Царь, Церковь и Революция

Роковые страницы... (Часть вторая)

В темных религиозных лучах

Выдающийся русский богослов, крупнейший церковный историк ХХ века А.Карташев оставил такой рассказ о случае, произошедшем в 1906 году в Казанском соборе СПб в дни крайнего обострения вопроса о безработных: " Когда духовенство вышло на середину церкви для служения молебна, какой-то молодой рабочий обратился к еп. Сергию: "Епископ! Я обращался к митрополиту, чтобы он помог голодающим. Вы ничего, однако, не сделали! Где же у вас душа, где же сердце?" Произошло смятение, но духовенство, не изменив ни на йоту своей программы, дошло до места и начало служить молебен. Тогда неугомонный рабочий начал громко кричать, стараясь заглушить пение: "Братья! Я умолял митрополита помочь голодающим, но ничего не сделали. Моя сестра 17 лет, через голод, пошла в дом терпимости. Можно ли дольше терпеть, посудите сами!" И он, при общем смущении, опустился в бессилии на пол, почти потеряв сознание. Церковный сторож повел его к выходу и освежил стаканом воды. Приходя в себя, несчастный время от времени повторял: "Где же правда, где же правда?" Из рук сторожа он был передан околоточному надзирателю и отвезен в сыскное отделение".

Этот красноречивый рассказ замечательно иллюстрирует отношения официальной Церкви и народа к началу Русской революции (и можно не сомневаться - случись все это сегодня, все повторится с неумолимой точностью): с одной стороны Церковь, глухая ко всему, подобно соляному столбу застывшая в своей неотмирной мистерии, с другой - корчащийся от боли и отчаяния мир, до которого ей нет, в сущности, никакого дела.

Приведем еще один красноречивый отрывок из речи казанского епископа, произнесенной всего через две недели после побоища 9 января: "Не довольствуясь оскорблением царского имени путем устного и печатного слова, путем лжи и клеветничества, душегубы-революционеры не убоялись поднять бунт против Царя и правительства мирных тружеников - рабочих людей, сознательно обмануть, подкупить, насильственно оторвать их от честного труда и подставить эти невинные жертвы под выстрелы военной силы, которая призвана, которая должна была рассеять мятежную толпу".

Кажется, сам русский язык сопротивляется этому насилию над совестью и смыслом, а в натужном косноязычии этих словесных построений уже явно просматриваются передовицы будущих советских газет. Как будто новая духовная бюрократия уже глядит из-за знакомых, осыпающихся слов прежней. И у проницательнейшего Василия Розанова, в своей книге "В темных религиозных лучах" приводящего эту речь целиком, она вырывает следующий горестный вопль: "Она (речь эта) - незабываемый памятник "Истории русской церкви" и пусть в качестве такового украшает ее могилу, - уже не далекую могилу! Горе! Горе! Но не виновен врач, который произносит: "Сердце остановилось, пульса не слышно"...

За свою книгу Василий Васильевич был подвергнут судебным преследованиям. А в 1911 году епископ саратовский Гермоген предложил отлучить от Церкви и предать "явного еретика Розанова" анафеме. Дело, однако, затянулось, и к 1917 году разрешилось само собой. Вмешался суд Истории, отлучивший от власти и самодержавие, и его официальное "ведомство православного исповедания"...

Интересно, однако, что всего через несколько лет те же епископы, столь равнодушно глядевшие на страдания собственного народа и столь невозмутимо отрекавшиеся от него в дни начала русской революции, будут с радостью отрекаться уже от самого царя.

4 марта 1917 года на первом после свержения монархии заседании Святейшего синода архиепископ Новгородский Арсений с воодушевлением говорил о перспективах, открывшихся перед Русской церковью после того, как "революция дала нам свободу от цезарепапизма". Тогда же из зала заседаний Синода торжественно был выдворен "символ цезарепапизма", царское кресло, которое новому обер-прокурору Синода Львову помогал выносить митрополит киевский Владимир (кстати, будущий священномученик). На следующий же день Синод распорядился, чтобы во всех церквах Петроградской епархии многолетие царствующему дому отныне не провозглашалось, а 7 марта издал определение, в котором предписывалось вместо поминовения царствовавшего дома возносить моление "о богохранимой державе Российской и благоверном Временном правительстве ея".

Таким образом, чтобы окончательно отречься царя и монархии и благословить новую революционную "власть от Бога", Святейшему синоду хватило всего трех революционных дней!

7 марта Русская церковь десакрализировала своим определением "помазанника Божия", и в тот же день "благоверное Временное правительство" издает указ об аресте "гражданина Романова", что и было исполнено на следующий день, 8 марта. А уже 9 марта Святейший синод благословил паству новым посланием "К верным чадам Церкви", встречая арест бывшего царя таким "поцелуем любви": "Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на ея новом пути". На ея новом, революционном, стало быть, пути.

Понять "духовную радость" Синода по-человечески можно. Власть царя над Церковью, всегда воспринимавшаяся ею как тяжкое иго, при Николае (особенно когда в царском дворце поселился Распутин) стала почти невыносима. Александра Федоровна, боготворившая "старца" и убежденная, что "в Синоде одни только животные", то и дело понукала своего "Ники" "дать Синоду хороший урок и строгий репримад за его поведение". И "Ники" давил так, что, возводя в архиереи очередного распутинского выдвиженца, митр. Антоний Храповицкий однажды в отчаянии воскликнул: "Скоро мы и черного борова произведем в митрополиты" (слова, в общем, оказавшиеся пророческими).

Историк Мих. Бабкин, изучая отношения царя и Церкви в революционный период, подчеркивает интересную деталь. В своем определении от 7 марта Святейший синод называет дом Романовых в прошедшем времени "царствовавшим". Но ведь отречение Михаила монархического строя еще не упраздняло, оно лишь откладывало решение о будущем государственном строе до созыва Учредительного собрания. Керенский объявит Россию республикой лишь 1 сентября, перед самым большевистским переворотом. Получается, что Святейший синод, спеша отречься от монархии и бельмом в глазу сидевшего "помазанника", бежал впереди паровоза, обгоняя даже само "благоверное Временное правительство".

Что ж, в этом тоже нет ничего удивительного. Когда однажды в самый разгар распутинского скандала царя прямо спросили: "Что вы находите в Распутине?", он прямо же и ответил: "Я нахожу в нем то, чего не нахожу в наших епископах". Своим епископам царь, иными словами, совершенно отказывал в вере, считая их (и, в общем, не без основания) кучкой лживых и беспринципных бюрократов. И епископы отплатили ему тем же, отказав ему, лишь только представился случай, не то что в "помазании", даже в элементарном милосердии, защите... Так самодержавие и Церковь взаимно отлучали друг друга. А потом пришли большевики и все тайное сделали явным, запечатлев все отлучения во плоти и материи, да еще какой! - на семьдесят лет определившей сознание одной шестой части суши...

Мерзость запустения...

И все же отчего такое нетерпение? Почему в один день были забыты анафемы "дерзающим на бунт и измену" вкупе с молитвами о "Божьем помазаннике"? Очевидно, дело не только в традиционном православном послушании "всякой власти от Бога". Упраздняя монархию и десакрализуя монарха, Святейший синод утверждал тем самым свою собственную духовную власть .

И опять же было бы жестоко слишком их в этом винить. Дело в том, что, подчинившись петровской реформе, превратившей ее из "жены в служанку" (как выражался Карташев), Церковь никогда внутренне не принимала ее. Архиереи так никогда и не простили царю унижения Церкви. Но за грехи Петра пришлось ответить уже Николаю. Действия Синода февраля 1917-го проникнуты духом мести и лихорадочного возбуждения от нечаянно наставшей свободы. Хотя так уж терять голову и не по-христиански обижать царя оснований, в общем-то, не было.

Необходимость церковной реформы к тому времени всем была очевидна, и возвращение патриаршества было делом времени. Существует даже версия, правда ничем не подтвержденная, что Николай, обещая Церкви вернуть патриаршество, предлагал архиереям отречься от престола в пользу брата и... принять патриаршество. Выглядит все это не слишком серьезно, но даже если такое и было, можно представить себе состояние и вытянутые лица архиереев (мечтавших только об одном - поскорее освободиться от власти навязчивого монарха), когда они услышали подобное.

Справедливости ради надо сказать и о том, что крутые меры Петра в отношении Церкви были вполне объяснимой реакцией на бунт Никона, его попытку узурпации светской власти и почти не скрываемые папские амбиции. (Никон, требовавший называть себя великим государем и много унижавший "тишайшего" Алексия своим тяжелым характером и неисправимой гордыней, внес, как известно в книгу "Кормчей" текст "Donatio Constantini" - знаменитую средневековую фальшивку, обосновывающую притязания римских пап на светскую власть). За свою гордыню Никон поплатился патриаршеством, Русь - великим расколом, а сама Церковь - вековым "синодальным пленом".

В роковые же революционные дни февраля 1917-го Церковь жестоко отомстила царю за вековые унижения.

Понять архиереев, повторяю, по-человечески можно. Архиереи тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. Свобода же - вещь святая. И смущает не свободолюбие архиереев. Церковь отрекалась от монархии и монарха. Что ж, кесарю, как говорится, кесарево. Но ведь оставался еще человек. Мстя царю, архиереи как-то слишком легко забыли о человеке.

Церковь не только радостно приветствовала свержение монархии, она молча (и даже злорадно) согласилась с арестом "гражданина Романова". Она не только упраздняла "сакральную фигуру" царя на пути к своей духовной власти, она отдавала в руки временного правительства живого человека, последнего, быть может, с которым еще сохраняла какую-то глубинную связь (все-таки бывший помазанник!), кто не был еще ей до конца безразличен. Это уже не политическая интрига, это чем-то уже похоже на экзамен... последний экзамен на человечность, не правда ли?

Так выглядит эта история, если взглянуть на ее события по-евангельски просто...

И можно, наверное, узреть определенную правду в мифах наших сегодняшних монархистов, наделяющих Николая чертами Богочеловека, а в русских архиереях увидеть тех, что предавали когда-то на смерть другого Человека, и за то же, в сущности, преступление: за то, что "он сделал себя богом", взял на себя власть, которая ему не принадлежала.

О духовном смысле русской революции очень верно писал Иван Ильин: "За всею внешнею видимостью революции, - от анкеты до расстрела, от пайка до трибунала, от уплотнения до изгнания и эмиграции, от пытки голодом, холодом, унижением и страхом до награбленных богатств и посягания на мировую власть; за всем этим... укрывается один смысл, единый, главный, по отношению к которому все есть видоизменения, оболочка, наружный вид; этот смысл передается словами: духовное искушение... От этого искушения в России не ушел никто; это испытание настигло всех: от Государя - до солдата, от Святейшего Патриарха - до последнего атеиста, от богача - до нищего. И каждый должен быть в этом небывалом испытании - стать перед лицом Божиим и заявить о себе: или словом, которое стало равносильно делу; или делом, которое стало равносильно смерти".

Все начала русской жизни, все, так сказать, ее "православие - самодержавие - народность" были подвергнуты сильнейшему искушению (бескомпромиссной проверке на вшивость), и никто в эти последние годы и дни агонии режима не выдержал этого испытания. Все на перебой предавали друг друга: церковники, царь и народ-богоносец, который, бросая в грязь винтовки, оголяя фронты и чистя по матушке "кровавого Николашку", разбредался тем временем по домам. А из ста процентов причастников в лагерях русских военнопленных, когда весть о февральской революции распространилась, остались, как свидетельствуют очевидцы, буквально считанные проценты (и это на войне, в плену, где атеистов, как известно, не бывает!).

Так с треском проваливали свой последний экзамен все "столпы империи". Так причудливо свилась историческая канва этого великого позорища, названного позднее Великой русской революцией...

В утешение можно сказать, что не мы были первые (и, очевидно, не мы - последние). Достаточно вспомнить гибель Византийской империи, последовавшую вскоре после заключения унии с католиками.

Византийская церковь вначале, как известно, пошла на заключение унии (не от тоски по единству, не по желанию сердца, болящего от раздоров, но исключительно по политическим соображениям), а потом, испугавшись собственного народа (который сама же и воспитала в духе лютой ненависти к западным братьям-христианам), отвергла этот "худой мир", предав забвению все свои клятвы перед Евангелием и Евхаристической Чашей. А всего через несколько лет орды султана Мехмеда уже сносили с лица земли всю эту окончательно изолгавшуюся "мерзость запустения на святом месте" вместе с ее носителями. И как тут не вспомнить первосвященников, получающих обратно свой динарий (Богу - Богово, кесарю - кесарево) и с "духовной радостью" провожающих Христа на Его Голгофу...

А вскоре римские легионы не оставят камня на камне в городе, не признавшем времени своего посещения...

Парадоксы истории

Однако из конца крушения вернемся к его началу, вернемся к царю и 9 января 1905 года.

Защитники Николая, оправдывая его нежелание выйти к рабочим, выдвигают такой тезис: если бы царь вышел, его могли убить. Действительно, существует одно подобное свидетельство. Начальник петербургского охранного отделения А.В.Герасимов пишет в своих воспоминаниях: "Внезапно я его спросил, верно ли, что 9 января был план застрелить государя при выходе его к народу. Гапон ответил: "Да, это верно. Было бы ужасно, если бы этот план осуществился. Я узнал о нем гораздо позже. Это был не мой план, но Рутенберга... Господь его спас...". Других свидетельств о существовании подобных планов нет. Да и кому могла быть выгодна смерть царя? Все это не слишком убедительно.

Но давайте согласимся, что такой план существовал и что царя застрелили. И что? Положа руку на сердце, скажем: случись такое, оставалось бы только воскликнуть: слава Тебе, Господи! Случись такое, и это стало бы настоящим спасением для России.

Это стало бы спасением для страны, которая в самый критически важный момент своей истории избавлялась бы от самого неспособного из своих правителей. Это стало бы спасением для царя, который, исполнил бы, таким образом, свою заветную мечту - стать жертвой за Россию (и спас бы тем самым свою несчастную семью). Это стало бы спасением для народа, который при виде такого вопиющего преступления, конечно, никогда бы не пошел за революционерами. Наоборот, он бросился бы на колени, рыдал бы и бил себя в грудь, плача по своему окаянству, давшему увлечь себя политическим авантюристам. Наконец, и святость царя в этом случае стала бы очевидна всем, просияла бы, яко солнце.

Хуже от этого было бы только революционерам. Кровавый призрак Ленина и всего ХХ века, быть может, навсегда смылся бы и был изгнан вон жертвенной кровью Николая. Пусть прозвучит это жестоко, но у меня нет в этом сомнений - убийство царя в день Кровавого воскресенья стало бы настоящим спасением для России.

Увы, увы... Царь сделал то, что было ему суждено. Он стал жертвой за Россию. Он, быть может, даже спас ее (мистически говоря). Но... принеся в жертву всю свою семью и всю вверенную ему страну, окрестив ее кровавым крещением всего кровавого ХХ века...

Увы, увы... Царь, так же, как и все остальные, не познал времени своего посещения. Лишенный короны (которой откровенно тяготился) и ее мистических излучений, он, наверное, только в заточении смог почувствовать себя по-настоящему свободным. Наверное, ему многое открылось в эти дни, и, наверное, он многое понял. И свое всегдашнее желание - стать жертвой - смог осуществить вполне сознательно.

Николай действительно стал жертвой за Россию. А единственно живыми в этом разлагающемся мире оказались... Ну да, те, кого еще мог повести за собой блоковский Вожатый "в белом венчике из роз", вечный Проводник России по ее скорбным историческим дорогам - двенадцать новых апостолов нового мира, двенадцать красных матросов-людоедов... Таковы оказались "русские горки", божественные парадоксы этой удивительной истории...

Часть первая

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67