С началом 2008 года тема возможного улучшения двусторонних российско-грузинских отношений снова оказалась в фокусе внимания журналистов и экспертов. Поводом для этого стали заявления вновь избранного президента Грузии Михаила Саакашвили. Сначала он сразу же после завершения процедуры голосования, 5 января 2008 года, обозначил нормализацию российско-грузинских отношений в качестве одного из своих главных внешнеполитических приоритетов. Затем старый новый президент по мере приближения дня инаугурации (20 января 2008 года) развил свои тезисы. "Я считаю, что мы имеем шанс начать новые отношения, альтернативы у грузинского народа нет", - заявил Саакашвили на встрече с главой МИД РФ Сергеем Лавровым. Напомним, что именно глава российского внешнеполитического ведомства представлял официальную Москву на церемонии инаугурации победителя президентской кампании-2008. "Мы действительно верим, что нам стоит еще раз попробовать начать улучшать наши отношения", - резюмировал Михаил Саакашвили. Агентство "Кавказ-пресс" следующим образом передает слова грузинского президента: "Мы постарались, чтобы любая неприятность в наших отношениях не присутствовала в ходе избирательной кампании президента Грузии. Время не разбрасывать, а собирать камни".
Впрочем, определенный оптимизм по поводу улучшения отношений с Москвой высказали и представители оппозиции. Главный конкурент победителя кампании-2008, кандидат в президенты от объединенной грузинской оппозиции Леван Гачечиладзе, заявил по итогам встречи с Сергеем Лавровым, что "грузино-российские отношения вполне могут измениться в лучшую сторону". По его мнению, "руководству Грузии вообще нельзя вести себя по-хамски в отношении политических лидеров других государств, тем более столь могущественных".
Подобного рода высказывания вызывают двойственные ощущения. С одной стороны, легко поддаться эмоциональному соблазну и начать давать оптимистические прогнозы о скором потеплении климата в отношениях между Тбилиси и Москвой. Можно, в частности, заметить определенный консенсус между властью и оппозицией в Грузии по поводу необходимости иметь нормальные отношения с "могущественным соседом". Но если смотреть на вещи с рациональной и прагматической точки зрения, то следует отметить несколько важных моментов. Во-первых, подобного рода инициативы звучат из уст Михаила Саакашвили не в первый раз. Можно вспомнить его заявления четырехлетней давности - здесь и высокие оценки роли России в событиях "революции роз" и ее втором издании в Аджарии, и комплименты в адрес Владимира Путина. В первой половине 2004 года грузинский лидер был частым гостем российских телеканалов, а его персона находила немало восторженных поклонников среди тех, кто в России причисляет себя к патриотическому лагерю. В некоторых ТВ-программах методы борьбы Саакашвили с организованной преступностью и коррупцией в Грузии (особенно лихая операция в Сванетии против уголовного клана братьев Апрасидзе весной 2004 года) представлялись едва ли не как паттерн для российских правоохранительных структур. Однако обострение ситуации в Южной Осетии "горячим летом" 2004 года, последовавшие затем жесткие заявления грузинского президента и по ЮО, и по Абхазии (с призывом к российским туристам воздержаться от посещения Абхазии) разрушили "медовый месяц", начавшийся было в отношениях между Москвой и Тбилиси. Именно лето-2004 стало точкой резкого ухудшения российско-грузинских отношений, которое пошло по нарастающей. Пиком этого стал фактический разрыв экономических отношений и транспортных связей в 2006 году. А что касается оппозиции, то можно вспомнить также и о высказываниях ее лидеров по поводу оценки роли России в миротворческих операциях в Южной Осетии и Абхазии. Тот же упомянутый нами в начале статьи Леван Гачечиладзе в интервью "Русскому Newsweek?у" (# 48 (173), 3-9 декабря 2007 года) заявил: "Но российские миротворцы должны быть выведены из обоих регионов. Там должен находиться международный контингент. Ведь российские войска на самом деле не посредники и не миротворцы, а представители одной из сторон. И Россия должна сесть за стол переговоров не как посредник, а как одна из сторон, заинтересованных в этих самых переговорах".
Все это заставляет испытывать некоторый скепсис, несмотря на оптимистические интонации не только грузинского лидера, но и российского дипломатического истеблишмента. "На всех встречах в Тбилиси, в том числе с Михаилом Саакашвили, с Католикосом-Патриархом Грузии Илией II, с представителями оппозиционных партий, было подтверждено искреннее стремление российского руководства нормализовать отношения с Грузией. С нашей стороны было отмечено, что мы услышали заявления - как со стороны властей Грузии, так и оппозиции - в пользу нормализации наших отношений. И мы подтвердили нашу готовность к этому, при понимании, конечно, что за словами должны последовать конкретные шаги. Мы к этому готовы. Рассчитываю, что к этому будет готова и грузинская сторона", - заявил по итогам своего визита в Грузию Сергей Лавров. Насколько же реальны улучшения российско-грузинских отношений сегодня? Какие ресурсы есть у Тбилиси и у Москвы для того, чтобы вывести их из почти безнадежного тупика? Для ответов на эти вопросы нам, прежде всего, необходимо сделать наши представления о кавказской геополитике более объективными.
В данном случае под объективностью я понимаю не беспристрастность. Автор настоящей статьи далек от мысли, что в настоящее время проблемы этнополитического развития Кавказского региона можно изучать в соответствии с известным принципом "sine ira et studio". Политологи и публицисты нередко сравнивают этнополитические конфликты на Кавказе и на Балканах. Думается, комментарий сербского историка, директора государственного книгоиздательства Радослава Петковича о невозможности беспристрастного анализа событий последних пятнадцати лет на "постюгославском пространстве" вполне приемлем и в оценке кавказской геополитики: "До того, как исследователи получат доступ к важнейшим документам и архивам, они не будут в состоянии выработать объективный взгляд на современную историю". От себя же хотелось бы добавить, что, сколько бы ни говорили российские и зарубежные аналитики о научной объективности и беспристрастности, очевидно, что степень "отстраненности" исследователя и исследуемого материала будет минимальной. Для большей части современных кавказоведов такие понятия, как "боевики", беженцы, террористы или защитники национальной идеи и религиозного возрождения - совсем не отвлеченные понятия.
Так что же такое объективность для Кавказа, зачем она нужна для анализа ситуации в этом непростом регионе? Сегодня кавказская политика, во-первых, предельно персонализирована. Мы говорим - Грузия, а подразумеваем Михаила Саакашвили, а когда говорим - Азербайджан, то наше воображение само дорисовывает колоритный портрет Ильхама Алиева. Во-вторых, нередко коллизии, происходящие в Кавказском регионе (споры между Россией и Грузией, конфликт между Арменией и Азербайджаном, проблемы непризнанных государств), сводят к противостоянию личностей, будь то Путин и Саакашвили, Алиев и Роберт Кочарян. Между тем внимательное (и максимально возможное, принимая во внимание все вышесказанные соображения, непредвзятое) рассмотрение ситуации в регионе приведет нас к следующему выводу. Даже самые авторитетные и харизматичные лидеры кавказских держав (включая и Россию, в составе которой 7 кавказских и 3 "предкавказских" субъекта Федерации) вынуждены действовать в определенных обстоятельствах, в рамках узких коридоров возможностей. Эти самые обстоятельства, связывающие руководителей кавказских субъектов по рукам и ногам, и являются объективными данностями. Их учет чрезвычайно важен для стратегического планирования кавказской политики. "Объективизация" кавказской политики позволит избежать как иллюзий, так и неадекватных оценок перспектив развития того или иного этнополитического кризиса.
Сегодня многие политики и эксперты и в России, и за рубежом выступают за улучшение российско-грузинских отношений. Между тем это улучшение имеет объективные, не зависящие от воли Путина или Саакашвили пределы. Ни один президент Грузии (с любой фамилией) не готов сегодня (завтра или послезавтра - другой вопрос) отказаться от политических притязаний на Абхазию и Южную Осетию. Такой отказ для любого грузинского лидера будет равносилен самоубийству. Не понимать этого и ругать того же Саакашвили за чрезмерную русофобию - значит изрядно упрощать ситуацию. От Абхазии не был готов отказаться даже российский ставленник - Эдуард Шеварднадзе (все уже изрядно подзабыли, кто содействовал возвращению в Грузию "белого лиса"). Между тем экс-первый секретарь ЦК КП Грузии имел с Россией гораздо больше связей, чем "Мишико". Шеварднадзе сделал немало пасов в сторону России. В 1994 году именно в его президентство Грузия вошла в СНГ, дала добро на миротворческую операцию в Абхазии и стала демонстрировать пророссийские настроения. Однако эта "любовь к России" имела свои пределы. Шеварднадзе надеялся с помощью России вернуть контроль над Абхазией, но тщетно. Кратковременное возобновление грузино-абхазского конфликта в 1998 году развернуло Грузию в сторону США. И в этом не было личной вины Шеварднадзе. Ни при чем здесь и его якобы клиническая русофобия. Любой грузинский лидер на месте Эдуарда Амвросиевича поступил бы так же или почти так же. Эта формула применима и к российским лидерам. Как говорится, ничего личного...
Россия не смогла выполнить контракт по реинтеграции Абхазии. Не смогла также по объективным обстоятельствам. И дело здесь не в империализме Владимира Путина. Российские интересы в Абхазии были обозначены еще Борисом Ельциным, который изначально не был готов к поддержке Владислава Ардзинбы и абхазского дела. Шеварднадзе, как коллега по ЦК КПСС, был Ельцину ближе по всем параметрам, но отойти в сторону от "белого лиса" Ельцина заставили объективные обстоятельства. Эти обстоятельства - адыгоязычные регионы в составе России. Регионы со сложной историей, списком претензий к России (тут все - начиная от Кавказской войны и махаджирства до культурной ассимиляции). Пойди Россия на "сдачу Абхазии", российская "внутренняя Абхазия" проявит фрондерство. На фоне Чечни и Дагестана такие шаги были бы крайне сомнительны с точки зрения внутренней безопасности России. Схожая ситуация и в Южной Осетии. В России нет и не было Северной Аджарии, а потому российская реакция на свержение Аслана Абашидзе отличалась от той, которая была сделана на попытку цхинвальского блицкрига в 2004 году. Таким образом, сегодня российско-грузинские отношения могут быть улучшены только в тех сферах, которые прямо не затрагивают темы Южной Осетии и Абхазии, - трансграничная безопасность на ингушском, чеченском, дагестанском участках, борьба с терроризмом, бизнес-контакты. Здесь впору вспомнить и о неэффективности нынешней блокады Грузии (тому же опальному ныне Окруашвили во многом удалось изменить грузинские винные потоки с России на Европу). Но очевидно, что темы Абхазии и Южной Осетии сразу разведут Россию и Грузию по разным углам геополитического ринга. Для Грузии уход из Абхазии и Южной Осетии - это констатация провала проекта "грузинская независимость", начавшегося в апреле 1989 года. Для России - это новая дестабилизация Северного Кавказа.
Определенные объективные пределы по продвижению в сторону России имеет и Азербайджан. То же самое относится и к "вестернизации" Азербайджана. Движение Баку на Запад сдерживается (помимо воли Ильхама Алиева) двумя факторами. Во-первых, ускоренная модернизация Азербайджана (как и любой мусульманской страны) чревата ответом в виде исламского экстремизма. Этот ответ в той или иной степени испытали и испытывают на себе светские государства мусульманского Востока (Турция, Египет, шахский Иран, саддамовский Ирак, асадовская Сирия). Во-вторых, представители официального Баку не хотят стать территорией американо-иранской борьбы. А потому дрейф в сторону США (а также НАТО) в Баку имеет свои пределы. В то же самое время стать полностью пророссийским Азербайджан не может, поскольку взгляды Баку и Москвы на перспективы карабахского урегулирования существенным образом отличаются. В России проживает крупнейшая в мире армянская община, а Армения является стратегическим союзником России на Кавказе (именно там сейчас размещаются самые мощные военные базы). Вместе с тем России чрезвычайно важен и нужен Азербайджан - как светское государство, а также страна, имеющая с Россией общее море (Каспий), общую границу и общие вызовы (исламский радикализм). Отсюда стремление России к выстраиванию ровных отношений и с Ереваном, и с Баку. При этом некоторые акценты в своей кавказской политике Москва смещает в сторону Армении. Опять же данный выбор во многом определяется геополитическими традициями, а не прихотями нынешних лидеров кавказских держав. Теоретически можно было бы представить, что Москва сделает свой однозначный выбор в пользу Армении или Азербайджана. Однако в этом случае необходимо предвидеть серьезные потери, которые ухудшат и без того непростое положение России на Южном Кавказе. А если так, то надо с пониманием относиться к "политике качелей", которую проводит сегодня Баку.
Необходимо учитывать и то, что Армения в самое ближайшее время диверсифицирует свою внешнюю политику. Во-первых, эта республика имеет мощный западный ресурс (миллионная община в США и полумиллионная во Франции), а во-вторых, Ереван уже устал быть заложником затянувшегося российско-грузинского конфликта. В-третьих, Армения и ее лидеры обеспокоены ростом ксенофобии в России (в частности, армянофобии). Впрочем, два последних фактора Россия могла бы минимизировать (особенно ксенофобию). Но и помимо РФ вестернизация Еревана имеет свои пределы (как и в случае с Азербайджаном). Армения теоретически могла бы быть на пути в НАТО, если бы вторая по численности армия этого блока не была армией Турецкой Республики. То есть государства, возникшего на обломках Османской империи и отрицающего геноцид армян. А значит, путь Армении в НАТО не будет устлан розами, а вестернизация страны (объективно назревшая) будет существенным образом ограничена. Таким образом, кавказская геополитика не является игрой прихоти тех или иных лидеров. Амбиции президентов и министров кавказских государств зачастую ограничены объективными обстоятельствами, учет которых помог бы рассматривать происходящее в регионе без излишних эмоций и истерики. Рациональный анализ кавказских вызовов позволил бы подходить к конфликтному урегулированию и поиску компромиссов без завышенных ожиданий (типа того, что продемонстрировали европейские политики, говорившие о 2006 годе как точке прорыва в карабахском урегулировании). А без завышенных ожиданий будет меньше разочарований, которые, в свою очередь, порождают новые вызовы и конфликты.