Бодрость vs страх

Что бы ни говорили про "либеральный консерватизм", но это противоречивое понятие. Именно либерализму противостоял консерватизм во времена своей идеологической юности. И даже если неоконсервативная и неолиберальная "волны" конца прошлого века наложились друг на друга вплоть до почти полной неразличимости (например, в тэтчеризме), все-таки либерализм остается либерализмом, а консерватизм - консерватизмом, и за ними стоят разные люди. Разные типы людей.

Либерализм - такое вероисповедание, которое предполагает бодрость и исторический оптимизм. Это его естественные психологические предпосылки. Недаром рождающаяся европейская буржуазия "изобрела" либерализм для теоретического оправдания стремления самим, наконец, обустраивать свою общественную жизнь, решать свои проблемы (накапливать капиталы), оставив в стороне феодальную знать и саму корону.

Классический либерализм - это учение джентльменов. Не просто "воспитанных", добропорядочных людей, но людей дееспособных, самостоятельных, обустраивающих свои дела - и предлагающих другим вести себя точно так же. Если джентльмены встретятся - разве они между собой не договорятся?

Из этого оптимизма проистекает вера в "естественные права", всегда служившие обоснованием исторической дееспособности1 буржуа, и стремление ограничить государственную власть только удовлетворением самых необходимых нужд (вопрос, конечно, в том, где граница этого "самого необходимого"). Отсюда закономерное внимание к демократии как политической системе, которая хоть как-то обеспечивает эту историческую самостоятельность индивидуальных джентльменов. Быть либералом - значит смотреть на мир по-хозяйски.

Как говорят, не хапать первую попавшуюся удочку в стремлении побыстрее утолить голод хоть на краткосрочный период, а вникнуть в ее устройство, чтобы потом производить подобные удочки когда, где и как потребуется.

Эта первичная интуиция дееспособности и самостоятельности спотыкается, конечно, о распределенные в общественном пространстве отношения господства и подчинения, а значит, о то, как и где либерализм реализуется на самом деле. Хорошо быть "первым среди равных", когда весь прочий мир "равнее", хорошо быть джентльменом в центре мировой экономической системы и приятельски подсказывать джентльменам в первом поколении из банановых республик, как бы им там у себя, в периферийных банановых республиках, получше соблюдать права человека-джентльмена: Но сама по себе, именно как абстракция, эта первичная интуиция изящна и по-человечески привлекательна. Ведь как приятно быть бодрым и сильным среди бодрых и сильных! Поэтому-то джентльмены и идут в либерализм. Современный неолиберализм - учение шустрых деловитых мэнов, уверенных, что своя рубашка ближе к телу, что уж они-то в любом случае преуспеют.


Консерватизм основан на исторической осторожности. Даже на страхе. Не на мелком страхе какой-нибудь неудачи, не на бытовой боязни, а на искреннем и глубинном, серьезном человеческом страхе2, слабом отсвете ужаса небытия. Небытие окружает слабый обустроенный островок. "Все возникает на время, а исчезает навечно"3. Так просто потерять то, что есть, и поэтому всякие перемены угрожают увеличением области небытия, а значит, и уменьшением (уже по-хозяйски, может быть, освоенного) мира.

Образ русского консерватора - философский персонаж из "Бесконечного тупика" Галковского, аскет-одиночка, поклонник реакционной литературы и лениноненавистник Владимир Одиноков. Одинокий мыслитель, решающий - для себя и для всех, - как обустроить Россию. Сиднем сидит он в небогатой квартирке, перечитывает толстые книги, тщательно подмечает смехотворности собственных измышлений: Но старательно продолжает длить усилие своей тонкой, как свеча на ветру, мысли. Может быть, что-нибудь да и получится. "Если только долго, годами, всматриваться в меня (и всматриваться благожелательно, любовно), знать мою жизнь, то иногда, может быть: Промелькнет трагическое величие моей жизни", - пишет Одиноков4. "В чём же заключается моя гениальность? В признании своей гениальности. В признании гениальности как высшем типе смирения, ибо это есть для меня выражение максимальной степени собственной ничтожности"5. Путь консервативного самосознания направлен на признание и утверждение собственной гениальности - сначала через признание самоценности индивидуально жизни как таковой, затем через смирение перед загадкой и тайной жизни. Поскольку рядом со сложностью и невообразимостью мира всякий "гений" - так, самообманка:.

Либеральный джентльмен любит себя как творца, ему прежде всего интересен производитель в себе. Консерватор тоже любит себя, но он не позволяет себе при этом выносить за скобки случайность и некоторую искусственность самого своего существования как такового. Сколько возможностей было - не быть, не появиться, исчезнуть! А раз уж появился - так надо хранить это драгоценное место, где вопреки страшному небытию все-таки возникло что-то живое!

И потому естественный ход мысли всякого консерватора при переходе от метафизики "вообще" к физике социально-политического: "Осторожность! Не дергаться! Никаких рывков!" При этом необязательно "держать и не пущать", это уже старая русская реакция, нет, двигаться вперед, но - внимательно, семь раз отмеряя, сосредоточенно.

Либерализм революционен. Он революционен как капитализм, в недрах которого вызрел и укрепился европейский (а другого никакого и нет) либерализм. Каждый новый хозяин обустраивает дом по-своему. Каждый новый джентльмен перезаключает договор "под себя".

Революционер и охранитель могут, пожалуй, столковаться, но при этом они не объединятся. Исторически известно: столковывались. Но зачем надевать общую рубашку? Рак и лебедь тянут в разные стороны. То, что в прошлом веке либерализм продался рынку, а консерватизм - авторитарной реакции, в данном случае не так важно. Важны принципиальные разногласия: государство первично или вторично? Традиция или проект? Будущее или прошлое? Порядок или инициатива? Ох, не просто сочетать противоположные ответы на такие вопросы:

И когда в документах вроде "Меморандум Серафимовского клуба" идет речь о геополитических перспективах, о том, что надо наконец собрать все силы и показать "им", кто в доме хозяин, о мерах скорейшего экономического роста, то это н ормальная либеральная - не неолиберальная, а именно классическая либеральная, без забвения духовных ценностей - политическая программа. Задумка политической программы новой русской буржуазии. Сопоставимая, скорее всего, с текстами каких-нибудь бойких латиноамериканских los liberals времен ускоренной модернизации конца XIX века. Все нормально. Но почему же такие призывы к решающему прыжку догоняющего развития подписаны "либеральными консерваторами"? Что это за двухголовый зверь такой? Русская особенность? Неверное словоупотребление?

Во всяком случае, ясно, что бодрости здесь больше, чем осторожности. Даже если эта бодрость замешана на некоторой истеричности, речь идет об утверждении классического набора либеральных ценностей и связанной с ними программы действий. Развитие национальной буржуазии плюс подчинение внутренней политики целям экономического роста. Называть себя "либералами" российским публичным фигурам, видимо, стыдно, пока еще А.Чубайс в силе и славе, с другой стороны, выбор слов для самообозначения невелик.

Из богатства консервативной мысли извлечен поэтому этатизм, он же -"государственничество", когда развитие национальной буржуазии связывается прежде всего с протекционизмом, формированием идеологии "большого скачка". Короче - с политической инициативой6. Во всем же остальном это классическая либеральная программа, а "консерваторами" эти люди себя называют, видимо, в связи с нежеланием быть заподозренными в симпатиях к Е.Гайдару, А.Илларионову и А.Чубайсу. Но это не тот глубоко человеческий страх, который, как мне кажется, лежит в основе консерватизма как социальной философии и политической программы7. Это страх или попасть не в ту компанию, или остаться без имени, короче - раствориться в пейзаже. А растворяться в пейзаже либералу обидно. Поэтому приходится компрометировать старый честный консерватизм странными гибридными идеологическими новообразованиями.

Примечания:

1 Позже они мутировали в "права человека", которые приписываются как раз исторически недееспособным.

2 "Страшно, говорим мы. Здесь заложено: вредоносное как близящееся вблизи несет с собой открытую возможность не наступить и пройти мимо, что не уменьшает и не угашает страха, но формирует его". М. Хайдеггер, "Бытие и время", параграф 30. (2-е изд.) СПб: Наука, 2002, С. 141.

3 Писал А.Чанышев, правда, по другому поводу.

4 "Бесконечный тупик", # 77.

5 "Бесконечный тупик", # 46.

6 "Только в тех странах осуществился экономический прорыв, где была воля государства, идейное единство, общий настрой на развитие: Проводя политику роста конкурентоспособности, мы могли бы привлечь практически неограниченное количество денег... Нужен разумный протекционизм, ограничивающий доступ на внутренний рынок товаров, но привлекающий капитал" (Серафимовский манифест).

7 Тема страха недаром возникает в манифесте, но бодрящиеся либеральные мыслители отвергают его как пережиток темного советского прошлого. "Задачу восстановления России не могут решать испуганные люди". Алексей Чадаев подметил, что эта самоуверенность есть уверенность зайцев, которые поддерживают ее лихорадочным кошением трынь-травы на поляне в полночь. Но это не честный и глубоко отрефлектированный страх консерватора, а, по-видимому, упорное стремление заговорить неэкономические проблемы устройства общественной жизни.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67