Я бы выдвинул новый ролик Алексея Дымовского на премию Кандинского. Работа в жанре видеоарт, напоминает те, что показывают в музеях современного искусства. Они вызывают у зрителя ощущение необъяснимой тревоги. Три года назад в музее современного искусства видел такую работу: на экране, по пустынной дороге идет бесконечная колонна военных грузовиков, крытых брезентом. В их реве есть что-то завораживающее: куда едут, что везут в предрассветной мгле – неясно, но понятно, что это предвестники беды и что случилось что-то большое и страшное. Первое, что приходит в голову бывшему советскому школьнику – началась ядерная война.
Дымовский совершенно точно уловил общее ощущение последних месяцев: нарастающую, необъяснимую тревогу, нервозность населения – на фоне надменной клоунады тандема. Такое ощущение было в детстве, сразу после смерти Брежнева. Но тогда это было логично – дряхлость, старость, смерть системы. А теперь это что означает? Вечную жизнь системы?..
Те, кто видел ролик Дымовского, делятся странным ощущением: кажется, будто «начало оборвано», как будто ролику предшествовало что-то, о чем мы не знаем. Это симптоматично. Стилистически ролик Дымовского напоминает обращения сепаратистов, но они обычно выступают уже после того, как что-то совершили. Типа – «да, это мы сделали». А Дымовский еще ничего не сделал. Отсюда и возникает психологическое ощущение «обрыва».
Бывший мент, да к тому же с волчьим билетом – незавидный статус в России. Учитывая последние показательные чистки органов, таких людей будет еще немало. Они ничем не лучше и не хуже других - просто ими пожертвовали ради начальников. Люди, которые пользовались преимуществом легального насилия, сами оказались его жертвами. У Дмитрия Быкова есть стихотворение, из ранних: «Из любого дома погнать взашей, Затоптать, переврать безбожно - Но и это будет едва ль страшней, Чем сознанье, что это можно» («Баллада об Индире Ганди»). Бывшим ментам должно быть страшнее жить, чем обычным людям – потому что они лучше других знают, что можно сделать у нас с человеком. А значит, и с ними – тоже.
Согласно Фрейду, они должны искать защиты в детских ощущениях, воспоминаниях, фантазиях – в бессознательном. Дымовский в ролике как раз и демонстрирует то место, куда стремятся в поисках защиты и утешения люди, называемые «силовиками». Это ролик в первую очередь о том, что у них в головах.
Это касается не только уволенных, но и еще работающих: они давно живут с ощущением, что все вокруг «ненастоящее», все поддельное, «все продано», «ничего святого» (то, что они сами являются причиной этого, им в голову не приходит). И они ищут это «настоящее» или «другое» в условном лесу, среди «дикой» природы, у костра – там, где «мужчина еще чего-то стоит». Популярность раннего Путина во многом была связана с тем, что он обещал вернуть людям «настоящее» (хотя бы в виде имперского чувства). Но новое «настоящее» оказалось еще большей фальшивкой, чем при Ельцине; генеральный план состоял именно в том, чтобы построить высокотехнологичную имитацию «настоящего» – которая служила бы прикрытием для распила и раската.
Бывшие рядовые и средние силовики катастрофически не встроены в общество. Бодрийяр писал, что чем больше чего-то нет, тем более медиа это воспевают. На Западе тоже полно агрессивных «бывших» - спецназовцы, спецслужбисты, полицейские - но американское массовое кино не боится делать их главными злодеями именно потому, что в жизни такое случается крайне редко. Поскольку для удовлетворения звериных инстинктов бывших «силовиков» там существуют разветвленная система клубов, ассоциаций, союзов друзей – где можно бряцать оружием и произносить неполиткорректные тосты. Для тщеславных (таких, как Дымовский) есть ультра- и просто консервативные партии, где можно реализовывать свою альфа-самцовость, требуя запрета абортов и закрытия границ. В конце концов, можно жить на одну пенсию.
Единственная радость наших силовиков в том, что им легально, от лица государства было позволено творить насилие – и они не могут найти этому замену «на гражданке». Социальных лифтов нет, и соответственно, адаптационных программ. Им остается жить только надеждой, что насилие вдруг станет всеобщей нормой, поскольку только в этой ситуации они смогут опять чувствовать себя увереннее остальных. Самое простое, что подсказывает фантазия – как Дымовскому – стихийное бедствие или война, ужасный мор. Вот тогда-то, типа, мы посмотрим, кто чего стоит.
В сущности, этот ролик о том, что для обычного российского мужчины (к которому и взывает Дымовский) город, городская культура так и не стали родиной. Его тянет в лес. В душе брутальные россияне остаются не городскими и даже не сельскими жителями, а именно жителями чащи. Лучшие и интимнейшие переживания их по-прежнему связаны с хаосом, со стихией, где прокурор – медведь. Парадокс российского силовика в том, что в душе он больший анархист, чем те, кто так себя называет, и с кем он по роду службы должен бороться.
Поэтому по-настоящему воспринять месседж Дымовского могут только такие же, как он – бывшие менты, военные, силовики и полусиловики. Они даже для себя не могут это сформулировать отчетливо – что в качестве меры всеобщего очищения они ждут такой вот большой заварухи, где нужно будет запасаться консервами и крупой, и где можно будет, наконец, зажить чисто, «без излишеств» (тут они сходятся с почвенниками).
Но силовики не догадываются, что они – лишь симулякры этого сурового стиля. Их «лес» имеет сегодня так же мало отношения к суровостям жизни, как камуфляж охранника – к реальному боевому опыту (кстати, только в России охранники не переодеваются в повседневное, когда едут с работы домой). Все эти мечты о лесе – обычный уход в детство, символический отказ от взрослой жизни.
Дымовский пообещал, что еще вернется и продолжит знакомить нас с курсом выживания. После третьего-четвертого ролика он почти наверняка станет объектом интернет-глумления, потому что нельзя войти в одну Сеть дважды. Если в первый раз входил как мессия, то во второй уже – только как шут. И чем кровожаднее будет ухмыляться Дымовский, тем смешнее будет смотреться вся его лирика про содержащийся в фасоли набор аминокислот. Проблема Дымовского в том, что он в поисках «мужского дела» идет в лес, а не к людям. Здоровее и как-то правильнее было бы, если б он занялся политикой. Установил, скажем, связь с Навальным (вместе они составили бы удивительную медийную пару, в противовес Путину и Медведеву), показал бы кое-какие бумаги – это был бы нормальный, цивилизованный путь от обиженного силовика к оппозиционному политику. Но, выбирая между политикой и демагогией, Дымовский выбрал последнее, причем в таком вот архаическом варианте: «запасайтесь консервами, братия». Так-то оно воевать сподручнее – пугая абстрактными катастрофами, пользуясь размытыми формулировками. В этом смысле Дымовский напоминает бывшего политика Михаила Прохорова. Впрочем, это вообще роднит всех, кто пытается нащупать собственный, альтернативный властному дискурс: тут можно безнаказанно пугать войной, голодом, концом света, марсианами – система все снесет, поскольку ей уже пофиг. Единственное, чего нельзя делать – называть две-три ключевые фамилии, то есть переступать ту черту, которая отделяет систему от антисистемы. На фоне этого лесного вегетарианства любой прыщавый юноша, который выходит 31-го числа на Триумфальную площадь, во стократ бОльший самец, чем все бывшие силовики и олигархи вместе взятые.