В тот момент, когда У.Черчилль поднял на знамя Британской Империи в великой мировой войне известный принцип "у Британии нет постоянных врагов и постоянных друзей, а есть только постоянные интересы" - Британской Империи не стало. Черчилль отнял у властелинов морей право на мировое господство, перечеркнув многовековой труд предыдущих поколений, шедших к великой цели. Циничный консерватор совершил насилие над старушкой Англией, встроив ее в фарватер заморской имперской политики на правах жалкого сатрапа. Немудрено, что могильщик великой нации стал кумиром значительной части социогуманитарной тусовки и в нашей стране. И, как это ни странно, знаменем всяческого там консерватизма с патриотизмом впридачу.
Как это должно быть здорово и правильно - во имя собственных интересов складывать все яйца в разные корзинки! Что может быть для гражданина превыше национальных интересов собственной страны? Блюди свой интерес - и никогда не проиграешь. Черчилль политически мудро противопоставил ценностную позицию "враг-друг" универсальному критерию интереса. Вот только почему-то циничный прагматизм обернулся фактическим бессилием сошедшей с мировой арены нации.
Уже давно пресловутый "интерес" начал соблазнение жителей Туманного Альбиона, создавших формулу "those interests it is our duty to follow". Они первыми с удивлением обнаружили, что политические интересы личности, социальных групп, государственных институтов мотивируются не более чем расширенно понимаемым эгоизмом. Здесь только бизнес, ничего личного. То есть да, конечно - постоянная борьба за власть требует согласования многообразия частных и групповых интересов; но из этого вывод делается один: нужно объединять их всех на почве какого-то общего интереса, которым и стал интерес национальный. Здесь предикат "национальный" служит знаком качества, указывающим на то, что этот то интерес уж точно общезначим и бесспорен для всех.
Но является ли вообще "национальный интерес" интересом в собственном смысле?
Игра за интерес
Изначально понятие интереса было введено в контекст классической политэкономии исходя из редукционистской парадигмы в трактовке исходных мотиваций субъективного действия. Проще говоря, отцы-основатели политэкономических теорий исходили, как выразился в 1939 году тов. Жданов, из "негативной гипотезы о человеке", как о существе фрейдистском и биологическом, лишенном какого бы то ни было альтруизма вообще. Ценностная редукция поведенческих мотиваций к "чистому" интересу в сфере деятельности экономических автономий, где повсеместно происходит столкновение индивидуальных интересов, означает их взаимную непроницаемость, по Гоббcу - "войну каждого против всех". Вне ценностного аспекта "человек человеку волк". А коль скоро так, то из ларчика достается интерес национальный, который и поведет волчью стаю за добычей. Но том то и беда, что, воздвигнув на знамя интерес, некогда просвещенная нация превратилась в стаю шакалов, довольствующуюся падалью на полях великих сражений. В этом собственно и заключен "сокровенный" смысл возведенного в ранг ценностного абсолюта национального интереса.
Интерес - это всего лишь хозяйственная категория, мотивация действий для homo economicus. В противоположность экономическим, культурные действия реализуются через соотнесение реальности момента с "непреходящими" ценностями, т.е. тому, что имеет стороннее отношение к практическому интересу. Но даже интерес экономического человека санкционируется внешними инстанциями, будь это возведенное в абсолют общественное благо или в подлинном смысле нечто сакральное. Отсюда знаменитая протестантская этика от "Маркса буржуазии" М.Вебера, утверждающая приоритет ценностных артефактов над экономическими интересами. Чтобы оправдать частный интерес, даже ему приходится обращаться к ценностному аспекту действия, превращать интерес в моральное благо, непреходящую ценность, как и в случае с национальными интересами.
Отсюда принципиальная невозможность замкнуть смысл национальной политики на чистом интересе. Когда, подобно Черчиллю, руководители советского государства начали действовать в контексте национальных интересов, забыв об универсалистских замыслах проектировщиков мировой пролетарской империи, советский мир распался. Мудрее поступили наши alter ego - акулы капитализма: им было сложнее, но они сумели вспомнить заветы Линкольна и Вашингтона, наполнив понятие интереса безусловным, сакральным смыслом, превратив его в метку, указывающую путь не к сиюминутному выигрышу, но к вневременному торжеству американской нации через торжество универсальных американских жизненных принципов.
Не благодаря Черчиллю, но благодаря Америке сувереном правового порядка в мире выступают "великие нации" - т.е. те национальные государства, которые оказались в состоянии сформулировать свои интересы как ценностные и универсальные. Национальные интересы США выходят за рамки границ внутреннего суверенитета этой страны. Властные полномочия администрации Белого дома являются всемирными - другое дело, что не на всяких территориях они осуществляются монопольно, но присутствуют повсеместно именно в силу своей универсальности.
Американские национальные интересы понимаются как нечто первичное по отношению не только к интересам частным, но и к общечеловеческим, транснациональным и т.п. Именно они выдвигают перед личностью безусловные императивы, вплоть до тех, которые требуют жертвовать жизнью. И действительно: трудно представить себе ситуацию, когда человек по доброй воле согласится пожертвовать ей не только за чьи-либо частные интересы, но и за интересы современных транснациональных, квазиимперских объединений по типу Евросоюза или СНГ. Только интересы с предикатом "национальные" способны приобрести безусловный ценностный авторитет.
Исходя из этого, сейчас излишне вспоминать о международном праве и общечеловеческих ценностях. Ялтинско-потсдамское мироустройство держалось не на ценностях "международного права", а на авторитете национальных государств с вселенскими претензиями. И когда одно из них оказалась неспособно репрезентовать свои национальные интересы в качестве универсалистских, статус-кво был нарушен, открылась возможность для переустройства всей системы международных отношений.
Следует ли из этого, что понятие национальных интересов, тождественно родовому эгоизму, инстинкту крови и в этом смысле находится вне каких либо ценностных установок свыше?
Нация как мировой проект
Считается, что национальному интересу противопоставлен национальный альтруизм. К примеру, когда говорят, что Советский Союз имел по всему миру огромное количество нахлебников, которых кормил по идеологическим мотивам, речь идет о ценностном аспекте этой политики, который находился в противоречии с национальным интересом. Здесь понятие национального интереса отождествляется с выгодой и прагматизмом, которые по своему ценностному статусу деидеологизированы. Национальный альтруизм, или национальное предназначение - это что-то из области идеологии, слишком далекой от целерационального действия.
Такое представление о характере национальных интересов проистекает у нас из ресентиментного отношения к тому субъекту международных отношений, который в максимальной степени позиционирует свою деятельность как реализацию собственно национальных интересов. В противоположность нам, в американском обществе представления о национальных интересах не имеют ничего общего с прагматизмом и корыстным политическим интересом.
Как сказал еще Линкольн, Америка - это "последняя и лучшая надежда на земле". Американская нация - это "нация под Богом", нация, имеющая великое предназначение, избранничество которой "не просто подарок судьбы, но и высокая ответственность"1. Поэтому и президент США - не социальный менеджер, стирающий пеленки и чинящий трубы в масштабах страны, а "нравственный символ нации", пророк, напоминающий нации о ее высоком предназначении, ее богоизбранности. Дело здесь не в сиюминутных интересах, а в сакральном смысле тех политических действий администрации Белого дома, которые происходят "здесь и сейчас".
Мы же, следуя Черчиллю, думаем, что интересы превыше ценностей, и потому их реализация возможна только через сбрасывание ответственности с себя в обмен на материальную выгоду (пусть даже речь идет о материальной выгоде для нации в целом). Однако только и именно ценностные установки освящают и оправдывают политический интерес, делают его принципиально возможным и, следовательно, реализуемым, - возводя национальное в ранг безусловного. Каждая нация предстоит не перед лицом совокупного человечества, объединенного в Лигу Наций или ООН, но перед лицом сакрального порядка, по отношению к которому она определяется в своей исторической реальности.
Политико-национальный миф создает пространство культуры, которое детерминирует национальные интересы. Интерес как таковой, сведенный к эгоистическому прагматизму, не может выполнять интегрирующую роль в обществе - такое общество неизбежно распадается. Именно это и происходит сейчас с русским миром.
Примечания:
1 Легойда Г. Религиозность в безрелигиозную эпоху // Альфа и омега. √ М., 2000. - ╧4. С. 354.