Заменить торговлю управлением…

От редакции. 22 мая в Хабаровске состоялся саммит Россия - ЕС. В связи с этим РЖ решил вновь вернуться к недавнему обсуждению проекта "большой сделки", предлагаемого Тимофеем Бордачевым. Свое видение сотрудничества он описал в книге "Новый стратегический союз. Россия и Европа перед вызовами XXI века", недавно опубликованной в издательстве "Европа".

РЖ решил обратиться к самому Тимофею Бордачеву за комментариями по поводу предлагаемого им проекта. В частности, мы попытались уточнить некоторые детали, а также развеять свои опасения и недоумения по поводу того, не приведет ли предлагаемая сделка к утрате части суверенитета России, и не будет ли она сорвана по причине столь часто обсуждаемой разницы менталитетов россиян и европейцев.

* * *

Русский Журнал: Не вызовет ли у европейцев отторжение осознание того факта, что часть их суверенитета пусть и в очень узком сегменте фактически отойдет России? Не будет ли у россиян такой же реакции?

Тимофей Бордачев: Речь не идет ни о базовых суверенных функциях, ни о перераспределении общественных благ. В схеме совместного регулирования рынка энергоресурсов с Европейским Союзом область суверенитета не затрагивается никоим образом. Возьмите тот же Европейский Союз, ни одна из стран, водящих в него, не отказывалась от суверенитета. Поэтому не случайно, что инициативы общеевропейской оборонной политики провалились, и сейчас все пытаются вернуться в исключительно межгосударственную организацию НАТО, в которой ни о каком объединении суверенных прав вопрос даже не стоит в принципе. Или давайте рассмотрим социальную политику в странах ЕС: она регулируется методом открытой координации, что означает – собрались, обсудили, будем каждый по-своему стремиться к искомой цели. Так что ни в области социальной, ни в области оборонной ЕС интеграции не происходит – а ведь это базовые суверенные права.

РЖ: Но разве не сомнителен сам тезис о том, что основная экспортная отрасль в России никак не влияет на сферу безопасности, на сферу распределения общественных благ?

Т.Б.: Но ведь это не армия. Война есть война, все остальное – не так важно. Одна дивизия стоит всей внешнеэнергетической политики России. С Южной Осетией же в августе прошлого года вопрос решали не при помощи отключения Грузии от нефти и газа, а путем ввода войск.

РЖ: То есть, Вы считаете, что необходимо лишить энергополитику привязки к политическому торгу?

Т.Б.: В значительной степени, да. Коренная проблема энергетических отношений между Россией и Европейским союзом, это то, что получило уже устойчивое название, секьюритизации. То есть рассмотрение всех вопросов – не только энергетики, но даже производства спичек, выращивания морковки, производства леса, гражданской авиации, освоения Арктики – с точки зрения национальной безопасности. Как здесь, так и там идет постоянная накрутка сюжета о национальной безопасности.

РЖ: Получается, что Россия не может больше относиться к Европе с позиции исключительно политического реализма?

Т.Б.: Да. Мы вроде как должны, но больше уже не можем. Как и европейцы к нам.

РЖ: Какие, собственно, выгоды получает Россия от этой сделки?

Т.Б.: В первую очередь, независимость от внешних рисков, стабильное потребление.

РЖ: То есть у европейцев не будет стимула искать другие ходы?

Т.Б.: Да. Ведь Россия предложит ей справедливую цену. Именно тут и начинаются взаимные уступки – стабильность и справедливая цена. Может быть, эта цена будет поменьше, чем она могла бы быть при продолжении нынешней политики, но при этом мы получаем неуязвимость сектора, который останется для нас самым важным в экономике, от излишней политизации. У этой сделки не исключены негативные экономические последствия, но при этом – стратегически позитивные политические.

РЖ: Но не придется ли тогда Европе отказаться от альтернативных проектов, например, от «Набукко»?

Т.Б.: Да нет, зачем отказываться? Можем его вместе построить.

РЖ: Но ведь это может ударить по ценам: новый нефтепровод приведет к диверсификации поставщиков, что в свою очередь является потенциальной угрозой снижения цен на ресурсы.

Т.Б.: Мне кажется, что если мы дойдем до того, что совместно будем строить «Набукко», то мы поймем, какая именно цена является приемлемой как для нас, так и для них. Вот эта приемлемая цена и будет установлена.

РЖ: Условно говоря, «Набукко» будет строить тот консорциум, который и будет определять цены?

Т.Б.: Естественно. Главное понять, речь здесь вообще не идет об отказе от суверенитета. У нас почему-то считается, что Европейский союз – это отказ от суверенитета. Никоим образом! Это объединение возможностей. И в отношениях России и ЕС необходим совместный менеджмент в том секторе, который, к сожалению, пока наиболее сильно их разделяет. Суть моей идеи в том, чтобы заменить торговлю управлением. Сейчас между Россией и ЕС энергетическая торговля. Ее нужно заменить на управление этим рынком – от добычи до продажи конечному потребителю.

РЖ: Но на газ ведь уже заключаются договоры?

Т.Б.: Да, но это все равно торговля. Мы продаем, они покупают. Они хотят дешевле, мы хотим дороже. Необходимо совместное управление, в котором не будет явного перекоса ни в одну, ни в другую сторону. Необходимо создание единого рынка, в котором собственность будет у обеих сторон - и у россиян, и у европейцев. По всему спектру. От разведки до конфорки.

РЖ: Кто же будет тогда устанавливать цену? Некий негосударственный орган?

Т.Б.: Естественно. Я предлагаю создать совместный орган по управлению энергетикой. Допустим, русско-европейскую комиссию, которая будет обеспечивать связь между политикой и бизнесом. Чтобы «Газпром» мог добывать в России и продавать в Европе. Так что сами компании никуда не денутся, они останутся теми же самыми.

РЖ: Не кажется ли Вам, что Россия никаким образом не втягивается в европейскую жизнь, тем более на правах крупного игрока? Взаимопонимания нет ни с Францией, ни с Германией, ни с Европой. Может быть, тут имеет место некая культурная чуждость, которая сделает предлагаемый проект плохо "продаваемым" в европейском контексте?

Т.Б.: Я так не думаю. Для меня это не является проблемой в принципе. Но если уж рассуждать о том, какой у кого культурный код, то у финнов и сицилийцев гораздо меньше общего, чем финнов с русскими. Это очевидно.

Но давайте оставим пока вопросы культуры в стороне. Интеграция на этом уровне если и наступит, то через десятилетия. В самом Евросоюзе она пока тоже не особенно просматривается. Сейчас важно то, что большинство в Европе составляют разумные, прагматичные люди. И европейскую политику в будущем будут определять именно они. Настоящих буйных мало, мало тех, кто считает, что его цивилизационный код не совпадает с российским и поэтому нужно отгораживаться, строить альтернативные трубопроводы. Я, например, знаю огромное количество общественных деятелей, которые оказывают влияние на формирование политики в странах Европы и для которых сделка с Россией не будет проблемой. Европейцы прагматичны, чрезвычайно прагматичны. Речь никоим образом не идет о том, что управление или какая-то часть ресурсов перейдет к человеку, например, с русской фамилией, так как этот человек будет сидеть в одном кабинете с человеком с европейской фамилией. Ведь ценность этой пресловутой для многих брюссельской бюрократии именно в том, что она нейтральна. Она не представляет свои страны. И пример, когда латыш занимается вопросами энергетики, в данной ситуации довольно иллюстративен. Этот человек, не будучи большим поклонником России и всего русского, тем не менее, успешно выполняет свои очень прагматические обязанности.

Ведь предлагаемая мной российско-европейская комиссия будет самостоятельным организмом. С одной стороны, она будет связана с национальными политиками – с Кремлем или с резиденцией федерального канцлера и далее по списку, а с другой – с частными компаниями, но сама она будет функционировать как независимый орган, не представляющий ни одну страну, нацию, национальность или культуру.

РЖ: Есть ли у предлагаемого проекта выход на более широкую проблему международных отношений? Или все ограничивается сугубо энергетической сделкой?

Т.Б.: Конечно, такой выход есть. Речь идет о международных отношениях в целом. Я исхожу из неореалистической парадигмы. Сделка России и Европы обеспечивает, во-первых, структуру, во-вторых, стабильность. Это два танка здесь, два танка здесь, и тогда мир в целом прекрасен и спокоен. Ведь проблема современного мира в том, что при наличии колоссально могущественных США, существенно менее могущественного Китая, Россия и Европа как бы провисают. Они не могут составить им противовес. Поэтому мои рассуждения о международных отношениях построены на неореалистических балансах, в которых треугольники – самые устойчивые конструкции.

Если же говорить об отношениях России и Европы, то здесь мы также отталкиваемся от неореалистической парадигмы, но приходим к какому-то более функционалистскому развороту, когда совместная деятельность, совместное управление само начинает производить новую политику.

Беседовал Борис Межуев

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67