"Желтая напасть"-2

Почти два года тому назад я опубликовал в журнале "Эксперт" статью на тему пресловутой "желтой опасности". Меня интересовали тогда, главным образом, западные истоки этого популярного мифа современности и пути разрешения сопутствующих ему затруднений и недоумений. Но даже если тема "желтой опасности" выдумана европейцами и обслуживает их умственные привычки и предрассудки, даже если наши страхи обычно имеют весьма отдаленное отношение к действительным угрозам, нельзя не спросить: почему современный Восток кажется сегодня воплощением силы и успеха на мировой арене и вновь подогревает старые опасения насчет "желтой угрозы"? Какой вызов предъявляет он Западу? Сто лет назад Д.Мережковский утверждал, что придет время, когда европейцы "будут казаться обезьянами азиатов". Не в том ли заключается еще неразгаданная сила Востока, что он обозначит конец, то есть предел и завершение истории Запада?

Сто лет назад европейцам казалось, что Восток угрожает их "духовности". Сегодня эти страхи могут вызвать только улыбку. Европа давно открестилась и от своей духовности, и от претензии на величие. Такой Европе уже ничего не угрожает. Если ей и нужно чего-то бояться, то только самой себя. В середине прошлого века постгегельянец А.Кожев (Кожевников) объявил, что человечество окончательно перешло в постисторическую (читай: животную) стадию существования и теперь искру человечности в мире способны хранить разве что японцы, которые любят харакири и, следовательно, сохраняют единственное истинно человеческое качество "бесцельной отрицательности", negativite' gratuitе. Кожев, кстати сказать, стоял у истоков Европейского союза, считал себя строителем мировой империи, а по совместительству (надо признать, совершенно логичному в рамках его мировоззрения) был, как недавно выяснилось, еще и агентом советской разведки. С тех пор больших перемен не произошло. Во Франции в философских бестселлерах ходит книга о "свинской жизни" и "свинском образе мыслей", прививаемых современной цивилизацией. У нас А.Зиновьев дал народившейся "глобальной деревне" презрительную кличку "человейника", давая понять, что комфортная жизнь в европах унижает человека больше, чем борьба за выживание в тропическом лесу.

На Дальнем Востоке "человейник" так и лезет в глаза, уши и нос: всюду массы людей и бьет ключом жизнь, порядки строгие, а личной свободы никто не требует. И вместо "бесцельной отрицательности" все на самом деле исповедуют нечто похожее на американское PMA (positive mental attitude, позитивное умственное отношение). Но есть и весьма смущающее европейцев обстоятельство: здесь испокон века сложилась жизнеспособная цивилизация, которая в последние десятилетия стремительно наращивает экономическую мощь и уже готова бороться за мировое лидерство. Выяснилось, что японцы, китайцы, да и большинство народов Южной Азии вовсе не собираются покорно следовать за Западом, но имеют свое видение мира, свои жизненные ценности и достоинство. Более того, чем внушительнее успехи восточных обществ, тем энергичнее отстаивают они свое культурное своеобразие. Подобно тому, как на Западе миф о "желтой опасности" предназначен для внутреннего употребления, так и на Востоке в прессе, на многочисленных конференциях для "своего" круга, да и в публичных речах политиков теперь восхваляются "азиатские ценности" и "конфуцианский капитализм". Япония, а за ней Китай научились говорить Западу твердое "Нет!", и это стало шоком для западных обывателей, которые привыкли оправдывать свое привилегированное место в "глобальной деревне" превосходством своих "общечеловеческих ценностей".

Положение глубоко двусмысленное. Взять, к примеру, тот же Китай. Он заверяет мир в своей преданности мирному партнерству и в общем держится этого курса. В то же время он самым решительным образом отстаивает свой национальный суверенитет и экономические интересы. Вот это право на самостоятельность и, более того, самобытность своего жизненного уклада и внушает страх соперникам Китая на международной арене. Как-то поведет себя этот гигант, когда станет сверхдержавой? Скорее всего, этот вопрос не имеет четкого ответа в категориях политики. Его можно выудить только из изучения самой китайской цивилизации.

Что отличает цивилизацию Дальнего Востока? Прежде всего - акцент на ценности человеческих коллективов: семьи, корпорации, нации, государства. Социальность на Востоке - корпоративно-замкнутая, предполагающая интимно-доверительные отношения между ее членами. Это социальность родового бытия: она скрепляется ритуально-стилизованным жестом, и в ней каждый индивид призван пресуществить себя в тот или иной личностный тип предка-учителя, воплощенный в обычае и этосе коллективов. Такая социальность иерархична, и пребывание в ней требует постоянного нравственного усилия, как о том гласит заповедь Конфуция: "превозмогай себя и следуй ритуалу". Государство же выступает в роли не "ночного сторожа", как предполагается либеральной мыслью, а попечителя морального порядка. Примитивный образ такого иерархического социума можно наблюдать на старинных китайских рисунках или портретах, где череда слабо индивидуализированных, изображенных в одинаковых стилизованных позах лиц указывает на всеобщий и вечно возобновляемый порыв самотипизации жизненного опыта, созидающий надвременное или, точнее, всевременное тело рода.

В наши дни наперекор всем западным канонам восточные общества демонстрируют блестящие успехи капитализма, сложившегося в условиях иерархических структур и государственного патронажа, нередко - откровенно авторитарного строя. Во всяком случае, если считать либерализм политикой, обеспечивающей максимальную эффективность капиталистической экономики, то надо признать, что развитые страны и регионы современного Дальнего Востока - Япония, "четыре тигра", отдельные приморские районы Китая - не менее либеральны, чем Запад. По словам Славоя Жижека, мы сталкиваемся здесь с "парадоксальным сочетанием капиталистической экономической логики и корпоративной коммунитаристской этики, направленной на предотвращение всякой политизации общественной жизни". Вопрос, конечно, в том, имеем ли мы дело с "парадоксом" или какой-то еще неизвестной закономерностью человеческой истории, подрывающей, если вовсе не опрокидывающей, здание западной социальной науки? Нынешние достижения восточных обществ требуют, по крайней мере, допустить, что свойственная им культура иерархической сообщительности имеет не менее глубокие корни в человеческой природе, чем западный индивидуализм.

Американская китаянка и калифорнийский профессор Айхуа Онг в своей интересной книге о нарождающемся "глобальном" Китае сопоставляет капитализм Запада и Азии в следующих словах:

"В западных либеральных демократиях социальное регулирование осуществляется опосредованно, через набор стратегий, программ и техник, которые формируют экономические, семейные и общественные институты. В либеральных экономиках Азии социальное регулирование не столько рассеянно в различных инстанциях, сколько сосредоточено в государственном аппарате, и проблемы управления представлены как проблемы религиозного и культурного отличия от Запада...

В противоположность рациональному, расчетливому субъекту неолиберального Запада, который идет по пути индивидуализма, стремясь быть хозяином себя, экономики азиатских тигров создают рациональный субъект, который оформляется властью государства..."

Претензии азиатских обществ к экономо-политическому строю Запада можно свести к одному пункту: этот строй лишен нравственного оправдания. Отсюда инвективы их властей против "эксцессов свободы", которые сочетаются с акцентом на исполнении гражданами их обязанностей и долге государства принимать решения не слишком популярные, но отвечающие интересам нации. Левый европейский интеллектуал Жижек не совсем прав, когда говорит об отсутствии политики в капиталистических обществах Азии. Просто политика там - совершенно в постмодернистском духе - является выражением культурной идентичности, доходящим порой до стихийно-бытового расизма. Многие китайцы, к примеру, убеждены, что европейцы уже в силу особенностей их физиологии не в состоянии достичь вершин китайской духовной просветленности. О японском чувстве собственной исключительности и говорить нечего: даже корейцы, столетиями живущие в Японии, не имеют японского гражданства. Иностранец может ощутить на себе культурный изоляционизм народов Восточной Азии по возбужденно-церемонному отношению к своей персоне и ревнивому вниманию к его мнению об их стране - все потому, что каналы реального общения отсутствуют.

Пожалуй, самым ярким примером типичного для Азии "патерналистского" капитализма служит преимущественно китайский Сингапур - одно из самых процветающих и в то же время антизападнически настроенных государств Восточной Азии. Цитирую вновь А.Онг:

"Вследствие его недоброй репутации авторитарного государства и периодических репрессий аналитики склонны рисовать негативный образ Сингапура. Но большая часть повседневной жизни Сингапура управляется не репрессиями, а применением знания и положительным употреблением власти. Широкий диапазон программ - жилищных, медицинских, банковских, образовательных - создают не просто социальный консенсус, но и реальную практику, которая отражает либеральный этос государственной эффективности. Направляемое государством социальное регулирование включает в себя кооптирование отобранных лиц в корпоративные и профессиональные элиты, которые участвуют в выборах в парламент, в работах государственных комитетов и экспертных групп... Но помимо регулирования общественной жизни через механизм общественного благосостояния государство должно нести ответственность перед гражданами за поддержание высокого уровня жизни и постоянный экономический рост".

Ситуация в этом городе-государстве лишь в наиболее концентрированном виде выражает тенденции развития, общие для всех азиатских "тигров" и континентального Китая, который сегодня старательно Сингапуру подражает. Остается фактом, что Сингапур столь же закрыт для "тлетворного влияния Запада", сколь открыт для туристов и инвесторов. Сингапурские власти могут запрещать продажу жевательной резинки после незначительного инцидента в метро или назначать палочные наказания независимо от национальности и статуса провинившегося, будь он хоть американец. А тем временем в Сингапур вливаются все новые капиталы, и город хорошеет на глазах. Вот полезный урок, который преподает Сингапур, а теперь и КНР: капитал привлекает не только и не столько дешевая и дисциплинированная рабочая сила, сколько общая стабильность в государстве и наличие консенсуса в обществе. Такой консенсус обеспечивается, кстати сказать, наличием крепкого среднего класса. Не нужно забывать, что государства Восточной Азии, от Японии до того же Сингапура, - это страны, где преобладают малые предприятия семейного типа.

Малый и средний бизнес нуждается в поддержке государства, которое должно обеспечивать его кредитом и защищать от крупных капиталистических хищников. Он же в наибольшей степени зависит от культурной нормативности, поскольку составляет ядро общей социальной среды, в которой формируется консенсус. Из этого не следует, что между средним классом и государством не может быть конфликтов. Масса мелких собственников в последние годы все решительнее выступает против гнета бюрократии и ограничительных мер государства. Но эта борьба ведется не столько партиями, сколько независимыми общественными организациями, нередко включенными в региональные и глобальные сети подобных объединений. В свою очередь государство в последнее время смягчает свои репрессивные меры. В Малайзии и Сингапуре, например, критиков режима (всегда единичных) теперь предпочитают не сажать, а разорять посредством судебных преследований.

Если посмотреть теперь на "весь мир", то напрашивается одна простая типология мировых цивилизаций. Америка характеризуется полной преемственностью цивилизации и природы: она представляет "новое варварство" постистории. Европа ищет свою идентичность в определенном историческом синтезе культуры: она представляет опыт очеловечивания, гуманизации мира. Что же касается Востока, то в нем господствует момент самотипизации практики, преображения природы в культуру: он являет торжество культуртрегерства.

Сингапур мне не чужой. В начале 70-х, после окончания университета, я в течение года стажировался в местном университете. Впечатления мои, как и моих тогдашних друзей-европейцев, в духе того времени крайне политизированных, были двойственными: изумление перед кипящей вокруг эффективно организованной жизнью и недоумение перед всеобщим равнодушием к политике и "духовным ценностям". Порядок в обществе практически не требовал вмешательства полиции, но в кругу европейцев не стихали разговоры про "полицейское государство". Взвешенная оценка принадлежит той же А.Онг:

"В так называемых авторитарных государствах Малайзии и Сингапура подданные на самом деле постоянно оценивают своих правителей, но их требования лучшего управления выражаются в понятиях не столько демократического представительства, сколько эффективности государства в обеспечении общей социальной защищенности и процветания".

Не следует ли отсюда, что секрет экономического процветания нужно искать в духовном и нравственном состоянии общества? Что "оборот капитала" и приносимые им материальные блага оправданы лишь тогда, когда служат чему-то большему, чем они сами? Кажется, Восток возвращает капитализму смысл, который тот утратил на Западе. "Возлюби ближнего, как самого себя, а Бога больше, чем себя". В этом слове "больше" все и зарыто. Любовь не подвластна расчету, она есть способность дать даже "больше", чем имеешь. Кто не любит больше, чем может, не сможет любить вообще. И поэтому так хорошо экономически вычисленное либерально-демократическое равенство на Западе вовсе не гарантирует дружного и здорового общества. И нездоровье этого общества проявляется, помимо прочего, в том, что оно не любит и не умеет выстраивать партнерские отношения с другими цивилизациями. И наоборот: иерархические отношения, которые находят свое высшее выражение в религии, делают возможным доверие между людьми и потому способны самым прочным образом связывать людей друг с другом. Одним словом, без нравственности, освящаемой религией, не будет и устойчивого благосостояния. В православной России, войдя в чужой дом, сначала кланялись иконе, а потом хозяину. В исламских странах, прежде чем заключить договор с человеком, подтверждают свою верность Богу, так что по отношению к неверующему у мусульманина вообще не может быть обязательств. В круге Дальневосточной цивилизации, заключая договор, лишь призывали в свидетели "Небо и Землю", реже богов. Но это означает, что здесь, как в протестантизме, божественный статус обретала сама взаимность отношений между партнерами. Религиозное измерение "междучеловеческого" бытия как бы переводилось внутрь него, но не устранялось вовсе.

Ницше говорил: "Одна и та же наука создает прекрасных ученых и отличных солдат: наука приказывать и повиноваться". Приказывать умеет только тот, кто способен повиноваться. Только тот поведет за собой людей, кто владеет собой. Пора понять, что без науки повеления/послушания не обойтись и в деловой жизни.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67