Случаи

Утро. Парк культуры и отдыха. Бегаю. Попросили купить на обратном пути капусту. В щи.

Резко торможу возле овощного развала: "К-кочан к-капусты, пожалуйста". Тетя-продавец испуганно шарахается: "Вы же бежали! За вами гонятся?" Отвечаю: "Бежал. Из парка. Понимаете, спорт". Правда, тут же представляю себя нынешнего со стороны и благоразумно понижаю планку, вытравляю пафос: "Не спорт, конечно. Физкультура. Трусцой от инфаркта!"

Задумчиво осматривает меня снизу доверху: старые кроссовки, штаны-треники, выгоревшая футболка, небритость, круги под глазами, коротко стриженый череп. И в руке никакой не мячик - кочан. "Ага, - говорит, - понятно". Я со смехом догадываюсь, что не поверила ни единому слову. Решила - вороватый бомж. Непонимание. Трудности перевода.

Был и другой случай. Ездили в начале лета на Оку, где всего за день я благополучно сгорел. На обратном пути успеваю к закрытию парфюмерного магазина, говорю: "Два "Тройных"!" Продавщица, конечно, выбивает, но смотрит так брезгливо-брезгливо. Вспоминаю, как выгляжу: тертые джинсы со следами земли и травы, такая же майка, красная морда, развязные от недавней близости с природой манеры.

Вхожу во вкус, начинаю режиссировать. Нравоучительно говорю: "Тройной одеколон" - это же 80% чистого спирта! От-тлично помогает от солнечных ожогов". Ее, конечно, пронесло. Тетя Мотя включилась в предложенные мной обстоятельства прямо по Станиславскому. Самозабвенно. "Это, - говорит, - вам, чертям-сволочам, действительно помогает! Весь "Тройной" за четыре дня выжрали. Всю партию". Видимо, больное место. Снова трудности перевода: я-то ведь честно загорал и фактически не пью.

Случай иного рода. В Туле живу без Интернета. И вот один коварный московский приятель решил приохотить меня к форуму "РЖ". При мне открыл комментарии читателей и обхохотался. Ткнул носом в обсуждение моего последнего текста, вынудил прочитать. Признаюсь, испытал легкое потрясение.

Оказывается, существует некоторое количество субъектов Федерации, которые самоутверждаются на почве собственного непонимания и собственной неадекватности. Регулярно, как я понял, читают какого-нибудь ненавистного им автора, в данном случае меня, чтобы всякий новый раз переживать чувство потери и боль недостачи. Просто-таки потеют спесью. То есть у них есть какие-то смутные фантазии с какими-то тайными желаниями, и вот они надеются реализовать эти желания не в жизни, а в Сети: пытливо читают, сверяются. Я полагаю, лучше бы сверялись с жизнью, но ладно, допустим, пускай. Раз жизнь отвернулась.

Не логичнее ли было бы отыскать близкого по духу кинокритика, который сполна удовлетворил бы их синефильское любопытство? Логичнее. Тем более что сегодня кинокритиков как нерезаных собак. Но эти презирают всякую логику. Они питаются смутными инстинктами. Раз за разом являются к Манцову, терпеливо выслушивают, а после ругаются благим матом: все не так, не умеет, не понимает, одно и то же, скукотища, надоел. Короче, дурак! Мне чуточку обидно, а я все равно не спорю. Да ни боже мой. Я слышал про себя тако-ое!! Я тринадцать лет жил без копейки денег. Мне все равно, как я выгляжу, как пишу. Как умею, так и пишу.

Тут изысканный мазохизм, нешуточный. Кстати, заединщики нервно сбиваются в стаи, солидаризируются на почве ненависти к автору и неуверенности в себе, призывают друг друга в свидетели, повязывают круговой порукой, почитайте! Прокляли Манцова сто тысяч раз, разочаровались, засмеяли и - снова читать. Вот это, доложу вам, доверие с преданностью. Только ничего приятного все равно не дождетесь. Никогда. Ни за что. Я и сам писал, что Зощенко актуален, но чтобы до такой степени! Кстати, здесь очевидная метафизическая агрессия. Я приму меры. Я буду осторожнее. У назойливых этих - есть специальное название. Только не вслух.

Было бы продуктивно разобрать особенности перевода с моего языка на загадочный ихний. Продуктивно, но противно. Впрочем, одно важное уточнение. Некоторые читатели, и среди них даже мои поклонники (которым, кстати, спасибо за внимание и добрые слова! которые читают меня по любви, то есть по праву!!), именуют меня кинокритиком. Но это в корне неверно. Я действительно пытался работать кинокритиком, но при этом едва не умер с голоду. Побывал на одном-единственном фестивале, в Анапе; не был представлен никому из киношных тузов; сбежал от страшной нужды в Тулу. Говорю все это без обид: я попросту не вписался в эту нишу, проиграл борьбу за существование в заповеднике, бывает. Добровольно из этой ниши выписался. После одного неприятного случая.

В тульском магазине знакомлюсь с девчонкой. Разболтались, зашли выпить кофе. Она говорит: "У тебя какой-то слишком свободный график. А кем же ты работаешь?" Неосторожно брякнул: "Кинокритиком". Посмотрела как на сумасшедшего. Даже захотелось извиниться за выбор профессии, за одноименную гильдию, за товарищей по цеху. Впрочем, дело же не в профессии, а в месте жительства. До перестройки, кстати, было не так. Спасибо тебе, перестройка.

Девчонка с язычком: "И где же ты пишешь, на тульских заборах?" Отношения испортились, не начавшись. А мог бы и соврать: "Коммерсант, свободный предприниматель". Она как раз чего-то подобного ждала. Впрочем, потом все равно разоблачила бы. Это был последний урок. Теперь, когда меня обзывают кинокритиком, страшно злюсь. Стр-рашно. Я не кинокритик, не обижайте!

Я намеренно деформирую отчетные фильмы. Я пишу не критику, но колонку. Моя задача - обнаружить последствия вторжения определенного типа сознания (провинциальный горожанин во втором поколении, 1966 г.р., русский, образование высшее) на территорию постсоветской публичности. Все мои хулители - они же предусмотрены, встроены в проект. В сущности, ручные.

Моя задача - антропология, полевые исследования. Наша публичная речь последних 15 лет производится людьми определенного круга и социального происхождения. Среди них есть достойные и даже замечательные персонажи, однако монопольное право узкой группы на речь и сопутствующая дискриминация всего остального населения не делают чести стране, мистифицируют общественность. Так вот, моей задачей было письмо в режиме повседневного дыхания: отсюда повторы, возвращения, скачк и, разрывы логической цепочки, заговоры, бормотание и ругня, стилизация гипертрофированной эмоциональности и т.д. и т.п. Задача фактически выполнена, отслежены все мыслимые типы реакций на живое: устные, письменные, клинические, грамотные и полуграмотные, всякие. Соответствующая аналитическая записка где-нибудь когда-нибудь будет опубликована, не сомневайтесь.

Везде идет фильм Федора Бондарчука "9 рота". Кинокритики наверняка станут рассматривать его сквозь призму западного военного жанра. Кажется, "9 роту" уже сравнили с "Цельнометаллическим жилетом", которого я не смотрел. Все равно замечу: сравнивать Бондарчука-младшего с покойником Кубриком - святотатство!

Отмечу два важных обстоятельства. Во-первых, удивила безудержная поэтизация агрессии. Сначала персонажи Зощенки довели страну до ручки. В 90-е, когда в моду вошел стиль "дикое русское барство", они попытались решать проблемы сложноустроенной страны по-маниловски, легким движением руки: в бане, на коленке, в телевизоре. Конечно же, ничего не получилось! И вот теперь, когда не осталось внутренних ресурсов даже на имитацию интеллекта, принялись культивировать ярость. Вот что такое стиль "9 роты": "Давайте после драки помашем кулаками!"

В фильме Бондарчука чуть что - стучат по морде. Причем своим же, своим!! Авторы словно упиваются бессмысленным насилием. Сюжет непроработанный, характеры не достроены, зато разливанное море вульгарной брутальности с брутальной вульгарностью. Когда я призывал вернуть все права русскому мужику, видит Бог, я имел в виду ровно противоположное. Я призывал перестать бить ближнего по морде, когда что-то не получается. Призывал вместо этого выдвигать или готовить компетентных людей. Кстати же, в советских военных картинах, которые я тоже не люблю, все-таки делался упор на интеллект, на работу головой.

Второе. В стране отсутствует общенациональная мифология. Как относиться к афганской войне - Федор Бондарчук так и не решил. Учинивший войну Советский Союз рассыпался. Имеет ли он отношение к стране нынешней? Есть ли оправдание у той крови и той боли? По сюжету бойцы 9-й роты в смертельном бою сохраняют горную высоту. Между тем война уже окончена, войска выводятся по приказу Горбачева. Солдаты и офицеры 9-й роты этого не знают, почти все гибнут. Их ратный подвиг - бессмыслица? На многолюдном вечернем сеансе фильму аплодировали. Мне же кажется, что авторы попросту сдали наших бойцов - и мертвых, и живых.

С другой стороны, авторы явно выполняли социальный заказ на патриотизм, а в концептуальном поле "патриотизм" героизм наших парней неизбежно прочитывается в пользу СССР, в пользу страны, приказ которой парни выполнили. Этот фильм хорошо иллюстрирует нынешний социопсихологический расклад: Советский Союз то нужен, то не нужен. То его гнобят, то поэтизируют. Двоемыслие пострашнее прежнего, застойного. За гранью здравого смысла.

Кроме того, фильму присуща та же глянцевая монотонность, которой характеризовались недавние экранизации Акунина. Cвободное дыхание, о котором я говорил выше и которое умеют обеспечить даже средненькие западные постановщики, нашим клипмейкерам не дается. Их рабочий интервал - три минуты. Ни сквозного действия, ни психологического развития с внутренним драматизмом делать они не умеют.

Припомнил очень хорошую "военную" ленту Жан-Пьера Жене "Долгая помолвка". Там, чтобы адаптировать мирного обывателя, зрителя к ужасам Первой мировой, был сделан замечательный ход. Ужасы войны показывались опосредованно. Героиня Одри Тоту, которая ждет своего любимого с фронта, словно бы воссоздает эти ужасы в своем воспаленном девичьем сознании, отчего война и представляется утрированно-красивой, комикс-войной. Теперь зритель догадывается: сделать войну в достоверном документальном ключе вообще нельзя. Нельзя приблизиться к предельному кошмару на расстояние вытянутой руки без того, чтобы не погибнуть или не сойти с ума! Это именно она, девушка, ждет, надеется, воображает.

Кроме того, протагонист, то есть героиня Одри Тоту, - сама калеченая, у нее плохо с ногами. Без малого гениальный ход! Ее болезнь - эмоциональный адаптер, позволяющий зрителю найти в окружающей повседневности хоть какой-то эквивалент военному кошмару. Позволяющий чуть-чуть приблизиться к черной дыре, куда все равно не удастся заглянуть.

Жених возвращается, но ничего не помнит. С одной стороны, ее надежды сбылись, ее вера победила, но с другой - он все равно к ней не вернулся, он ее не узнал. В финале - два инвалида, она без ног, он без памяти. По-настоящему страшно.

После "9 роты" был еще случай, имеющий отношение к делу. На канале ТВЦ выступил некий социолог, зав. кафедрой демографии МГУ, который озвучил то, что я всегда подразумеваю. "Депопуляция, - возопил он, - стр-рашная депопуляция! Как страна мы фактически мертвы, но никто не желает посмотреть страшной правде в глаза, чтобы резко сменить парадигму мышления с вектором развития. Ведь когда население России сократится до 70-80 миллионов, то все ее средние и малые народности справедливо решат, что русские уже слишком слабы, чтобы стоило разделять с ними судьбу в едином государстве. И вот тогда-то начнется настоящий парад национальных суверенитетов". Да, мало никому не покажется. Это к вопросу о скором Конце Света.

Еще выступал диакон Андрей Кураев, который взволнованно заметил, что Православная церковь сегодня - церковь старушек, а это позор и это конец всему. Вот и моя старенькая мама как-то обмолвилась: "Старые - все дураки, дураки..." Нет, она не мазохистка, наоборот, умница. У нее правильный социальный инстинкт: сначала половозрелые мужчины и дети, только потом старшие, "пенсы". В хвосте. По остаточному принципу. Иначе не будет вообще ничего. Эта телепередача удачно срифмовалась с "9 ротой", с фильмом, где сначала одни наши мужчины били и мучили других, своих же, в учебке, а потом предали, бросив на никому не нужной высоте. Мало кто из парней выжил. Все-таки страшная картина. Тупая, но тем более страшная. Диагноз и симптом.

И еще. Накануне просмотра привязался к приятелю-ровеснику, бывшему афганцу: "Завтра смотрю блокбастер про афганскую войну. Рассказывай, что там было, как". Он неожиданно матюгнулся и одной фразой сломал весь мой оптимизм: "Что-что - баранов резали".

Замолчал. Он и прежде не распространялся. Теперь это молчание - мой специфический военный опыт. Из первых рук. Молчанию - верю. Слишком шумному, слишком сытому Бондарчуку - нет. Извините, Бондарчук.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67