Буцефал не вынесет двоих?

" В сем году Диоклетиан и Максимиан Геркулий, по безумию, сложили с себя царскую власть и начали вести частный образ жизни... Но еще прежде они совершили торжественный въезд в Рим, в котором везены были впереди множество колесниц Нарса, его жены, дети и сестры..." - так записано в "Хронографии" Феофана Исповедника под годом от сотворения мира 5796.

Для древности и Средневековья отречение Диоклетиана, решившего последовательно реализовать модель императора как "первого должностного лица Империи", представляло собой редкий, почти уникальный, пример превращения государя в частного человека. Пример тем более разительный, что именно Диоклетиан, пока находился у власти, ввел в традиционный имперский ритуал элементы эллинистического культа, обожествлявшего царей - начал носить роскошные одежды и требовать от придворных совершения "проскинезы". Именно Диоклетиан первый начал именовать себя "dominus", и тем страннее было его отречение от власти и превращение в обычного "civis".

Политическая логика, в которой стало возможно это удивительное превращение августа и господина в огородника, гордящегося размерами выросших тыкв, вполне понятна. В свое время она была блестяще разобрана Л.Н.Тихомировым в его анализе "монархической государственности". Классик русского консерватизма указывал на то, что римская власть даже в имперский период, даже в самом монархическом обличье, так навсегда и осталась властью демократической по своей сути, рассматривающей именно народ как единственный истинный источник суверенитета и верховной власти. Любой из римских императоров считал себя, в современных терминах, пожизненным президентом, а все почести (включая и совершенно азиатские) - как относящиеся к должности только, к персонифицированной в ней власти римского народа, но никак не к лицу. Именно эта логика и делала возможным ход мысли Диоклетиана, считавшего, что можно отречься от власти, не разрушив тем самым имперского организма.

Диоклетиан, как показали исторические события, ошибся. " Разгул гражданских войн, последовавший за отречением, наглядно показал, что мир в империи сохранялся на протяжении двадцати лет вовсе не благодаря системе, а благодаря личности этого императора", - отмечал один из крупнейших специалистов по поздней Римской империи Арнольд Хью Мартин Джонс. Понадобилось десятилетие войн, смут, гонений, ужасных преступлений и отвратительных смертей, столь красочно описанных Лактанцием, чтобы Рим нашел для своей политической системы новое основание, связанное с призванием Константина, с одержанной этим императором силой Креста победе над тираном Максенцием и с признанием христианством уникального места и уникального служения императоров в мире и Церкви.

Добровольное отречение или ограничение себя сроками никому из преемников Константина в голову не приходило. Обычно они умирали, или погибали, на боевом посту, лишь изредка после государственных переворотов принимая монашеский постриг (и тем самым фактически умирая для мира). Однако двуединая - христианская и в то же время римская - система византийской власти создавала ту неустойчивость и тот кавардак, которые делали императорский престол в Константинополе самым опасным для жизни местом в империи. Если про русский престол остроумная, но неглубокая Жермена де Сталь говорила, что это "деспотизм, ограниченный удавкой", то в Византии удавка ограничивала прежде всего слабость и неумение справиться одновременно с армией, столичной бюрократией, столичной чернью, внешними врагами и непрестанными духовными борениями в Церкви.

Для России все эти особенности римско-ромейского антидинастизма всегда были глубоко чужды. Русская власть изначально формировалась как власть глубоко династическая, укорененная в прочной социальной и биологической традиции. "Несть власти аще не от Бога" значило на Руси не только и не столько то, что всякая свалившаяся на голову власть падала Божьим попущением, сколько, напротив, то, что власть, существующая в рамках династической традиции, и есть единственная священная, единственная богопоставленная и единственно истинная власть. 700-летняя династия Рюриковичей (категорически исключавшая саму мысль, что княжеская власть может быть у кого-то не от Рюрикова корня), затем 300-летняя династия Романовых, основанная на всенародной соборной присяге и переоснованная на Павловом законе о престолонаследии, - все это категорически исключало для России появление не "природного" царя и, напротив, давала богатую пищу народной самозванческой мифологии с ее представлением о телесных "царских знаках".

Этот династизм русской политической системы, предельная сакрализация власти не только как занимаемого "места", но и как человеческой природы, если угодно - "царской расы", представлял собой нечто большее, чем простой монархизм. Он не сводился к гомеровской формуле "нехорошо многовластье, да будет единый властитель", не ограничивался признанием царской прерогативы. Он подразумевал определенную прирожденность царских свойств, связанность личностного, родового, харизматического и институционального начал власти в единый пучок. При этом царь, как опять же справедливо отмечал Тихомиров, был носителем квинтэссенции национальной идеи и национального духа. Но не в качестве обладателя определенных полномочий (что характерно для римской традиции) и не в качестве носителя некоего божественного призвания (что характерно для византизма), а в качестве порождения нации, носителя, как выражались в эпоху Елизаветы Петровны, "природной русской персоны".

Нравится это кому-то или нет, но и в постмонархический период народное сознание примеривало на последовательно бравших руль государственного корабля правителей эти монархические одежды. Оно четко наделяло ими Сталина, Брежнева, в меньшей степени - Ленина, оно категорически отказало в них Хрущеву, оно видело явного самозванца в Горбачеве и "вздорного царя" в Ельцине. В последнем случае отречение 31 декабря 1999 года было символически приравнено к политической смерти, и то, что смерть личная последовала лишь спустя семь лет, выглядело как странное недоразумение.

Нравилось это самому Путину или нет, но все восемь лет его правления восприятие его было чисто монархическим. Это отношение было получено в значительной степени "авансом" и успешно переживало и "медовые месяцы", и "разлады" в отношениях Путина с нацией. Президент может сколько угодно считать, что его рейтинг был связан с его работой "как раба на галерах", но национальное восприятие его все равно было скорее в качестве царя-шкипера, нежели в качестве шкипера, работающего царем. Исполнение Путиным его президентских обязанностей было успешной реализацией его предназначения, которое признавалось по факту нахождения в его руках государственной власти. И по этой же причине сквозь пальцы смотрели и смотрят на все, что связано с нарушениями "демократической процедуры", которые были бы оскорбительны для любого народа, рассматривавшего Путина как сколь угодно успешного политика.

И вот теперь уход Путина, установление двоевластия, создает сгусток почти неразрешимых для русского политического сознания проблем. Речь идет о фактическом "разводе" природного и институционального аспектов власти.

Если "природный царь" только Путин, а Медведев лишь занимает должность, то может ли Путин подчиняться Медведеву сколько-нибудь долго? Ссылками на опереточного Симеона Бекбулатовича тут не поможешь, поскольку, во-первых, ничего опереточного в фигуре Медведева усмотреть нельзя, а, во-вторых, "великий князь всея Руси" Симеон все равно был в подчинении у царя московского Ивана.

Если Медведев такой же природный царь, как и Путин, то это значит, что природный царь Путин должен "умереть" в том же символическом смысле, в каком умер в 1999 году Ельцин. Но умирать Путин не собирается. Он собирается жить, работать и принимать самое активное участие в управлении государством. И тем самым создает для политсистемы страшный соблазн либо раскола, либо символического "убийства" Путина - "депутинизации", о которой мне уже приходилось как-то писать.

Наконец, третий вариант, самый парадоксальный, - признать, что в равной степени и Медведев и Путин являются "природными царями" и должны управлять Россией вместе и в согласии. Вариант, который потребует создания новой, очень сложной и прежде небывалой политической мифологии. Впрочем, национальное "монархическое" воображение начало уже работать в этом направлении, причем очень интенсивно. Автору уже приходилось слышать в вагонах петербургского метрополитена версию, что "двуглавый орел означает Путина и Медведева". В этом, в принципе, нет ничего невозможного, поскольку уже упомянутый нами в самом начале Диоклетиан именно такую систему управления и пытался ввести некогда для Римской империи, создав дуумвират, преобразованный в тетрархию.

Но не слишком ли рискован этот эксперимент для русской политической традиции, всегда бывшей монархичной и моноцентричной, категорически исключавшей какое-либо соправление двух носителей мирской власти (исключением был фактический дуумвират Филарета Романова, бывшего патриархом, и его сына царя Михаила). Да и конституционная система, формальную верность которой пытается соблюсти Путин, также не благоприятствует каким-либо сложным схемам организации власти.

Представить себе конфигурацию русской власти, в которой не сформируется конфликт, по итогам которого "должен будет остаться только один", сегодня исключительно сложно. А если такой конфликт возникнет, то кто будет этот оставшийся один? Владимир Путин, конечно, уверен (и у него есть на это немало оснований), что это будет он. Я лично в этом не столь уверен, поскольку именно он отказался от своей "природной персоны" в пользу маски должностного лица.

Но нельзя, наконец, исключать и самого страшного варианта, а именно когда не останется ни одного. Страшное в этом варианте, собственно, то, что пренебрежение сакральным аспектом русской власти, искреннее (вполне возможно) представление, что она не отличается от власти в любой другой стране, вполне может увенчаться успехом. Власть в России и в самом деле могут начать воспринимать как просто власть, которую можно брать, передавать, дарить, делить и т.д. И вполне может закрасться в голову мысль, что это не так сложно, как пока еще кажется. В этом случае главный политический инструмент современной России, высокая степень сплоченности новой элиты против всех, кто может представлять хотя бы потенциальную угрозу ее власти, может дать сбой.

Результат будет таким, что не позавидуешь. Причем не элите, а нам с вами.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67