Хамовнический суд, неуклюжий и отделенный пустым пространством от ближайших зданий, издалека напоминает заброшенный колодезный сруб, врытый по чьей-то странной прихоти в холм над Москвой-рекой. Заглянув жарким летним днем в этот колодец, мы разглядели покрытые леденистой слизью основы государственности и такие глубины народного сознания, что каждого кольнуло предчувствие: жизнь уже не будет такой как прежде.
Пока никто не может четко сказать, что именно изменилось. Поскольку заказчиком суда над Pussy Riot принято считать Путина и режим, предсказания ближайшего будущего все выстраивают, основываясь на предположительных планах Путина и режима. Говорят о том, что Путин сошел с ума, а режим совершил политическое самоубийство, говорят о фашизме, который будто бы выстраивает Путин. Это было бы верным год-другой назад (Когда об этом начинали активно говорить), теперь же эти оценки безнадежно устарели. Роли изменились. Раньше Путин выстраивал фашизм, а теперь фашизм выстраивает Путина.
Истершееся от бездумного употребления выражение "кредит народного доверия" имеет вполне определенный смысл, который мы, жившие в России в 90-е годы, должны были бы помнить. Суть конкретного кредита полностью зависит от личности кредитора. Кредит от приятеля-лоха, от государственного банка и от ОПГ – это настолько разные кредиты, что даже нет уверенности, стоит ли все эти случаи обозначать одним понятием. Ясно одно: Путин сильно ошибся с выбором кредитора.
Начиная с декабря, режим кредитовался уже не под всегдашний компот из социальных гарантий, инновационного развития и духовности, который можно без проблем сварить заново перед следующими выборами, а под обещание отдать страну на разграбление толпе, которая поможет очистить политическое поле от украсивших свою одежду презервативами сограждан. Все идеологические мощности страны были в режиме военного времени переведены на производство дерьма, и никто не подумал загодя, как потом останавливать разогнавшуюся машину. Сейчас достаточно кинуть взгляд на комментарии в ЖЖ Максима Соколова, чтобы понять всю чудовищность ситуации, в которой оказалась власть: имеющихся производственных мощностей катастрофически не хватает для переработки растущих объемов продукта в удобрения, на которых все эти двенадцать лет счастливо произрастали огурчики для кремлевской столовой. Центр власти плавно перемещается от Путина к его сторонникам, которым Путин нужен лишь для тех пор, пока будет в состоянии удовлетворить их жажду власти. Стоит Путину сказать что-то примиряющее про Pussy Riot, как его одернет Чаплин, а "православные активисты", потребовавшие удалить из кафе "Му-Му" человека в майке с надписью "Богородица, Путина прогони!", прямо объясняют: ругайте Путина как хотите, только веру не трогайте.
Нет сомнений, что Путин хотел не этого. Он пытался установить абсолютизм в его современном варианте (своего рода легкую разновидность фашизма), "равноудаляя" олигархов и подавляя местных феодалов, продвигая свой вариант диктатуры закона (соответствующий идеалу Симеона Полоцкого когда "закона, як царя боятся, и царя, яко закона, страшатся"), ограничивая реальное значение выборных органов и обеспечивая фактическую несменяемость верховного правителя. Кроме того, через свои публичные выступления, через политику по отношению к СМИ Путин немало способствовал фашизации общества, он подталкивал этот процесс и многое сделал для того, чтобы в низах сформировался запрос на фашистский режим. Однако установить этот режим Путин уже не сможет. Обесправить население до описанного в "Анти-Дюринге" состояния "перед деспотом все равны, а именно – равны нулю" он не сможет. И дело не в сопротивлении со стороны "белоленточников", а в сторонниках Путина. Им не нужен Владимир Владимирович И-нашим-и-вашим, и уж тем более не нужен, Владимир Владимирович Ни-нашим-ни-вашим. Им нужна власть.
Эти разногласия до поры носят умозрительный характер, но уже не за горами столкновение Путина с теми многочисленными своими сторонниками, которым Путин кажется "недо-Путиным", т.е. нерешительным, половинчатым, оглядывающимся на международное общественное мнение политиком. Первое значимое столкновение произойдет сразу после объявления приговора Расулу Мирзаеву, человеку, которого нельзя ни оправдать, ни посадить. Впрочем, сроки уже не важны. Важно то, что столкновений не избежать. Столкнувшись к концу 2011 года с первой серьезной вспышкой общественного недовольства, Путин решил потушить пожар бензином. Это обстоятельство полностью изменило сценарий и роли. Теперь уже не важны детали, не столь важны и дальнейшие действия Путина: с каким ведром к какой стене дома он побежит.
В российском обществе сложилось революционное правосознание. Иосиф Дискин из Общественной палаты, комментируя прямую трансляцию из Хамовнического суда, уверяет, что право-де всегда следует за общественным мнением. Практическую реализацию этой логики демонстрируют "православные активисты" из кафе "Му-Му". Это наша страна, говорят они, нас оскорбляет эта надпись, а то, что нас оскорбляет – это и есть экстремизм. Такое же революционное правосознание, тот же принцип "хороший суд – тот, что судит в нашу пользу" характерны и для противников Путина. Политические пристрастия тут не важны. Доверие российского общества судебной системе приближается к нулю, а доверие к российской судебной системе стало уже отрицательной величиной. Чем дальше, тем больше будет общество критиковать судебные приговоры и требовать вынесения "правильных" решений. Фактически источником права становится улица, пока старые судебные институты еще держатся, но избежать взрыва уже вряд ли удастся.
Конечно, революционное правосознание само по себе не означает приговора государству. "Попадись эти молодчики с черной совестью в памятные 20-годы, когда судили не опираясь на строго разграниченные статьи уголовного кодекса, а руководствуясь революционным правосознанием, – рассуждал, перекрикивая бурные аплодисменты, М.А.Шолохов на XXIII съезде партии, – Ох, не ту бы меру наказания получили бы эти оборотни!. А тут, видите ли, еще рассуждают о суровости приговора!". Однако поведение Шолохова было для 1966 года даже не эскападой, а своего рода аппаратным эстетством, завитушкой на фронтоне, которую главный архитектор утвердил лишь убедившись, что она ничуть не мешает конструкции. Эдаким перчиком к тоскливой безвкусице советской идеологической кухни. Трибуналом можно было пригрозить только потому, что все твердо знали: никакого трибунала не будет. Сейчас ситуация совершенно иная. Глядя на густо облепившие фронтон государственного здания "завитушки" авторства Чаплиных, Сидякиных, Бурматовых, Рогозиных и многих-многих других, хочется опасливо спросить: "А оно не?.." и вызвать от греха какое-нибудь МЧС. Потом, конечно, понимаешь, что спрашивать некого и звонить некому.
Толпа еще не взяла власть, но это рано или поздно случится. Важно отметить, что вариантов дальнейшего развития событий гораздо меньше, чем может показаться тому, кто решит просто пересчитать официально декларируемые платформы. Выразившаяся в формуле "мы здесь власть" трактовка толпы как субъекта права характерна для всех низовых участников российского политического процесса и совсем неслучайно часть "белоленточников" находит у Навального черты Муссолини. Я говорю это не для того, чтобы покритиковать Навального, к которому отношусь равнодушно. Но мне кажется, что новый российский лидер, из какого бы клана – путинского или антипутинского он ни вышел, станет опираться на толпу. Надо отдать себе отчет: скромный, интеллигентный (слышу, как рыкнули читатели), законопослушный президент нам не светит ни при каком раскладе. После смены режима следующий глава государства будет фашистом.
Значит ли это, что нынешнюю власть следует поддержать как единственного европейца? Конечно, нет. Кремль вообще не испытывал особых симпатий к Европе, а в декабре, испугавшись Болотной, и вовсе крутанул "руль родного корабля" в сторону Азии. Это было ошибкой. Путин не сумел стать не только единственным европейцем, но и единственным азиатом. Там потребны совсем другие лидеры, такие как, например, Холманских, к которому ушел работать один из самых известных в недавнем прошлом апологетов "европейского Путина". Очень скоро суровые азиатские мужики выволокут державный корабль на берег и ласково спросят заигравшегося капитана: "ну что, друг, приплыли?". Это будет не совсем то, чего ждал Путин, не совсем то, чего ждали его враги, и не совсем то, чего ждали его друзья. Падение будет таким существенным, что среди нынешних участников общественных дискуссий бенефициаром грядущих перемен не станет вообще никто.