Идея суверенной России появилась сначала не там, где принято сейчас, спустя 20 лет, думать. Далеко не среди демократов, правозащитников, либералов или что-то в этом роде. Идея независимой суверенной России родилась у наших ультранационал-патриотов. Еще в 1988 году на 19-й партийной конференции великий, действительно, хороший писатель патриот Распутин заявил: «А не выйти ли России из Союза?». И это в то время, когда прибалтийские националисты в качестве самого радикального требования выдвигали принятие республиканского хозрасчета по второй форме. Конечно, слова Распутина были несколько неискренними, он как бы хотел попугать, ну, как взбалмошная жена пугает мужа – я сейчас отравлюсь, я сейчас повешусь. И все, включая ее, понимают, что никто травиться и вешаться, разумеется, не будет.
В 1989 - 1990 годах вся патриотическая печать начинала стонать - как же, как же, Россию обидели – у всех есть собственная Академия наук, а у России нет, есть только Всесоюзная Академия наук. У всех есть свои республиканские компартии, а у России нет. У всех есть свой КГБ и МВД, а у России, о боже, нету ГКБ и МВД. Давайте нам свою партию, давайте свое КГБ, свою академию и так далее, и тому подобное. Опять же, все это муссировали так называемые патриотические силы, не понимая, что, если нам нужно единое государство, то Россия как раз и не должна иметь своих каких-то партийных или МВД и КГБ структур.
Далее. В 1989 году началось формирование различных протопартийных демократических структур. Первоначально они пытались действовать во всесоюзном масштабе. В том числе и наша организация, возникшая в феврале 1989 года. И когда организации проводили совещания, собрания, конгрессы, становилось очевидно, что работать такая структура хоть мало-мальски эффективно не может. Почему? Хотя бы потому, что слишком разные были стремления у представителей демократических организаций тогдашних союзных республик. Например, половина времени работы МАДО сводилась к дискуссиям, очень жарким дискуссиям между представителями Армении и Азербайджана. Прибалтийские и украинские демократические организации стремились к независимости, большого интереса к союзной структуре у них не было. К концу 1989 – началу 1990 года стало понятно, что всесоюзная структура даже демократических организаций неэффективна. Слишком разные устремления как самих республик и их элит, так и демократических сил этих республик.
А тут начался 1990 год, противостояние между Горбачевым и всесоюзными структурами, которые все больше и больше, по крайней мере так казалось, становились консервативными, если не сказать – реакционными, и между молодой российской демократией и тогдашним всеобщим любимцем – Борисом Николаевичем Ельциным. Скажем, Горбачев не принимает программу 500 дней, Ельцин к ней благоволит, говорит, что Россия сама будет эту проблему решать. Идет подготовка к референдуму 17 марта. Каким образом можно было демократическим силам, которые были тогда в значительной мере на стороне Ельцина противодействовать союзному центру? Только путем отстаивания идеи обретения Россией суверенитета.
Таким образом, идея суверенной России была изначально детищем не столько демократических, сколько ортодоксально-патриотических партийных сил, а уже потом, когда противодействие между Ельциным и Горбачевым шло по нарастающей, к этой идее пришли и демократы. Для демократического движения идея суверенной России стала центральной где-то в августе 1990 года. Хотя ни те, ни другие – ни патриоты, ни демократы, - не хотели реального развала страны, который произошел в значительной степени по объективным причинам. Страна расползлась, а в Беловежье в конце 1991 года была констатирована смерть.