Разное

Мини-юбка, откровенная блузка, ярко накрашенные губы: если женщина с повисшим на руке пятилетним ребенком выглядит скорее любовницей, чем матерью, она перенастраивает наш зрительный аппарат. Острее других на нарушение правил реагируют встречные бабули, у которых нет свободного выбора амплуа, которые с некоторых пор только матери: "Стер-рва!" Будь она без ребенка: с подругой, мужчиной или сама по себе, - ее было бы легче "не замечать" и не интерпретировать. Самовольно перекодировав канонический образ, поставив удовольствие выше долга, она отменяет иерархию, попирает все гуманистические ценности разом.

Вот где удается схватить понятие "отвращение". Смотреть на это в упор невозможно. Почему, разве мы не знаем, что материнство не отменяет желаний? Знаем, но на улице, будучи социальными животными, стараемся этого не замечать. "Испытать отвращение" - значит всего лишь отвернуться. Но отвернуться - значит все еще помнить о причине, сохраняя в памяти ее расплывчатый образ, ее мутный контур. Любопытствовать, мечтать, ловить боковым зрением. Бабулям, у которых остался только долг, нестерпимо воспоминание о былом удовольствии. А мужчину в первую же секунду ослепляет реальность невозможного: соблазн предъявляется максимально пугающим образом. Равновесие мира кажется утраченным навсегда.

В позднесоветском словаре "Эстетика" категории "отвратительное" нет. Есть низменное, безобразное и ужасное, причем первое определяется как "крайняя степень" второго и третьего и как "сфера человеческой несвободы". Все три словечка профанированы и дезавуированы, положены в основание нашего повседневного жаргона. "Безобразие!", "Ужас!" и даже "Мы по горло сыты вашими низменными инстинктами!" - все это давно не "эстетика", а диалект отечественного базара. Конечно, никто не мешает нашему человеку прорычать нечто вроде "Отвратительный тип!", прошипеть "Отвратно!", и все-таки однокоренной исходный термин кажется более продуктивным, нежели его замусоленные собратья. Ведь словечко "отвращение" - не какая-нибудь абстрактная дефиниция, он антропологически обусловлен, порождается поворотом головы, ежеминутно. Пора отобрать жизненно необходимые слова у книжников с фарисеями и вернуть людям.

Беда нашего искусства - засилье политкорректности, оборотной стороной которой является отечественная чернуха, как стихийная, так и концептуально организованная грамотными товарищами. Предельный и показательный случай - фильм Валерия Тодоровского "Любовник", который весьма нравится постсоветской интеллигенции, а главное, с легкостью сводится к предъявленной выше первосцене. Итак, женщина с ребенком подманила сразу двоих мужиков, но едва началась игра, то бишь картина, вышла из этой игры, умерла.

Очень интересная расстановка сил! Подобно бабулям с тульской улицы, половозрелые мужчины лишь вспоминают о былом удовольствии. Более того, полностью отдавшись идее долга, герои не перестают выяснять, кто же из них настоящий отец ребенка. Каждый мечтает отобрать эту нелегкую ношу, этот почетный и ответственный долг отцовства у соперника. Помилуйте, но даже в самых одиозных произведениях советского соцреализма не замечено такого изощренного, такого глумливого подавления естества - идеей долженствования. Впрочем, от естества никуда не денешься, естество мстит. Поскольку образ гетеросексуального соблазна из сюжета изъят, приходится завершать Мир соблазном гомосексуальным. Ответственный зритель вынужден интерпретировать нескончаемую тяжбу героев как перенос влечения, как закамуфлированный флирт. Сам того не желая, Тодоровский выруливает на столбовую дорогу Владимира Сорокина. Вот так политкорректность и вызывающая "открытость бездне" оказались тождественны. Обе стратегии крайне зависимы от не преодоленного страной советского. Советское - это когда отрицаются боковое зрение и "отвратительное". Когда человеку запрещено вертеть головой и подсматривать краем глаза. Советское - сокращение степеней свободы головы.

В 60-е картину под названием "Отвращение" сделал Роман Поланский. Но сейчас уместнее обратиться к другому его шедевру, сделанному десятью годами позже фильму "Жилец". Я смотрел "Жильца" в начале 90-х, во вгиковской мастерской Юрия Арабова, и отчетливо помню лишь свою реакцию на эпизод, где главный герой в отчаянии выбрасывается из окна. Кажется, это был сам Поланский, и разбиться с первого раза у него не получилось. Тогда покалеченный человек с пронзительными глазами повторил процедуру самоубийства. Он проковылял до подъезда, заполз по лестнице на верхний этаж и прыгнул снова. Так вот, моя реакция состояла из беспрецедентного хохота. Весь фильм героя было жалко, оттого и первичный суицид считывался в режиме горячего сочувствия. Однако повторение неожиданно отменило прежнюю стратегию восприятия, предложив в качестве нормы нечто, напоминающее крайние формы цинизма. Новый авторский дискурс был настолько отвратителен, что восприятие мгновенно перешло в режим бокового зрения. Вот почему я не помню ни заветного эпизода, ни фильма в целом: только чувство освобождения и сопутствующее внезапное счастье. Всего минуту назад уравновешенный и грустный, теперь я попросту сползал со стула на пол, корчился от смеха и восторга.

Что это было, как это понимать? Цинизм - своего рода терапия, способ тотального отчуждения героя. Превратившись в собственную пародию, суицид заблокировал сентиментальность и сочувствие. А едва герой стал чужим, зритель ощутил свою с ним разность, одновременно сбросив с плеч чужие проблемы.

Напротив, в таких российских фильмах, как "Любовник" или "Кукушка", утверждается идея политкорректного равенства в духе "никто мне не чужой". В "Любовнике" этот лицемерный либеральный фантазм доведен до абсурда, герои Янковского и Гармаша глядятся друг в друга, точно в зеркало: спали с одной женщиной, претендуют на одного и того же ребенка, одинаково учтивы и терпеливы. Мысли, чувства, реакции - все унифицировано в соответствии со стереотипами интеллигентского сознания. О дивный новый мир!

Спасти картину могла бы серийность в духе "Жильца": мужчины снова клюют на одну и ту же, новую женщину, дело кончается очередным ребенком, на которого близнецы-соперники с равными основаниями претендуют. Кроме прочего, таким образом удалось бы осуществить нелицемерное чередование долга и удовольствия, неизбежное, как смена времен года. Впрочем, чтобы культивировать отвращение, требуются чувство юмора и элементарная трезвость.

Американский фильм "Чужой против Хищника" лишний раз продемонстрировал, насколько наши так называемые демократы далеки от первоисточника, то бишь от демократов западных, и почему наших "хозяев дискурса", в сущности глубоких провинциалов, не пускают в приличное западное общество, несмотря на "Кодак", амбиции и напыщенный вид. Сюжет прост, как правда. Группа исследователей во главе с полоумным профессором высаживается во льдах Антарктиды, чтобы обследовать загадочное культовое сооружение. Очень скоро все мужчины, включая обаятельного ухажера героини, гибнут от лап, клешней, зубов и плавников ужасных существ. Выясняется, что существа - двух видов. Во-первых, высшая раса, Хищники, - гуманоиды из далекой галактики, скрывающие под стальными панцирями уродливые слизистые физиономии с тремя челюстями. Во-вторых, гигантские рептилии, Чужие, на которых Хищники прилетают раз в столетие поохотиться. Приманкой для рептилий испокон веков служила человечина.

Оставшись в одиночестве, героиня быстро обнаруживает... свою неуместность. Рептилии уже насытились и расплодились, инопланетный барин вошел во вкус, их истребляя. В полумраке каменных лабиринтов громко хлюпает отвратительная слизь, с грохотом и свистом отрываются кошмарные конечности, клацают челюсти; короче, отвратительное зрелище по высшему разряду. Несчастная мулатка, на чью роль закономерно назначена актриса неяркой внешности, второго плана, чувствует себя лишней, и это хорошо. Авторы предъявили абсолютно чужую историю из жизни абсолютно чужих. Если в первом, гениальном "Чужом" Ридли Скотта в образе пластичного слизистого чудовища были зашифрованы фаллоцентризм, мужская агрессия и феминистское к ним отвращение, то здесь миссия саблезубого Чужого радикально переосмыслена: чт о ему глупая негритянская женщина в сравнении с интеллектуалом Хищником! Тем более женщина не нужна Хищнику, чье удовольствие состоит в галактических перелетах и разудалой охоте. Героиня - не мать, не жена и не жертва, а какой-то позор человечества. Даже жизнью рискует только потому, что путается под ногами. Тем более нестерпимой будет ее последующая тоска по этим "настоящим мужчинам", которым она не нужна.

"Чужой против Хищника" - остроумный комментарий к "Любовнику". Забавно прочитать американский боевик как фантазм нашей героини, мечтающей о том, чтобы непонятные саблезубые мужчины рвали друг друга в клочья из-за нее. Только не дождется! Наши - дружатся. Они же домашние, земные.

Практика показывает, что приручение чужих невозможно и что у либерального прекраснодушия есть оборотная сторона. Непотопляемый телевизионный КВН поразил бесконечными реверансами так называемых остроумных студентов в адрес "Александра Васильевича Маслякова", ихнего генерала. И так они перед ним прогнутся, и эдак. И еще разок: с утроенным подобострастием, с ласковой шуткою. Ровно таким же образом нашей веселой скороспелой демократией маскируется беспрецедентное чинопочитание. Искренняя любовь к начальству - это когда долг органично совмещается с удовольствием. Категории низменное, ужасное, безобразное подходят сюда как нельзя лучше.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67