти, где свернуть. В Филадельфии... ладно, там все было менее удивительно. И вообще, хватит писать банальности. Хотя с точки зрения теории вероятностей это не совсем тривиальное явление. Конечно, распространенье наше по планете... Но не настолько же все-таки, чтобы создавалось ощущение, что никаких иностранцев за границей вообще не существует!
Я об этом подумал, когда ехал все в том же метро и две сущности, совсем еще девчонки, рядом со мной заговорили вроде бы на немецком, причем без акцента... и вдруг я услышал как бы дублированный текст на чистейшем русском языке. А потом снова пошел немецкий... Или это мне показалось? Может быть, белый шум, царящий в метро, способствует возникновению таких галлюцинаций? Со мной уже было так в нью-йоркской подземке, и тогда я так и не понял, было ли это на самом деле - языковое раздвоение, плетение языков, или это мне послышалось. Как будто кто-то через каждую минуту нажимал на кнопку (как, скажем, по каналу ARTE, где можно так мгновенно переключаться - картинка при этом не меняется, но все мгновенно переходит с немецкого на французский); на этот раз я решил узнать, что же это за явление такое. Поэтому я приблизился к девочкам и честно описал им свое ощущение. Девочки заулыбались и сказали, что никакие это не слуховые галлюцинации, что они действительно непрерывно переходят с немецкого на русский и обратно, сами того не замечая. Почему? Они сами не знают, наверное, о чем-то легче сказать на немецком, о чем-то - на русском. Это не была "брайтоновская" смесь, когда в одном предложении чередуются слова двух разных языков. Такие детские смеси образуются сейчас и в Германии, причем ингредиенты, как правило, - немецкий, русский, турецкий и арабский. Но тут было совсем другое: девочки переходили с правильного хох-дойча на такой же правильный русский с периодом в несколько предложений, и переходы осуществлялись так быстро и плавно, что слушателя, знавшего оба языка, укачивало, как будто он ехал не в метро, а в машине со слишком хорошей гидравликой...
Еще два слова. Недавно на Остбанхофе (Восточном вокзале) я спросил у случайной прохожей, можно ли пройти зону Культфабрик насквозь, есть ли где-то там в конце выход? Потому что сразу за зоной вроде бы должен быть дом, где я живу последние года два или три (это я ей не сказал, конечно, просто таким путем от Остбанхофа я на самом деле еще не ходил).
Вместо того чтобы ответить на вопрос, прохожая спросила, из какой я страны. Я махнул рукой и, сказав, что это не важно, ускорил шаг. Но она не отставала, спрашивала, откуда я. Я сказал, что из очень, очень далекой страны. Я изрядно набрался в тот вечер в гостях и хотел поскорее попасть домой и завалиться спать. Но прохожая, которую я спросил на свою голову, шла рядом и повторяла: ну скажи, ну скажи, из какой ты страны... Она ведь, мол, тоже из далекой - из Польши... А ты, а ты? Нет, сказал я, я из гораздо более дальней, честное слово... Полька шла рядом со мной и повторяла свой вопрос - естественно, на немецком, пока я наконец не сказал, что я из СССР. "О! - обрадованно воскликнула она. - А ведь и впрямь далеко!" И перешла на ломаный английский. Впрочем, может быть, и я сказал не "UdSSR" (нем.), а "USSR" (англ.), вот ей и послышалось "USA" - она даже запела что-то вроде американского гимна... Мы уже были на территории Культфабрик, вокруг становилось тесно, и пьяное молодое людское болото проглотило мою спутницу. А я на следующее утро вспомнил ее ошибку и подумал: а не было ли в этом чего-то фрейдистского - как это бывает с оговорками?.. Или даже вещего? You never know...
Мой адрес не дом и не улица.