Слово и тело

Автоответчик капризничал, и я набрал другой номер - то ли кассира, то ли администратора. "Что у вас показывают?" Женщина (с вызовом, даже с гонором): "Порнографический фильм!" - и порывается бросить трубку. "Алло, алло! Тетя, не вешайте. Какой фильм? Страна, название, режиссер!" Тетя решила, что, аттестовав фильм порнографическим, сообщила более чем достаточно. Ее голос манифестировал причастность. Так общается с непосвященным адепт. Типа мне известно про это все, стану я с тобой разговаривать!

В ее гоноре было столько же сладострастия, сколько брезгливости. Порнушка - это для детей, для зеленых. А она взрослая: огонь, вода и медные трубы. Мое требование рассказать не "про это", а про автора, название и страну поставило собеседницу в тупик. Оскорбило. Как, разве она выразилась недостаточно ясно?! Разве не сказала главного? Разве в мире есть что-нибудь существенное - кроме?

О невидимая тетя мотя, в мире есть много такого, о чем ты даже не подозреваешь. Но как ей объяснишь? И зачем? Выплюнул в трубку оглушительное ругательство, убежал на улицу, купил какой-то глянцевый еженедельник, узнал выходные данные. Вот уже отсмотрел кино и придумал рецензию, а тетин голос все не отпускает, звенит: "Порнографический фильм! Не виноватая я, он сам пришел!!" На деле фильм не порнографический: Майкл Уинтерботтом, "Девять песен", Великобритания. Некомпетентная постсоветская хабалочка; обыкновенное дело.

Накануне случился опус знаменитого американца Майка Николса "Близость". Зрители пришли, скорее, на актеров: на Джуда Лоу и Натали Портман, на Клайва Оуэна и Джулию Робертс. Актеры безупречны, ситуации забавны, однако минут через двадцать случилось первое недоумение. Потом еще и еще: до самого конца отовсюду раздавались голоса протеста, а девушка сзади меня так истерично хохотала, что, обратив на себя всеобщее внимание, кажется, только этим и осталась довольна. "Что он несет?" - "Сколько можно об одном и том же?!" - "Мы это уже слышали!" - "Опя-ать?!" Торжествовал один я: в нагрузку к хорошему фильму - социопсихологический портрет, общественный срез, внятные проговорки коллективного бессознательного. На самом деле "Близость" - адаптированная для киноэкрана пьеса на четверых.

Майкл Уинтерботтом тоже знаменитый, но помоложе Николса. Два года назад побеждал в Берлине. "Девять песен" - будто бы иное, простенькая история на двоих. Она приезжая 20-летняя студентка. Он англичанин постарше. Дело происходит в Лондоне. А собственно никакого такого "дела" нет. Секс, иногда легкий наркотик, белый порошок через трубочку. Рок-н-ролльные концерты, снова секс. И опять рок-н-ролл: в фильме действительно девять тоскливых лирических песен. Кажется, она из Нью-Йорка, подрабатывает официанткой в баре. Он - гляциолог, изучает Антарктиду, лед. Его голос за кадром рассуждает в том роде, что льдины откалываются от белого континента, уплывают в океан и, растворяясь, становятся водой. Соответствующая картинка - заурядный научпоп.

Еще рассказывает про нее, про Лизу. А собственно ничего такого не рассказывает: ну Лиза, прикольная девчонка, ну тусовались, трахались. Пять-шесть скупых предложений. Было дело, однажды во имя любви он искупался в ледяной морской воде. Видим, герой. Она, кажется, не оценила, ей все равно. Иногда она встречается со своими, американскими. Его не приглашает, дескать будешь скучать. Зато водит в ночные клубы и сама увлекается смелыми танцами сексапильных стриптизерш. Он же скучает, уходит домой один. Она возвращается под утро. Никто ничего не обсуждает, не предъявляет претензий. Снова трахаются, обжимаются. Вдруг приходит время уезжать обратно за океан, чему она несказанно радуется. Целыми днями носится по Лондону, скупая все мыслимые сувениры. Уехала. Ну и ладно.

Половые органы, эрекция, эякуляция. Картинка тусклая, невыразительная, крупнозернистая. Голые в ванной. Руки, привязанные к спинке кровати. Острый женский каблук возле лица. Перемена ролей. "Возьми меня!" Все это лишь немногим интереснее ледяной пустыни. Если и не тяжелая работа, то определенно не праздник. Ручная камера. Некомфортный монтаж. Конечно, не порнография. Тогда что?

По иронии судьбы Джуд Лоу тоже живет в Лондоне: журналюга. 20-летняя Натали Портман признается ему, что приехала из Нью-Йорка, где работала стриптизершей и оставила опостылевшего бойфренда; что зовут ее Элис. Мы думаем, он очкарик-слабачок, а она крупнокалиберная стерва. Он пускает бездомную ее к себе, она снисходительно зовет его "птенчиком". Мы говорим: "Понятно". Мы думаем, это заурядный жанр, но нет.

Каждый новый эпизод "Близости" - скачок во времени и одновременно перемена участи, ролевая революция. Прошел год, Джуд Лоу стал писателем. В первой своей книге он в деталях рассказал о рисковой подружке Элис, с которой не переставал жить все это время. Он является в престижную фотомастерскую, чтобы сняться на книжкину обложку. Джулия Робертс - успешный фотохудожник, далеко за тридцать, муж недавно оставил ее ради некоей юной красотки. Батюшки, Джуд Лоу - другой! Он берет быка за рога: смотрит на Джулию нагло, соблазняет уверенно, целует властно, требует немедленной близости. Фотохудожница если не уничтожена, то взята в плен.

Требовательные речи своего партнера, обращенные к первой попавшейся Джулии Робертс, слышит Натали Портман, то бишь Элис. Элис плачет. Вот как, значит за год партнер ее укатал: слабая она, а не он! В этом месте женская половина зала страшно возмущается: они уже предвкушали ролевое доминирование, уже идентифицировались с полной победой, а очкарик взял и цинично уделал обеих. Преобразился. Первая истерика девицы за моей спиной. Она что-то подозревает, сигнализирует остальным. Публика потихоньку вертит головами, ищет: кто это, где? Проницательной девице, медиуму, пока что не доверяют, надеются на лучшее. То бишь на жанровую определенность. Но уже в следующем эпизоде появляется четвертый фигурант - врач-дерматолог, мужественный, грубоватый Клайв Оуэн. Очередная перемена участи, скачок. Отношения запутываются. Каждый следующий эпизод предъявляет новую конфигурацию: партнеры меняются местами. Однако тут не похоть, а любовь: герои ведут непрерывное расследование на территории чувств. Их грамотная, местами искрометная речь, их не обусловленная внешними причинами настойчивость - выводит зрителей из себя. Кто-то с кем-то переспал. Кто-то кому-то изменил. Но единственно потому, что кончилась (началась) любовь или актуализировалась обида! Здесь нет ничего внеположного: ни корысти, ни трупа в шкафу. Метафизическая стерильность. Перебор речевых возможностей. Зрителям не хватает мотивировок. Сидят, злятся.

Два подобных фильма подряд - большая удача! Они нужны друг другу. В сущности, оформляют одну и ту же фабулу. "Девять песен" - в стиле "му-му" (ноль речи, триумф тела), "Близость" - в грамотном стиле (ноль тела, триумф слова). Оба будто бы асоциальны, будто необязательны. На деле демонстрируют, как социальность зарождается и вынашивается внутри человека, чтобы потом извергнуться наружу. Подобно сперме, подобно остроумному монологу. Один человек тянется к другому низачем. Покидает - нипочему. В обоих фильмах нет традиционных костылей, сюжетных клише. Воспитанному в жанровых традициях зрителю такое зрелище кажется "искусственным".

Трансформация "Девяти песен" в "Близость" характерна. Именно так Культура одевает голых людей в слова, в речь, в вопросы и ответы. Экстатическое мычание Лизиного тела - "Возьми меня!" - недостаточная формула. И вот Николс вынуждает мастеровитых актеров, преодолевая свою роскошную телесность, обеспечивать ритуальную речевую практику. "Почему ты с ней?" - "Он лучше, чем я?" - "Как ты могла?" - "Любишь?" - и так до бесконечности. "Ритуал: ...3. биол. стандартный сигнальный поведенческий акт, используемый животными при общении друг с другом".

На территорию пьесы заказан вход бестолковым и немым. Пьеса - место обитания тех, кому есть что сказать. Речевая жестикуляция актуализирует вопрос "Кто говорит?". Пьеса - идеальное художественное измерение Большого Города, этого царства анонимности. Припомнил блистательное начало "Пьесы для пассажира" Миндадзе-Абдрашитова. В купе поезда муж с женой обсуждают третьего: "Этот человек, он кто?" - "Кто? Проводник, кто же еще? Он - проводник". В жанровом кино герой управляет речью, а в пьесе - речь предшествует телу. Реплики стилизованы, искусственны. Речь знает больше, чем фигуранты действия. Как и положено, Проводник оказался не тем, за кого себя выдавал, а Прокурором.

То же у Николса. Под занавес выясняется, что подлинное имя героини не Элис, а Джейн. Это обстоятельство радикально переозначивает всю историю! Значит, она лгала тому, кому признавалась в вечной любви (Джуд Лоу): "Как твое имя?" - "Элис". Значит, она сказала правду первому попавшемуся дерматологу (Клайв Оуэн), с которым и переспала-то лишь по причине скуки и тоски: "Как тебя зовут?" - "Джейн" - "Нет, твое настоящее имя!!" - "Джейн". Вот чем отличается пьеса (все-таки play!) от притворяющегося жизнью кино, которым, в свою очередь, притворилась "Близость": у речи нет причин. Агрессивный формализм "Близости" тревожит, обещая какую-то последнюю правду.

В финале Натали Портман движется по людной улице в рапиде, и на нее заглядываются все встречные мужчины. Итак, напоследок Николс великодушно актуализировал тело. Так сказать, намекнул в конце на жанровое начало. Остроумно замирился с обманутыми зрителями. Редуцировал элитарное к массовому, а слово к телу. Женская половина зала опять приободрилась. Смешливая девица громко подвела итог: "Понятно!"

Вот и ладно. Движение по маршруту разума - все, что нужно сегодняшней России.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67