Время "очень точных" текстов

Принято говорить об интеллигенции и революции. А хочется поговорить о журналистике и революции. О публицистике и революции. О том, что произошло в стране этой зимой, написаны сотни текстов. Еще сотни будут написаны. А что произошло с нашей профессией? Точнее, произошло ли с ней что-нибудь, заслуживающее внимания?

Протестная зима могла бы стать временем расцвета политической публицистики на русском языке. Мне кажется, что этого не произошло. Напротив, обострились все системные болячки профессии. Все профессиональные дилеммы стали актуальными. По большому счету, это кризис, просто на волне революционной эйфории он не был замечен.

Прежде всего, политической публицистики стало невероятно много. Не только колонка в газете или монолог в радиоэфире, но и запись в блоге или Фейсбуке (например, в Фейсбуке Альфреда Коха), пусть не вполне сознательно и пусть лишь в какой-то степени, выстраиваются как структурированные высказывания о политике, которые предлагаются для прочтения, одобрения (согласия), критики или дальнейшего самостоятельного осмысления проблемы.

Тексты профессиональных публицистов десять или двадцать лет назад бытовали в среде читателей; сегодня они бытуют в среде читателей, которые подчас сами производят публицистические или квазипублицистические тексты, а Сеть уравнивает их с текстами профессионалов. Качественная френдлента политического колумниста, так или иначе, становится агрегатором политических высказываний. Ты работаешь, продолжая спор с френдлентой. Ты перестаешь проговаривать какие-то существенные вещи, потому что их уже высказал кто-то, кто наверняка прочтет твой текст. Ты ищешь оригинальности, теряя ее. Когда френдлента переживает период политического бурления, поиск осложняется дополнительно.

Протестная зима – период «очень точных» текстов. «Очень точно» - типовой комментарий к публицистическим или квазипублистическим публикациям и записям в соцсетях. Он означает, что автору удалось выразить мысль или суммировать ранее высказанное таким образом, что активный читатель узнает в прочитанном собственные артикулированные или еще не артикулированные суждения. Создание «очень точных» текстов – один из соблазнов политической публицистики протестного периода, когда правильное понимание происходящего постулируется коллективно, интенсивно и агрессивно. Профессиональная публицистика превращается в талантливое, риторически грамотное, эмоционально насыщенное оформление «правильных суждений». На ветру революции уровень критичности публициста в отношении «правильных суждений» снижается, поскольку снижается уровень самокритичности и рефлексивности целевой аудитории.

В публицистике отходит на второй план один из двух, на мой взгляд, важнейших ее элементов, а именно элемент провокации, игры с аудиторией. Дмитрий Бутрин как-то на волне критики оргкомитета митингов написал, что мало кому из публицистов хочется работать, но все хотят делиться «несвоевременными мыслями». Это так, если учесть, что «несвоевременные мысли» в период протестной зимы также превратились в тренд. Публицист ловит настроения аудитории – то пишет про «умные лица на митингах», то вдруг дистанцируется от протестного движения. От персонального таланта зависит, видны ли белые нитки или нет. В этой «несвоевременности» нет ни грамма провокационности. Это еще одна разновидность «очень точных» текстов.

По большому счету, политическая публицистика на русском языке (и ваш покорный слуга вовсе не собирается выводить себя за скобки) в последние месяцы функционировала в двух режимах – в режиме огромного революционного комитета, коллективным усилием составляющего манифесты (кто «точнее» выскажет общее мнение о Тине Канделаки, Чулпан Хаматовой, митинге на Поклонной горе, инициативах Медведева и проч.) и в режиме контрреволюционного комитета. Авторов, воспринимающих равную удаленность от двух лагерей как выбор а) принципиальный, б) профессиональный или в) как личную драму, можно пересчитать по пальцам. Вместе с тем, именно равная удаленность, пусть как играемая роль, как профессиональная позиция, способна породить провокацию. Работа в оргкомитете без конца и края – нет, не способна.

Второй важнейший элемент, который также начал выпадать из политической публицистики, - это элемент независимости в формулировании идеологической или политической позиции. Что это значит? Это значит, что публицист вовсе не обязан скрывать свои политические пристрастия. Он может быть, к примеру, либералом. Националистом. Коммунистом. Убежденным сторонником В.В. Путина. Сетевым пиратом. Геем. Курителем опиума. Кем угодно. При этом modus operandi политического публициста характеризуется тем, что он, будучи, к примеру, либералом, критикует Путина за то, что тот не либерал, но вместе с тем не дает прохода и всем записным либеральным политикам там и тогда, где и когда их жесты и действия расходятся с его представлениями о либерализме. И, что особенно важно, это не зависит от конъюнктуры.

Барак Обама в одной из своих автобиографических книг объясняет, что его политическая позиция «ближе к тому, что пишет The New York Times, чем к тому, что пишет The Wall Street Journal». Это очень наглядная демонстрация того, что в сфере идеологии публицистика первична, а политики-практики – вторичны.

Но то – в американской политике. В российской политике идеологический элемент остается недоразвитым. Это политическое манихейство: индивидуальное или коллективное добро против воплощенного зла. Когда вода начинает кипеть, становится невероятно сложно стоять на своем, на том, что и «до», и «после», и «вне» всевозможных «Немцов против Путина», «ПАРНАС против Путина», «Навальный против Путина». И, когда дохнула протестная зима, удержались единицы. Единицы остались по-настоящему критичными как ко всем политическим акторам, так и к тем интерпретациям действительности, которые они предлагают.

Один из моих любимых польских (подчеркну – левых) публицистов, Агнешка Волк-Ланевская из антиклерикального, либертинского еженедельника «Nie» написала пару лет назад, что в электоральном противостоянии партий Ярослава Качиньского (клерикала) и Дональда Туска (условного либерала) может отдать предпочтение Качиньскому. Почему? Да потому, что его экономические взгляды более левые. И точка.

Для сравнения: это все равно, как если бы либеральный российский публицист написал накануне выборов, что будет голосовать за «Единую Россию», потому что при всех «но», экономическая политика единороссов все равно либеральнее, чем экономическая политика коммунистов, Жириновского и «СР». Вы представляете себе такой текст? Я – нет.

Российская политическая публицистика и квазипублицистика не писали музыку протеста. Они просто с удовольствием, кто-то бездарно, а кто-то в меру талантливо, кто-то легко, а кто-то тяжело, начали ее играть. В этом была искренность. Было чувство «здесь и сейчас». Был голос совести.

Просто профессии в этом – не было. Может, она и не нужна? Может, действительно, нужен один большой оргкомитет, машина, порождающая один большой и очень точный текст?

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67