В песочнице

5:30. О боже. О боже. Где я?

7:00. Взвесилась.

7:03. Вернулась в кровать, расстроенная из-за веса. Плохая ситуация в голове.

Знаменитые романы Хелен Филдинг - не о причудах среднего класса, не про бабью дурь. "Самое страшное - это ближайшие пять минут", - сформулировал проницательный Славомир Мрожек. Специфические вопросы Бриджит Джонс вроде "Как выбрать бойфренда?" или "Как программировать видео?" сводятся к общечеловеческому: "Как прожить ближайшие пять минут?" К самому проклятому из вопросов.

14:00. Говорят, вздремнуть ненадолго - прекрасный способ восстановить силы.

19:30. Вот черт!!!

В романах о похождениях великой и ужасной Бриджит Джонс наиболее удачны те моменты, где нет ни больших, ни средних нарративов, а есть череда интервалов, сегментов, реплик, междометий. Где и без того психологически достоверное речевое поведение лишний раз удостоверяется точным хронометражем. Впервые открыв "Дневник Бриджит Джонс" четыре года назад, припомнил интервалы Василия Розанова, Льва Рубинштейна, Эдуарда Лимонова эпохи "Дневника неудачника", но разница все-таки есть. У наших различима навязчивая поэтичность, их формулы норовят угнездиться в идеальном измерении, вне времени и пространства. В сущности, поэзия - своего рода корпоративная этика. Наши настаивают на случайности, на необязательности своих речевых жестов, но тут же предъявляют "хорошо сделанные вещи", практически афоризмы. Наших соблазняет гиперэротическая поза "великий русский писатель". Тот, кто хоть раз примерил ее на себя, уже не воспринимает "ближайшие пять минут" всерьез.

В уходящем году страна демонстрировала волю к глобализации. На страницах нового глянцевого журнала Владимир Сорокин всерьез порассуждал о том, кто из нынешних русских писателей достоин Нобелевской премии. А мы-то думали! Хоть один отъявленный циник! Но нет. В недавнем телевизоре ведущий без обиняков говорил гостю студии: "Эдуард, закройте уши. Итак, Лимонов - великий русский писатель!" Тостуемый гордо молчал, не протестовал, хотя был приглашен в эфир в качестве политика. Грустно. Даже культивирующий трезвость Дмитрий Пригов вдруг выдал себя, раскрыл пароли и явки, поставив диалоги Виктора Ерофеева в пример Борису Акунину (Пригов Д.А., Шаповал С.И. Портретная галерея Д.А.П. - М.: 2003, с.152-153). Но позвольте, Акунин многократно манифестировал нежелание быть "великим русским писателем", Акунин не хочет меряться ни со старыми, ни с новыми "художниками", включая Ерофеева, диалоги которого на самом деле уж-жасны: не поленился, проверил. (К тому же у Акунина не "диалоги", а комикс-реплики, на картинках такое размещают в "облачке".)

И потом, разве не рассудительный Пригов объяснял нам, что между теми писателями и писателями этими - никакой разницы нет? Теперь он потешно щиплет Акунина в отместку за то, что этому Акунину удалось в полной мере реализовать проект, который Дмитрий Александрович рекламировал полтора десятка лет, рекламировал и только. Но почему же проект не удался самому Пригову? Оставим в стороне спекуляции на тему масштаба дарования, на тему таланта, Пригов вроде бы достаточно умный стилизатор, чтобы осуществить нечто подобное, сугубо технологическое. Теоретически. Выясняется, однако, что он запал на позу "великий русский писатель", что его социальное тело примеривается к ней, втайне ее практикует, и поза эта, будто сложная йогическая асана, сковывает движения мастера, понуждает участвовать в корпоративной возне и сравнивать во всех отношениях несоизмеримое.

Хелен Филдинг написала книгу, соразмерную человеку. Не факт, что все книги должны быть вот такими, слишком человеческими. Но хотя бы некоторые книги должны быть скромными, программно невеликими. "Дневник Бриджит Джонс" - образцовая проза жизни, предъявляющая предстоящие пять минут как неотчуждаемый кошмар каждого из нас и таким образом уравнивающая бедняка с миллионером и консерватора с либералом. Экранизация - куда более коммерческий проект. Но и у нее есть свои достоинства. Вторая часть, "Грани разумного", даже симпатичнее первой. Актриса Рене Зеллвегер нечеловечески располнела и окончательно превратилась в комическую милую толстушку. Получилась история о том, как жизнерадостное частное лицо, в лучшем случае имевшее шансы на невыигрышную роль второго плана, регулярно нарушая правила корпоративной игры и благодаря этим своим нарушениям - добивается-таки права на роль главную. Все остальные персонажи имеют в запасе несколько запасных стратегий поведения, планируют, умничают, заводят знакомства, стараются выглядеть. И только эта, с позволения сказать, набитая дура имеет в виду единственно ближайшие пять минут. Наверное, за нее планируют высшие силы. "Никто не знает будущего!" - смиренно декламировали в недавних "Хрониках Риддика" осведомленные космические пришельцы.

У нас в России прижилось понятие "проект", и это неудивительно. "Я планов наших люблю громадье, размаха шаги саженьи!" - в уходящем году гораздо увереннее говорили о свершениях, перспективах и масштабах. Страна все стремительнее приближается к истине. Боюсь, эта встреча старых друзей будет безрадостной. В Тулу звонит однокурсник-сценарист, с которым я давно не общаюсь: "Читаю тебя в "РЖ". Оказывается, ничего не изменилось!" И - предлагает участие в бессмысленной телевизионной авантюре из тех, на которые пару лет назад я уже потратил уйму никем не оплаченного времени. Парадокс: никому не приходит в голову предлагать психиатрическую помощь авторам глупых сериалов, подлых кинофильмов и претенциозных книг, а вот гляди-ка, мое стилизованное интимное бормотание вызывает снисходительное сочувствие.

Но на самом деле это не сочувствие, а ужас. Налицо закономерное неприятие человеком, приписанным к корпорации, - человека частного. Частное мнение раздражает, с точки зрения корпоративной этики частный человек обязательно ошибается. Но самое страшное - он демонстративно презирает всякое социальное проектирование. Он планирует себя в границах пяти ближайших минут и уже к шестой минуте относится с недоверием, почитая ее за необязательную роскошь, за вульгарный футуризм. Подлинная демократия - не рынок, не частная собственность, не либеральные заклинания. Демократия - это когда говорят: "Вот Манцов, он всегда ошибается, он кругом не прав, и поэтому мы хотим знать его мнение. А общеупотребимую истину, эту безотказную девочку по вызову, эту политкорректную соплю - станем промокать гигиенической салфеткой". Короче, как учит опыт Бриджит Джонс, излишний (социальный) вес провоцирует плохую ситуацию в голове.

"Мама, мама, я снова видел бабушку!" - "Сколько тебе говорить, сынок, не копай в песочнице так глубоко!" Не успели мы заподозрить героя в тонкости натуры и склонности к мистическим интуициям, как откровенная мама наши самые добрые подозрения опровергла. Зато какое глубокое бурение, зато сколько апломба! Анекдот года.

Помню, как в начале 80-х пошли по рукам концертные записи рок-группы "Машина времени". Но я-то всегда был поклонником хороших голосов, изобретательных аранжировок и оголтелого мелодраматизма. Мне не нравилось даже более-менее профессиональное, но монотонно-депрессивное "Воскресенье". Послушал-послушал и вернул бобину "Машины" с выражением неодобрения. Школьный приятель оскорбился: "Да ты что, совсем дурной? Ведь это же песни протеста и борьбы!" - "Например?" - "Например "Марионетки". Там зашифрована вся правда про ЦК КПСС и про Брежнева!" - "Чего-чего?!"

Тут же подоспело открытое письмо деятелей культуры "Рагу из синей птицы". Какие-то филармонические зубры и примкнувший к ним Виктор Астафьев предъявляли "Машине" свои нелепые академические претензии, тем дискредитируя саму идею борьбы с новой эстетикой и стоящим за ней неоварварством. В 82-м я победил на региональном конкурсе и на месяц уехал в пионерлагерь "Орленок", где подобные мне пытливые юноши и девушки участвовали во Всероссийском литературном фестивале. Все это были культурные, достойные люди, с некоторыми я подружился навсегда. В нашем втором отряде, где собрались самые взрослые, 16-летние, письмо зубров горячо и единодушно осуждалось прямо у ночного пионерского костра. Мне страшно нравились "Орленок" и новые друзья, но вот этот пафос вызывал самые недобрые социальные предчувствия. До сих пор помню, как, противопоставляя глубоко копающим рокерам "продажные ВИА", знавший наизусть всего Высоцкого и всего Макаревича Миша из Омска шипел мне в лицо: "Но самое отвратительное, самое гнусное - это ВИА "Веселые ребята". Не-на-ви-жу!"

Дело было в столовой, так что я едва не подавился компотом: эти-то чем провинились? Сплошная любовь-морковь, в авторах лучшие поэты и композиторы от Дербенева до Тухманова, десяток гениальных вокалистов от Бергера и Лермана до Барыкина с Алешиным. Я трепетно любил ВИА, эти внезапные ростки отечественной городской культуры, пробившиеся в конце 60-х сквозь идеологический железобетон ЦК КПСС, я не мог понять, почему мои не по годам развитые сверстники играют на понижение, отвергая голос и смысл - во имя торжества фальцета и спекулятивного куплета. Почувствовал себя диссидентом. Всем телом ощутил, как приближается эпоха, когда станет неловко говорить о любви и здоровье, зато туманные полуграмотные намеки обретут статус новой религии. Всего через десять лет на московских улицах закономерно появились громадные рекламные постеры, где победившая всех и вся "Машина" в уплату за победу услужливо рекламировала что ни попросят.

Произошло следующее. Опираясь на деревенских по происхождению коммунистических князьков, яростно душивших обманчиво простой городской масскульт и, подобно героям Зощенко, уважавших туманные полуграмотные куплеты (в широком социальном смысле, а не только в эстрадном), прорвались и укрепились на местности мелкие лавочники, люди, для которых западная культура враждебна, а Россия - слишком велика. Доминирующая два десятка лет поэтика мелкого лавочника не в силах подсказать ответ на страшный, на главный вопрос мировой истории: "Что делать в ближайшие пять минут?"

Погодите, скоро у нас будет космическая программа до 2050 года. Мы пообещаем себе и миру Марс с Юпитером. Опять провалим актуальную пятиминутку, и вот тогда закончимся по-настоящему. Уйдут в небытие даже прежние "великие писатели", потому что не останется ни одного благодарного читателя, только жадный космополитический плебс. Разочаровавшись в профессии, Последний Славист из Геттингенского университета издаст монографию, где мстительно докажет, что так называемая русская литература есть плод изысканной мистификации пражского студенческого кружка.

27 декабря 2004 года, 20:37. О боже. О боже. Где я?

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67