Российскую политику в отношении общего европейского пространства на протяжении двадцати лет от Горбачева до Медведева принято делить на принципиально различные периоды. Это, однако, больше связано с личностным восприятием процессов (различия между четырьмя лидерами более чем очевидны), чем с анализом собственно проводимого ими курса. Между тем концептуальный подход Москвы последователен, в его основе лежит принцип неделимости безопасности – отказа всех участников европейской политики от укрепления собственной безопасности за счет безопасности других. Правда, политические условия в Европе и мире менялись, соответственно трансформировались и представления о формах воплощения этого принципа в жизнь.
Михаил Горбачев, предложивший идеологию «нового политического мышления», предполагал превратить окончание холодной войны в «совместное предприятие» двух сверхдержав, которые и определили бы на паритетных основах принципы мироустройства и безопасности. Красивая идея на деле оказалась чистым идеализмом. Никто не хотел брать на себя юридических обязательств, предпочитая ограничиваться политическими декларациями. Это, впрочем, было вполне объяснимо. Когда страны евро-атлантического пространства приблизились к конкретной реализации впечатляющих планов (конец 1990 года), Советский Союз уже дышал на ладан, и у Запада возникли вполне обоснованные сомнения в том, стоит ли сооружать общий европейский дом по совместному дизайну, если второй «архитектор» явно сдает позиции.
У Бориса Ельцина, особенно в начале его правления, большого выбора не было – после коллапса Варшавского договора и СССР неделимость безопасности фактически могла быть обеспечена только в рамках НАТО. И на раннем демократическом этапе такой вариант рассматривался, хотя до конкретных консультаций дело так и не дошло. Затем альянс двинулся путем переваривания геополитического наследия бывшей советской империи, а вопрос о вступлении России так и не был поставлен.
После этого Москва попыталась придать реальные функции Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) как единственной универсальной европейской организации. За этим, конечно, стояло стремление воспрепятствовать экспансии Североатлантического альянса, но подход оставался неизменным – единое поле безопасности. Однако предотвратить деградацию ОБСЕ не удалось по той причине, что, кроме России, по сути, никто не был заинтересован в сохранении полной дееспособности этой организации. Остальных значимых членов ОБСЕ вполне устраивало преображение этой структуры в бюро по оценке выборов на постсоветском пространстве. Поражение России в борьбе против расширения Североатлантического альянса было зафиксировано в Основополагающем акте Россия – НАТО, подписанном в 1997 году.
При Владимире Путине идея неделимости безопасности определялась дискуссией о глобальных угрозах, которая вспыхнула после террористических актов в США 11 сентября 2001 года. Представлялось, что масштаб новых вызовов таков, что преодоление унаследованных от прошлого страхов и фобий – вопрос почти технический. Совет Россия – НАТО, учрежденный в 2002 году, казалось, создавал основу для подведения черты под психологическим противостоянием. Однако этого не произошло. Курс американской администрации на форсированное укрепление позиций в посткоммунистических странах привел к резкому нарушению баланса сил на востоке Европы, пиком чего стала кавказская война августа 2008 года.
Дмитрий Медведев в своей инициативе относительно новой архитектуры безопасности, по сути, попытался дать всеобъемлющую схему решения этой проблемы, продемонстрировав преемственность с политикой всех трех своих предшественников. Не случайно в лексиконе главы государства вновь появилась формула о пространстве «от Ванкувера до Владивостока», которую российские лидеры не употребляли со времени Горбачева. Цель та же – восстановить распавшееся единство восприятия безопасности во всех ее проявлениях – от военно-политического до энергетического.
Призывы придать будущему договору юридически обязывающий характер – это осмысление накопленного опыта. Как показали последние двадцать лет, в условиях стремительно меняющегося контекста и отсутствия баланса сил и интересов никакие политические договоренности не работают даже в краткосрочной перспективе. Ожидать быстрой подготовки такого документа не приходится, прежде всего по той причине, что нет устойчивого статус-кво, который он мог бы зафиксировать. Но начало дискуссии о способах обеспечения европейской безопасности в XXI веке – а она началась, несмотря на скептическое отношение западных стран, – по крайней мере, позволяет интеллектуально подготовиться к моменту, когда контуры новой ситуации начнут проясняться.