Юбилейная заявка

«Бесы» Юрия Любимова принадлежат к числу постановок, которым изначально, еще до появления на свет уготованы яркая судьба и знаковое положение. Спектакль одного из самых известных и уважаемых отечественных режиссеров по «классическому», «пророческому» русскому роману не мог остаться незамеченным. В мифологизации «Бесов» активное участие принял и сам Любимов: именно этой постановкой мэтр отметил свое 95-летие. К тому же «Бесы» - первый спектакль, представленный на суд публики после ухода режиссера из Театра на Таганке.

Впрочем, постановка стоит внимания и вне этих предлагаемых обстоятельств. В отличие от большинства современных режиссеров, не рискующих объять необъятное и потому вычленяющих из произведений Достоевского одну сюжетную линию (в продуктивности этого приема убеждают блестящие «Мальчики» Сергея Женовача или «Нелепая поэмка» Камы Гинкаса), Любимов решил вместить в трехчасовой спектакль все богатство заложенных в романе идей и чувств, дополнив его многообразием собственных художественных средств. Глаза и мысли начинают разбегаться, как только поднимается занавес приютившего режиссера Театра им. Вахтангова. В углах сцены – теплый полумрак старинных икон, в центре – буйство красок, символизирующих недостижимое всеобщее счастье «Асиса и Галатеи» Клода Лоррена, а между ними, просачиваясь во все щели, заполняя каждый миллиметр пространства, - воинствующая серость толпы.

По построению и атмосфере «Бесы» нередко напоминают митинг. Пока на авансцене разыгрывается личная драма одного из героев, остальные откликаются на нее криками, пафосными лозунгами или бессмысленным кружением. Подобная организация сценического пространства не раз называлась в числе главных достоинств постановки – и называлась абсолютно справедливо. Хотя бы потому, что этот прием наполняет каждый эпизод смутным беспокойством, ощущением неотступного соглядатайства (Ставрогин, например, освобожден от него только в финальном эпизоде самоубийства), столь характерным для сгущенной атмосферы романа Достоевского. Все действующие лица, уходя в тень, перемещаясь на периферию зрительского внимания, превращаются в мелких бесов (и в этой роли выглядят наиболее органично). Если в начале спектакля в демонизме массовки еще возникают сомнения – ее можно уподобить хору античной трагедии, то ближе к середине постановки ужимки, прыжки и прочие пластические композиции в исполнении ее участников эти сомнения окончательно развеивают. Особенно запоминается рычащий хоровод пятерки Верховенского, вызывающий в памяти строки из «Бесов» пушкинских: «Сколько их, куда их гонят, / Что так жалобно поют?»

Неотъемлемой частью фирменного стиля Любимова давно стал политический подтекст. Однако в данном случае он превратился в досадное излишество, неуклюжую подпорку к спектаклю и тексту. Превратился потому, что социальная составляющая ограничивается поверхностными колкостями вроде обыгрывания сходства фамилий «Липутин» и «Путин» и язвительных каламбуров («Ли-Путин руководит мразью»), особенно странно звучавших после юбилейных поздравлений президента. Сами по себе «Бесы» допускают, даже предполагают гражданские высказывания, готовя для них богатую метафизическую основу. Благоприятные условия создал и недавний всплеск социальной активности – «митинговая» организация сценического пространства сразу вызывает в памяти Болотную площадь. Едва ли это можно отнести к категории случайностей. «Бесы» явно задумывались как злободневный памфлет – но таковым, увы, не стали. Как не стали они и исследованием глубин подсознания, историей разрушенных судеб и трагических внутренних противоречий.

Характеры – вот главное испытание для всех, кто решается перенести на сцену Достоевского. Сыграть его мятущихся, вечно выходящих за рамки героев непросто. И задействованным в постановке Юрия Любимова актерам это, увы, оказалось не под силу. Они спрямляют внутренние противоречия характеров, заменяют сомнения бессмысленными, но очень динамичными перемещениями по сцене, а тщательно скрываемую боль – истерическими криками. Впрочем, таковы типичные театральные проблемы. А у «Бесов» есть немало своих, уникальных. Например, уже упомянутые хореографические композиции, любимые режиссером, но не очень удающиеся актерам. Комплексная пластически-драматическая манера игры – при всей ее выигрышности и выразительности – требует особой фактуры, особого таланта. Без них язык тела остается непонятным или, что еще хуже, смешным, лишая зрителя последней надежды на адекватное восприятие образов и событий.

Визуальная составляющая играет в спектакле важную, порой решающую роль - тем ощутимее пластические неудачи или разнобой в сценическом оформлении, где иконопись смешана с плакатами. Не умея собрать по частям сложную мозаику характеров, актеры заменяют ее маской, набором не качеств, а внешних признаков. Николай Ставрогин (Сергей Епишев) в удлиненном черном фраке и лайковых перчатках, с зализанными волосами и неизменной элегантной тростью меряет сцену крадущимися кошачьими шагами. Несгибаемо гордая Варвара Петровна (Екатерина Симонова) величаво поправляет седые локоны и для порядка покрикивает на ближних и дальних. Волчком вертится Липутин (Леонид Бичевин), истерично заламывает руки Лизавета Николаевна (Евгения Крегжде), елейным голосом провозглашает прописные истины Тихон (Юрий Красков), бледной тенью следует за своим демоном-искусителем Даша Шатова (Мария Костикова). Схемы и шаблоны не дают спектаклю рассыпаться, но при этом отдаляют персонажей от зрителя, подрывают веру в их истинность (как ни странно, самый живой и симпатичный герой «Бесов» - вечно пьяный капитан Лебядкин в исполнении Евгения Косырева).

Еще одну ложку дегтя в любимовскую премьеру добавляет специфика постановки. Первая половина спектакля напоминает снежный буран, где сталкиваются разрозненные события и лица, политические лозунги и философские рассуждения. Ближе ко второму действию в нем проступают сюжетные линии, но затянутая сумбурная экспозиция не проходит бесследно для образов главных героев. Зрителю, предварительно не перечитавшему Достоевского, непросто разобраться в родственных связях Николая Всеволодовича и Варвары Петровны или, допустим, в любовной линии, привлекающей внимание ближе к развязке, когда Лизавета Николаевна, жертвуя добрым именем, приезжает к Ставрогину. Утрачивая фрагменты биографии, персонажи расплескивают характеры. И вот Степан Трофимович (Юрий Шлыков) из порядочного, но тщеславного и слабохарактерного протеже Варвары Петровны превращается чуть ли не в образец идейности, противостоящий вакханалии поверхностных суждений (представление героя о самом себе смешивается с представлением авторским и режиссерским). Дарья Шатова низводится до безгласной серой мышки. Лизавета Николаевна приравнивается к слабонервной уездной барышне. А противоречивый внутренний мир Николая Всеволодовича и вовсе остается тайной за семью печатями – несмотря на то, что к программке спектакля прилагается его «Исповедь».

В начале статьи мы уже упоминали о многоплановости любимовской сценографии. Помимо визуальной составляющей и включения в театральное действо текстового компонента, важная роль в «Бесах» отведена музыке. В центре хаотического кружения героев и идей пианист исполняет Стравинского и Мартынова, формируя особую атмосферу каждого эпизода и контрастируя со всеобщей мелкой суетой. Музыка и яркое решение финальных эпизодов (Шатов, погребенный под знаменами, пустой, давящий полумрак комнаты «гражданина кантона Ури») производят сильное впечатление. К сожалению, оно не перекрывает ставшее лейтмотивом статьи ощущение размытости спектакля, не уменьшает досады от несогласованности мощных художественных средств, бьющих в разных направлениях. Находясь под их перекрестным огнем, убеждаешься, что Достоевский и Любимов «слишком широки». И их неплохо бы сузить. Что «Бесы» - не подведение итогов многолетнего творческого пути, а скорее заявка, незаконченный набросок, таящий в себе множество нереализованных возможностей. Для маститого, опытного режиссера, мэтра и юбиляра это, пожалуй, лучший комплимент.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67