...Ощущение возможной реальности
следует ставить выше ощущения реальных возможностей.
Роберт Музиль
Критическую роль в национальном проектировании играет сегодня не только совершенство процедур, но и человеческие качества, не только энергия новых идей, но также наличие такого генерального субъекта, как "национальная корпорация", кровно заинтересованная в совокупном обустройстве ("капитализации") страны. И, конечно, наличие непростых карт эпохи, на которых прочерчена не только топография мира, фактически канувшего в Лету, и даже не текущая, формализованная, расписанная и осмысленная реальность, но также тот зыбкий, с трудом уловимый, мерцающий ландшафт за горизонтом, который мы называем будущим.
Между тем уже не первый год мы обитаем в условиях транзита. Можно сказать, транзит - это наше "гнездо" (Россия вообще скорее "фронтирная", нежели "евразийская" территория). Причем как в национальном, так и в транснациональном измерении бытия. Кризис культуры Большого Модерна назревал ведь не одно десятилетие: весь ХХ век прошел под знаком социального транзита и инициативного поиска нового миропорядка. Конкурирующие прописи проектов века - коммунизма, фашизма (корпоративизма), социальной демократии, неолиберализма - заменив религиозные ереси и конфликты былых столетий, по мере воплощения проявляли, однако, ту или иную степень однобокости, ущербности, порою быстро преображаясь из утопий в антиутопии.
Прикладная же политология привыкла рассуждать, приспосабливаясь к логике административных структур, реагирующих на текущие угрозы, используя окна возможностей post factum. В наши дни востребованной, однако, оказалась логика действий, основанная на принципе преадаптации, которая апробирована преимущественно в среде венчурных предприятий.
1.
Параллельно со взлетом и прогнозируемым сегодня многими политологами закатом Америки очерчивается контур другого глобального субъекта - геоэкономической мегакорпорации Нового Севера, порождения универсальной "штабной экономики" и процесса транснационализации элит.
В 90-е годы многие умы предсказывали смещение силовых игр из военно-политической сферы в экономическую вместе с эскалацией нового типа конфликтов - геоэкономических коллизий, разворачивающихся в контексте международных связей. Как писал один из влиятельных сторонников данного подхода, "геоэкономика основывается не только на логике, но и на синтаксисе геополитики и геостратегии, а в более широком смысле - и на всем существующем опыте конфликтных ситуаций". Судьба подобных прогнозов оказалась двусмысленной: они вроде бы и не сбылись, однако порожденный ими язык оказался весьма удобным инструментом для анализа происходивших в дальнейшем событий (1).
Кажется, есть общее понимание, что с экономикой на планете происходит нечто интригующее и одновременно настораживающее: какая-то фундаментальная мутация. Мы наблюдаем изменение привычных форм хозяйственной жизни, сосуществование разнородных регламентов и процедур в данной области, их полифонию или даже какофонию: словно случайно объединенные средой и практикой персонажи действуют в различных системах координат.
В новом веке экономика обретает политическую субъектность и широкий горизонт. Из процесса обустройства земного мира она трансформируется в искусство стратегического действия и системных операций, происходит слияние политики с экономикой, особенно ярко проявляющееся в сфере мировых связей. Стирается не просто граница между внутренней и внешней средой или между экономическими и политическими пространствами, - отчетливым становится доминирование глобального геоэкономического баланса над национальными хозяйствами.
Экономическая деятельность прочитывается как вполне самостоятельная отрасль практики, но одновременно - как трансценденция сопутствующего материала, как перманентное созидание новых, подчас весьма эклектичных предметных/деятельностных полей. Потенциал этого синтетичного космоса представляется фактически необъятным, хотя здесь к некоторому пределу подходит развитие хозяйств, чей вектор был устремлен от экстенсивного потребления материальных ресурсов к интенсификации возможностей за счет высокотехнологичного индустриального развития. Сегодня, однако, механизм акселерации, действовавший на протяжении нескольких сотен лет (т.е. поступательная инновационная динамика), затормозился и работает с перебоями.
Инновационная волна начала ХХ века, породив кризис перепроизводства (а заодно методы борьбы с ним), сменилась со временем планомерной оптимизацией достигнутого. Попытки же вновь совершить инженерный прорыв, вернув локомотив экономики на рельсы интенсивного "шумпетерианского" инновационно-индустриального развития, не привели к значимым результатам, при этом начала снижаться производительность капитала. Информационная техника, средства коммуникации, продукция биотехнологий и нанотехнологий, энергия термоядерного синтеза, новые виды топлива очерчивают вероятное пространство действия, но не производят само действие, которое можно предъявить обществу, поставив на одну доску с промышленным переворотом начала прошлого века.
Экономика в привычных обличьях - сельскохозяйственная, промышленная, индустриальная - обрастает дополнительными проблемами: ресурсными, трудовыми (социальными), экологическими, становится обременительной и как бы второсортной. Стимулы развития, особенно в условиях дефицита радикальных изобретений и выдающихся технических инноваций, все чаще оказываются за пределами поля актуальных операций. Требуется существенное обновление инженерных и индустриальных прописей, некий механизм, на сегодняшний день отсутствующий.
Между тем возникают хозяйственные комбинации и стратегические альянсы, отличные от промышленных кодов предшествующего этапа развития. Один из геоэкономических векторов XXI века - связь политики с тем, что являлось традиционно областью экономики: природными ресурсами, прежде всего - энергоносителями. Финансы и энергетика - два актуальных камертона, тональности которых значимы как для стратегических, так и для насущных проблем практики. На поле, очерченном данными векторами, разворачиваются геостратегические игры и штабные учения по организации миропорядка.
(Пост)современная экономика, кроме того, уже не просто хозяйственная, производственная сфера, но по преимуществу информационный, бухгалтерский, цифровой мир и с какого-то момента не только турбулентное пространство финансов, но также форма эксплуатации политических и правовых ресурсов. С этим связано осознание смысла нематериальных ресурсов, причем не только как финансово значимого компонента, но и как вполне самостоятельного актива. (Однако и более того; стоит сравнить, к примеру, нематериальный, но отчуждаемый капитал светского политика/администратора и нематериальный, неотчуждаемый капитал духовного лидера.)
Отчетливее становятся сложность и неоднородность геоэкономической среды, ее фактическая многоярусность. Экономическая история последнего века неоднозначна: наряду с тенденцией фритредерства и либерализации глобального рынка проявлялось стремление к устойчивому, системному контролю над хозяйственной деятельностью, реализации в данной сфере того или иного политического (управленческого) проекта.
Методы при этом заметно разнились. От явных, грубых форм администрирования, свойственных социалистической и корпоративной моделям государственности, до гораздо более гибких - проклюнувшихся в амбициях международных институтов развития, мировых регулирующих органов, в структурах интернационального политического и финансового контроля или в некоторых особенностях генерации ТНК (неолиберальные технологии). Так, параллельно с конфликтом прошлого столетия между "социализмом" и "капитализмом" развивался менее очевидный, но, возможно, более универсальный процесс подавления, делегирования, маргинализации частного и национального суверенитета, компрометации либерализма, введения в эту сферу деятельности разнообразных "надстроек".
Сегодня на подобной основе проектируются не только модели международных систем безопасности/сотрудничества, но и геоэкономические конструкты наподобие глобальной налоговой системы, всемирной currency board, страхования национальных и региональных рисков, системы национальных банкротств или долгосрочного планирования динамики и географии ресурсных потоков. А также проекты конвертации виртуальных кредитов в активы новых объектов собственности с последующим их масштабным перераспределением. Кроме того, в экономическом космосе сформировалась галактика виртуальной физики - пронизывающая экономический космос "темная энергия", стремящаяся преодолеть гравитацию хозяйственной практики, превзойти любые мыслимые пределы роста.
Моделью архитектоники геоэкономической (трансэкономической и параполитической) вселенной может служить все тот же многоярусный "китайский шар". Геокон (геоэкономическая конструкция) последовательно соединяет сопряженные виды деятельности в сложноподчиненную топологию экономистичного универсума. На нижнем, географически локализуемом уровне - это добыча природных ископаемых, а также сельскохозяйственное производство, затем их использование природозатратной экономикой. Другой, более высокий локус - производство сырья интеллектуального и его освоение высокотехнологичным производством товаров и услуг. На транснациональном ярусе - производство финансовых ресурсов и применение технологий универсальной процентной дани в качестве механизма управления прочими объектами (в свою очередь плодящими потребность в ресурсах и услугах).
Но транснациональна также изнанка, "подполье" геоэкономического мироустройства - сдерживаемый цивилизацией порыв к инволюционному, хищническому использованию собственного потенциала с целью извлечения краткосрочной прибыли, а также системный контроль ("крышевание") над различными видами асоциальной практики. На планете выстраивается глобальный многоуровневый Undernet, эксплуатирующий возможности для не ограниченных моральными препонами форм легальных и иллегальных организаций, где неформальный стиль, гибкость оказываются существенным преимуществом. Отсюда в "большой социум" проникают ресурсы невнятного генезиса и правила игры, в которых правовой, а тем более моральный контекст утрачивают былое значение.
Наконец, высший этаж геокона - строительная площадка "штабной экономики", арматура глобального управления метаэкономикой, производство самих "правил игры": регламентов, прямо и косвенно сочетающих экономику с политикой, предвосхищая унификацию источника легальных платежных средств, тотального контроля над их движением, появление унитарной системы налоговых платежей.
Все это вместе взятое способно претворить "земли" геоэкономического универсума в плодородную ниву Нового мира - волшебный источник специфической квазиренты. Характер замкнутой модели подобного социума можно описать следующей формулой: то произведено, что продано, то капитал, что котируется на рынке, а бытие определяется правом на кредит. Не до конца освоенной остается, пожалуй, лишь завершающая логический круг теза: тот не человек, кто не налогоплательщик.
2.
В хозяйственной и финансовой механике мира происходят драматичные перемены: формируется глобальный рынок, утверждается система ценностей, основанная на финансовой редукции бытия ( цифровое мышление, цифровая культура), где деньги выступают в роли субститута миростроительных энергий. Интернационализируясь и становясь особым товаром, деньги - новая мера вещей - замещают пространство хозяйственных операций (в полном соответствии с прозорливым пониманием хрематистики Аристотелем), постепенно вытесняя прежнее понимание экономической практики на обочину.
Деньги - как бы своеобразные атомы дольнего мира, взятого в его социальном, а не физическом аспекте. Познание внутренней сущности материи, ее последовательное разложение на составляющие элементы имело следствием изобретение небывалых по силе устройств (к примеру, той же ядерной бомбы). Исследование внутренней природы и потенциальных возможностей финансового (цифрового) прочтения мира также может привести к созданию сокрушительных технологий, способных реализовать как "управляемый синтез" (своеобразный "финансовый термояд" - открыв источник неограниченного кредита), так и собственные Хиросиму и Чернобыль.
Еще в конце 60-х годов наметился кризис производственной и банковской систем и соответствующей инфраструктуры, традиционных форм капитала, равно как и кризис накопления капитала, падение его производительности. Мировая экономика при этом тяготеет не только к глобальному охвату, но также к глобальному аудиту: форсированному выявлению новых предметных полей деятельности, каталогизации материальных и нематериальных объектов - актуальных и потенциальных элементов финансовых операций. А также к производству инновационных форм капитала, к изменившейся роли нематериальных активов, равно как и к расширению ареалов приватизации (вплоть до откупа зон "публичного блага"), последовательно продвигаясь к комплексной (иерархичной), геоэкономической формуле мирового разделения труда.
В начале 70-х годов прежняя модель экономической практики на планете претерпевает серьезные изменения. В мире происходит "правый поворот", знаменующий рывок к власти глобальной олигархии, обозначивший стратегический союз прежних собственников и новых управленцев (новую классовую общность). В сообществе индустриально развитых стран имеет место отказ от кейнсианства и проектов социального государства, обостряется конфликт между производственным капиталом и капиталом финансовым, разрешающийся в пользу последнего. А в странах третьего мира прежняя стратегия, нацеленная на замещение импорта ("индустриальная модернизация"), сменяется технологией экономической деятельности, целью которой является поощрение экспорта ("сырьевая модернизация"), широкая приватизация и продажа, в том числе за рубеж, национальных активов, установление максимально благоприятного климата для накопления капитала, независимо от того, как это сказывается на обществе в целом.
В последние десятилетия ХХ века зона действия данной стратегии постепенно охватывала планету: от Чили до Великобритании, от распавшегося Советского Союза до трансформирующегося ареала Восточной Азии. Имеется в виду, конечно же, неолиберальная модель экономической практики и соответствующая ей конструкция мироустройства. (Впрочем, достаточно вариативная, сочетающая подчас противоположные на первый взгляд феномены: к примеру, экономический либерализм с политическим авторитаризмом или воплощающая такой химеричный феномен, как неолиберальный феодализм.)
Неолиберализм в самом кратком определении - это экономическая власть (чтобы не сказать - экономическая диктатура), освобождающая свои деятельные формы от иных - национальных, социальных, государственных, этических - ограничений, сопровождающаяся сужением пространства публичной политики и представительных форм манифестации власти. Более того. В каком-то смысле это финал долгого состязания государства и капитала, порождающего новый формат социального обустройства (общественного строя): государство-корпорацию. Иначе говоря, в столкновении двух источников власти - государства и капитала - государство постепенно освобождается от обременений государственности, а власть переходит к геоэкономической системе политико-экономических центров силы. Подобная феноменология, выходящая за пределы прежних прописей миростроительства, обладает собственной логикой и энтузиазмом, демонстрируя начала иной исторической эпохи.
Одновременно на поверхность выходит феномен сетевой культуры, активно утверждающий себя как в формах социальной организации, так и экономической деятельности, находя подтверждение своей исторической релевантности в кризисе прежней системы общественной регуляции. А также в становлении новой социальной группировки - транснационального сословия элитариев, существенно отличающихся и от прежней буржуазии, и от бюрократизированного корпуса чиновников-управленцев.
На планете формируется социальный и политический класс, связанный с постиндустриальным производством/бытием, глубоко враждебный прежнему порядку вещей. Логика становящегося мира далеко не всегда совпадает с рациональностью человека эпохи Модерна, а формальное (т.е. отчуждаемое, дисциплинарное знание) нередко замещается знанием трансдисциплинарным, персонализированными умениями, сноровкой, неотчуждаемыми от субъекта действия.
Доминировавший в кодах современной ( modern) цивилизации протестантский этос претерпевает кризис и глубинную мутацию. В недрах общества на протяжении столетия формировалась иная мировоззренческая позиция, другая система ценностей - пусть еще не вполне отчетливая, не до конца прочитанная, но активно утверждающаяся в живом тексте бытия. Люди новой культуры выходят за пределы социального и культурного контроля " над разумом и языком", за пределы религиозного патернализма, прежних форм метафизического, психологического программирования действий. Они расстаются не только с оболочкой обрядности и стереотипов, но и со всем прежним прочтением культурной традиции - реализуя метафизическую и практическую свободу выбора. Равно как свободу существования вне какого-либо определенного метафизического модуса, что позволяет произвольно толковать основы и цели бытия, проявляя свою истинную сущность, какой бы та ни оказалась.
3.
Еще один вектор (пост)современного мира связан не столько с экономической стратификацией и унификацией, сколько с особого рода деятельной полифонией, раскрытием многогранного потенциала новых организованностей.
Транснациональный универсум, обладая подвижной системой координат, избирает для себя ту или иную конфигурацию как средство конъюнктурной фиксации status quo. Динамичный космос начинает походить на мир игры, где не все существующее достоверно, не все достоверное реально, вероятности и концепты - капитализируемы, а феномены устойчивы, но отнюдь не обязательно равновесны.
Парадоксальность ситуации проявляется в странном на первый взгляд возрастании индивидуальной свободы при одновременном развитии структур контроля в условиях массового общества...
Что касается нового поколения человеческого смешения, то на планете складывается особый тип корпоративной культуры, тесно связанный с постиндустриальным укладом и сетевой средой в целом. Данные персонажи в центр активности ставят некую нематериальную цель, серьезно понятую миссию, идею специфического типа развития. Если угодно - собственное прочтение бытия, успешно решая заодно сугубо экономические задачи.
По этим лекалам ранжируются затем прочие виды корпоративной практики.
Вокруг смыслового центра выстраиваются ассоциации, группы, причем решение ряда рабочих схем передается сопредельному рою на условиях аутсорсинга. В целом же стратегия агломерата тяготеет к сочетанию поисковой, венчурной активности с системностью экстенсивных, пакетных действий в избранном направлении. Применяются также матричные технологии, организующие среду, создавая желательные для стратегических целей и удобные для текущей деятельности коллизии и ситуации.
Ориентация на гибкие организационные схемы защищает в случае серьезных потрясений. Предприимчивые констелляции ("звездочные организмы") способны жертвовать частью ради сохранения целого; кроме того, данный тип оргкультуры позволяет осуществить групповые действия с широким охватом пространства и целей, решая комплексные задачи, выстраивая пространные системно-модульные схемы. Все это в той или иной мере совершалось, конечно, и раньше, но масштаб, последовательность, оперативность были иными.
Глобальный охват и кумулятивный эффект достигаются за счет технических и технологических механизмов, произведенных и апробированных цивилизацией сравнительно недавно. Другими словами, полноценная реализация новой культуры освоения мира оказалась возможной именно на базе постиндустриального уклада. Ее отличительные свойства - универсальность экспансии, расширение компетенций, множественный выход в пространства политики - в свою очередь порождают и совершенствуют инструментарий для обустройства динамичной среды обитания, институализируют ее амбивалентные протоформы: в виде ли государств-корпорций, "астероидных групп", прочих амбициозных персонажей (пост)современного мира. Синтетический подход к практике предполагает органичную взаимосвязь экономических, политических, идеологических задач ( аспектов), позволяя решать каждую из них гораздо эффективнее за счет достигаемого синергийного эффекта.
Речь, в сущности, идет уже не о хозяйственной активности, а о создании альтернативной системы управления материальным миром, о решениях, напрямую касающихся стратегий развития, о властных импульсах и инициациях, о сведении воедино на новой культурной платформе различных направлений человеческой активности. О новых техниках действия и целях обустройства земного бытия, о специфическом топографировании социального ландшафта. Наконец, о членах транснационального "воздушного класса", действующих вне привычных структур власти. Понятие "корпорация" в этих условиях возвращает себе основательно подзабытый смысловой оттенок.
Это, повторюсь, борьба не только интеллекта, финансов, организационных принципов, технических возможностей, технологических решений, но прежде всего - борьба мировоззрений, кодекса прежней цивилизации и семантики новой культуры. Сетевые конгломераты прочерчивают границы собственной географии, выступая как хотя и "виртуальные", но фактически равнозначные и все более влиятельные партнеры привычных структур управления.
4.
Глобальная проблематика, долгосрочное проектирование, комплексность подхода к социальной реальности, став начиная где-то с рубежа 60-70-х годов основой активного проектирования будущего (во многом в результате работы Римского клуба), в сущности, продемонстрировали обостренную реакцию на новизну исторической ситуации, управляя и содержанием социального дискурса, и очертаниями генерального политического проекта.
Рассуждения на тему долгосрочного проектирования и возможных композиций общежития велись в те годы в условиях футурологической эйфории и целенаправленной деятельности по "строительству мостов" (в частности, в сфере ограничений стратегических ядерных вооружений), разрядки, предчувствия неизбежности конвергенции политических систем, замышлявшегося продвижения неолиберальной модели и унификации экономических прописей. А также необходимости социальной и политической конвертации плодов обвальной деколонизации Не-Запада (третьего мира), решения возникавших при этом экологических, демографических и ряда других проблем.
В истории человечества биполярность принимала различные обличья. Даже дихотомия Востока и Запада имела разные социокультурные измерения: конфессионального противостояния (" христианство - язычество"), культуртрегерской миссии (" цивилизация - варварство"), политического противоборства (" капитализм - социализм"). В конце 80-х годов вместе с кризисом привычной матрицы биполярного мироустройства возникла, однако, вероятность иного, "не-биполярного" социума, опознаваемого в зависимости от конъюнктуры то как мир "однополярный", то как "многополярный". Перспектива утраты оснований, в конечном счете, предопределила взрывную, широкую популярность двух альтернативных привычным меркам концептов: " конца истории" и " борьбы цивилизаций".
Первый из них обозначил своеобразное исполнение милленаристских чаяний, воспроизводя по-своему оригинальную версию мондиалистской утопии, финал поисков " храма на зеленом холме". Одновременно была прочерчена то ли стартовая, то ли финишная черта понимания глобализма как нового мирового порядка и идеологического умиротворения. А также если и не конфессионального единства, то некоего сбалансированного, конструктивного, мультикультурного диалога. Этот идеал оказался, правда, омрачен разного рода экологическими, демографическими и ресурсными ограничениями, которые между тем самим фактом своего существования создавали предпосылки для обустройства универсальной квазиидеологической платформы предстоящей политической реконструкции ( e. g. концепция " устойчивого /самоподдерживающегося/ развития").
Второй концепт появился не сразу. Первое время на место оппонента Америки выводился (что уже и вспоминается-то с трудом) "мировой криминалитет", прежде всего - наркотрафик. Тут, правда, возникли свои обстоятельства. Однако концепция конфликта цивилизаций, несмотря на подвижку в типологии политической субъектности, сумела-таки создать предпосылки для идентификации гораздо более внятного и привычного образа врага: сначала в виде клуба нечестивых персонажей "оси зла", затем - и уже надолго - исламского экстремизма (исламизма), особенно в ипостаси терроризма, имея "в рукаве" еще одного потенциального претендента - Китай.
В сущности, противостояние на пороге миллениума фигур Буша, инициатора перевода темы "борьбы цивилизаций" во вполне конкретную, отнюдь не метафорическую "войну с терроризмом" (с военнопленными, особым типом судопроизводства и т.п.), и Гора, идеолога нового универсализма в духе концептуалистики мирового баланса и устойчивого развития, - символически и политически обозначило ситуацию исторического "момента истины" для стратегического дизайна Америки.
Но основная ставка в борьбе за будущее была гораздо выше. В битве за игральным столом козырными картами являются все же не та или иная топография ландшафта, а целью не просто призовое место в гонке за политическое либо иное доминирование. Проблема, скорее, в самой постановке вопроса. И в объекте борьбы. Что, собственно говоря, понимается под будущим, каков категориальный статус эпохального New Deal, кто из игроков играет сам, а кто - лишь агент на ковре в глобальном Casino Royal? Какие образы тиражируются в общественном сознании и психее? Большой социальный взрыв? Мир " элоев" и " морлоков"? Экологическая, демографическая или экономическая катастрофа? Новый мировой беспорядок и выход на поверхность с политическими претензиями мирового андеграунда? Инновационный прорыв в парадиз нового золотого века (в той или иной версии милленаризма) либо порыв к звездам?..
Уже в концепции Фукуямы понятие не то чтобы прогресса, но продвижения в пространства социальной и исторической новизны было поставлено под вопрос. В общем - "остановись мгновенье, ты прекрасно!". Лимит на революции объявлялся исчерпанным, а насущной проблемой декларировались экологическое, демографическое, экономическое обустройство планеты, порою с пессимистичными и мрачными обертонами архаичного и традиционалистского свойства...
В подобном подходе к принципам и параметрам человеческой вселенной видны контуры колоссальной культурной инверсии, возврата к казалось бы давно отвергнутым и забытым кодам отошедшего в прошлое мира. Но кто субъекты подобного охранительного проекта контристории - те, у кого нет будущего, кто замыкает общий горизонт, принимая на себя обязанности держателя врат и ключей? Ведь не только определенный тип политического регламента и формула миропорядка признаются здесь вершиной прогресса. Замкнутый геоэкономический универсум, по сути, объявляется оптимальной механикой мира, теряющего творческую силу. Мира, подвергаемого экзорцизму на предмет изгнания из него неконтролируемой инновации как явления. И вообще всякого нарушения пределов (т.е. утверждение все того же баланса).
Новый класс управленцев, сочетающийся крепкими узами с финансовой олигархией на алтаре неолиберальной версии глобального сообщества, сделал ставку на мегапроект мировой геоэкономической машины, объединяющей мир людей, виды практики, превращая любые формы антропологической активности в ту или иную меру универсальной квазиренты. И противостоящий этому амбициозному проекту не менее амбициозный мир людей- moderni, людей-новаторов, людей-творцов, соединивших свою личную судьбу с открытостью мира. Понимающих историю не как бесконечно растягиваемый "срок", но как основной модус существования человека, как необходимое условие его перманентной трансценденции к своему истинному состоянию.
Есть в этой антропологической дихотомии - хорошо ощутимой, пусть и различным образом толкуемой - нечто особенное: эти две породы нового класса предуготовляя финальную коллизию, образуют исторический и метафизический движитель. Побуждаемые своим основным инстинктом и эсхатологическим нетерпением, обе природы, будучи освобождены последним актом истории, столкнутся, в конечном счете, обрушив земные преграды перед желанной и вожделенной целью. Исход конфликта определит судьбу человечества, но не в смысле его будущности, а как пробу на благородство металла, брошенного в чан с царской водкой. Чтобы выявить в некотором прошедшем сквозь горнило остатке смысл исчисленного бытия, его главную тайную страсть или любовь.
Примечание:
1). Геоэкономика как направление социальных наук сформировалась еще в середине ХХ века на стыке экономики и политологии. В ее предмете просматривается несколько аспектов, объединяющих вопросы экономической истории, экономической географии, мировой экономики, политологии и конфликтологии, а также теории систем и управления. Геоэкономика изучает: (а) политику и стратегию повышения конкурентоспособности государства в условиях глобализации; (б) синтез политики и экономики в международных отношениях, формирование системы стратегических взаимодействий и основ глобального управления; (в) пространственную локализацию (географическую и трансгеографическую) различных видов хозяйственной практики, меняющуюся типологию мирового разделения труда.