Одна женщина выговаривает недовольным-недовольным голосом: "Ты приблизился уже настолько, что перестраиваешь мой гормональный состав..."
Женщины... эти умеют заострять! Восторженный ты - воспринимал ситуацию в качестве "ситуации нашей взаимной любви", нисколько не отличая при этом процесс единения тел от процесса единения душ, а женщина тем временем недрогнувшей рукой проводила границу и, дифференцируя, актуализировала собственную телесность. Напоминала таким образом, что любовь, конечно, любовью, а только в результате каждый будет отвечать лишь за любимого себя - и за свою бессмертную душу, и за свой неотчуждаемый гормональный состав.
Первоначально недоумеваешь: что за странные диалоги надстроились над твоею внезапной, над твоею непредумышленной биологической связью?! Первоначально относишься негативно, квалифицируешь их как манерность, стараешься по возможности помалкивать, морщишься, шипишь про себя ядовитое "начита-алась!". Хочешь единственно биологии или, скорее, не хочешь ничего вообще. Но потом-то осознаешь, что напряженный постбиологический диалог на грани нервного срыва, что обозначенная речевой дуэлью сшибка интересов и самолюбий как раз и есть пресловутая Культура. Постепенно входишь во вкус, начинаешь целенаправленно пикироваться, начинаешь, подобно вудиалленовским невротикам, метить территорию языком. В конечном счете радуешься и болтливому себе, и не в меру агрессивной партнерше, да так, что биология отходит на второй план, а гормональный состав начинает корректироваться именно болтовней.
"Интересный диалог" - классический способ возгонки биологии до уровня читабельности и смотрибельности. Развитая культура провоцирует именно диалог, то бишь добровольно-благодарный обмен, а неразвитая культура - принудительный отъем, попросту воровство. Мысли не бог весть какие оригинальные, однако было приятно добыть их самостоятельно, подвергнув принудительной деконструкции картину режиссера из ЮАР Гэйвина Худа Tsotsi, получившую и "Оскара - 2006", и "Золотой глобус - 2006" за лучшую иноязычную ленту. На первый взгляд это плохая работа, без надежды и скукотища. А зато на второй взгляд, на внимательный, неплохая, актуальная, для ума.
Сюжет этой увенчанной множеством призов картины таков. В рамках одной семьи нормального достатка жили-были мама, папа, малолетний сын Дэвид и собака. Мама заболела чем-то заразным и вот теперь лежит умирает. Мама просит мальчика: "Дэвид, подойди и дай маме руку!!" Дэвид так и делает, но тут вмешивается суровый отец, который запрещает мальчику касаться маминой руки, маминого тела. Отец недвусмысленно говорит: "Мой сын! О, мой сын!! Не сметь..." - вот что-то такое.
Потом, если я правильно понял, отец убивает собаку, видимо, тоже заразную. Мальчику, в его же интересах, запрещено прощание еще и с собакой. Тогда мальчик убегает из дома, поселяется на улице, в какой-то трубе, вместе с десятками других беспризорников. Потом мальчик вырастает, крепнет, превращается в уличного бандита, собирает под свои черные знамена гоп-компанию. Называется уже не Дэвид, а Цоци. История с отцом, матерью и собакой дана небрежно, впроброс, и ее легко не заметить; это потому, что сознание мальчика ее вытесняет. Между тем история эта - ключевая, отчего не заметить ее никак нельзя. Пожалуйста, обратите на эту историю внимание, что называется, не проходите мимо, будьте же людьми!
Итак, Цоци - жесток и непримирим. Он грабит и даже убивает. Его цель - аккумулировать в своем социальном теле ту власть, которая когда-то так пленила, так заинтриговала его в исполнении отца. Грабит, убивает, кулаками учит уму-разуму подчиненных ему хулиганистых парней, однако вся эта самодеятельность не приносит парню дивидендов: взрослые уголовники посмеиваются, путь в более-менее приличные публичные места отныне заказан. Это очень важное умозаключение-наблюдение: в архаическом обществе невозможно эмансипироваться в одиночку, по собственному хотению, в соответствии с мерой собственного таланта (в данном случае - жестокого, но все равно таланта).
Львиная доля экранного времени отдана фантазму главного героя - случаю с ребеночком. Не важно, каким образом, но в руках Цоци оказывается чужой младенец. Возбужденный, предвкушающий Цоци находит красавицу-кормилицу и под дулом пистолета заставляет ее кормить мальчика грудью. Цоци дает ребенку свое давно позабытое имя "Дэвид". Наконец, Цоци неоднократно заявляет "Это мой ребенок! Это мой ребенок!!", в точности воспроизводя стиль поведения и небогатую речь собственного властного папаши.
Великолепный ход. Некритически настроенный, поверхностный зритель может решить, что Цоци предвкушает "радость отцовства" и сопутствующее счастье "морально-нравственной перековки", но на самом-то деле фильм не про это. Цоци мечтает о наделении себя властными полномочиями. Автор, Гэйвин Худ, акцентирует следующий момент: в обществе раз и навсегда победившей архаики предельно престижна социальная ниша "отец". Парадокс этой хитрой и совершенно справедливо отмеченной "Оскаром" картины в том, что Цоци обретает младенца не для того, чтобы благодаря сопутствующей "заботе" превратиться в "хорошего" и, как сказано в одном рекламном материале, "искупить былые грехи", но единственно для того, чтобы наконец-то в полной мере реализовать свою волю к власти, неуемную волю к насилию и контролю!!
Красавица-кормилица не то чтобы влюбляется в Цоци, нет, молодую женщину реально впечатляет именно его статус отца. Цоци регулярно настаивает: "Это мой ребенок! Это мой ребенок!!" - и категорически отказывается передать ей на воспитание грудного Дэвида. Скоро догадываешься: дело в том, что именно подобная декларация статуса способна подействовать на красавицу лучше чего бы то ни было. Лучше ласк, лучше денег и лучше изысканных слов. Вся его криминальная динамика не сработала! А зато его внезапная статика ("Я - отец!") позволяет самоопределиться, позволяет обрести в этом обществе недюжинный вес, позволяет получить реальную власть над теплокровными ближними (над младенцем, который совсем скоро подрастет и станет слушаться; над красавицей-кормилицей с красивой грудью и большими масляными глазами, пользы от которой, извиняюсь, будет еще больше, чем от младенца).
Однако удачное обретение ребеночка и сопутствующего этому обретению "статуса отца" не более чем фантазм. Гэйвин Худ хорошо показывает, как упорно, как бешено, до последнего, цепляется одержимый Цоци за младенца. В конечном счете он дрожащими руками отдает это спеленутое "верное средство для собственной социальной реализации" биологическим родителям.
Полиция требует от стервеца поднять руки. Стервец поднимает и сдается. Самостийность - невозможна. Эмансипация посредством индивидуальной активности - невозможна. Крах надежд и иллюзий. Конец фильма. Я принял этот фильм очень близко к сердцу. Отдельно впечатлило то, что все герои - чернокожие, губастые, непохожие на нашего среднестатистического публичного человека из телевизора, с телеэкрана и с журнальной обложки. Вот ровно таким я и представлюсь самому себе в ночных неприятных кошмарах. Нелегитимным черным из трубы.
Гетто. Архаика. Статика. Отец выпорет. Отец запретит проводить больную маму в последний путь. Не пустит к девочкам. Разлучит с собакой. Задекларирует свое право на тебя, съест. Покуда ты сам не "отец", даже не посмотрит в твою сторону прекрасная женщина. "Цоци" - всемирно-историческая картина о региональных проблемах. Первой книгой, от которой мне снесло крышу, был роман Луи Буссенара "Капитан Сорви-голова". В семь лет, очарованный, я мечтал - правда, правда! - о южно-африканской судьбе. И ты ее получил, парень! Оказалось, правда, что в твоем (моем) прихотливо модернизированном фантазме ты (я) даже не бур, но негр! Отверженный Другой.
Фильм выполнен в режиме "скороговорка". Почему? Смотри начало колонки: потому что Южно-Африканской Республике не хватает проработанной культурки, потому что невозможно опосредовать архаичную социальную статику вызывающе интересным словом, самовоспроизводящейся речью. Трагикомизм нашей российской ситуации в том, что здесь и аутентичной Культуры много, и генерировать Речь получается не хуже, чем у Вуди Аллена, у многих прочих других, да вот беда: кто-то попросту отключил и нашу свободную Речь, и нашу непотопляемую Культуру от нашей же Повседневности. Кто-то безответственно или же, наоборот, вредительски дернул рубильник. И вот уже ты бессилен наговорить себе успеха, ты можешь его только украсть, подобно тому, как Цоци крадет ребенка и сопутствующий статус отца-пахана.
В заключение предлагаю вспомнить, как решается образ отца в современных американских картинах. Там отец всегда полукомичен, стеснителен, вынужден себя доказывать, вынужден участвовать в социальных играх на равных с детьми, женами, любовницами и пр. В качестве примера можно привлечь миллион достойнейших опусов. В голову сразу приходят горячо любимые: "Чего хотят женщины", "Американский пирог 1", "В хорошей компании"...
Полезно помедитировать на тему "Отец в современном российском кинематографе". В голову приходят две хорошие картины: "Апрель" и "Возвращение", все прочее - фигура умолчания. О чем молчат-то??
Кроме симпатичной в кинематографическом плане Америки есть еще Иран, с которым Америка будто бы собирается воевать. Так вот, в замечательном иранском кино ровно так же, как и в кино американском, отец не довлеет, там актуальна, скорее, проблема женитьбы. Там совсем неактуальна проблема воровства статуса. Я это к тому, что, судя по фильмам, Иран - это в высшей степени цивилизованная страна. А у нас до сих пор высокомерничают, полагая, что это мы нынешние (!) можем и должны научить Иран ценностям. Не думаю.