От редакции: Редакция перевела данный текст доклада, зачитанного автором на английском языке в рамках семинара «Political modernity and the responses by contemporary Orthodox theology», организованного в январе 2014 года Венским Институтом исследований человека (Institut für die Wissenschaften vom Menschen).
* * *
Понятие «гражданской религии» (civil religion) является полезным герменевтическим ключом к понимаю социальных и политических процессов в современных странах, которые связывают себя с восточно-христианской традицией. И пресловутый «русский мир», и национализм в балканском стиле могут быть истолкованы как «гражданские религии». Они были сконструированы благодаря значительному вкладу Православных Церквей и состоят из элементов религиозного культа и политической идеологии. Гражданская религия в православном контексте может быть как конструктивной, так и деструктивной – впрочем, как и в любом другом контексте. Ее конструктивная сторона состоит в способности мобилизовать людей для целей, выходящих за пределы их благосостояния. В то же время, такая мобилизация масс может осуществляться ради поддержки и участия в конфликтах, в том числе военных, с целью изоляции или узаконивания диктатуры; она способна сакрализовать коррупцию и возбуждать ненависть к другому. Гражданская религия представляет собой угрозу Церкви, поскольку может подменять ее собой, становясь своего рода квази-церковью.
Прежде чем приступить к анализу различных аспектов гражданской религии в православной социально-политической среде, мы должны дать обзор этой концепции в современной социологической науке. Большое количество литературы по гражданской религии сделало данную концепцию чрезвычайно популярной и в то же время лишенной четких определений. Возможно, такая неопределенность обеспечила этой концепции ее успех.
Понятие «гражданской религии» восходит к Жан-Жаку Руссо, который использовал его в своей теории общественного договора. Данное понятие занимает центральное место в этой теории, поскольку гражданская религия должна держать народ вместе, как единое целое в рамках республиканского государства, лишенного монархической «скрепы сверху». Гражданская религия скрепляет социальный контракт и сдерживает неизбежные центробежные социальные силы, которые он высвобождает. Гражданская религия в понимании Руссо отличается от любой традиционной религии и состоит из набора базовых ценностей. Она поддерживается государством, которое одновременно должно разрешать людям придерживаться любой другой традиционной религиозности – но в частном порядке.
Отдельная ветка эволюции гражданской религии связана с тоталитарными идеологиями ХХ века: фашизмом, нацизмом и коммунизмом. Этот вид гражданской религии был назван «политической религией». Политическая религия – это радикальная форма гражданской религии. Она стремится заменить религию тоталитарной идеологией. Уже в 1932 году Франц Верфель в серии лекций, прочитанных в Германии, сравнивал между собой большевизм, фашизм и национал-социализм как квази-религии. В 1939 году Раймон Арон определял тоталитаризм как «religion politique» и «religion séculière». Немецко-американский политический философ Эрик Фёгелин сделал, вероятно, наиболее весомый вклад в изучение «политической религии», главным образом в своей книге Die politischen Religionen, изданной в 1938 году.
Другой немецкий ученый, также эмигрировавший в США, Пауль Тиллих, подошел к вопросу о «политической религии» с менее критичных позиций, оценивая ее как одно из проявлений человеческой культуры. По его словам, эта культура артикулирует «общие символы, ценности и идеалы», которые в свою очередь формируют сообщества. Таким образом, культура как «невидимая религия», – используя слова Томаса Лакманна, – участвует в формировании гражданской религии. В этой интерпретации гражданская религия стала восприниматься больше как положительное явление. Примечательно, что такое изменение оценок гражданской религии произошло в американском контексте, в котором эта концепция получила наиболее полное развитие.
Пауль Тиллих существенно повлиял на американского социолога религии Роберта Н. Беллу, который применил концепт «гражданской религии» для описания комплекса идеологических принципов, легших в основу американской политической культуры. Он определил эту культуру как «американскую гражданскую религию» в сразу же ставшей классикой статье «Гражданская религия в Америке», опубликованной в социологическом журнале Daedalus в 1967 году. Белла продолжил разработки в этом направлении в нескольких книгах, изданных позже. Оценки, которые он давал гражданской религии, были даже более позитивными, чем у Тиллиха. Белла полагал, что это та сила, которой американский народ обязан своим существованием и своей идентичностью.
Таким образом, если в континентальном контексте понятие гражданской религии имело больше негативных коннотаций, в Соединенных Штатах оно приобрело весьма положительный характер, достигая иногда чрезмерного триумфализма. Тенденция триумфалистического подхода к оценке гражданской религии достигла кульминации в работах Ярослава Пеликана. В своей книге «Интерпретируя Библию и Конституцию» он представил развитие американской политической культуры по образцу христианской традиции. Он применил свой весьма успешный метод анализа эволюции христианского учения от апостольских времен до наших дней, чтобы аналогичным образом представить эволюцию «традиции» американской гражданской религии. Пеликан, в частности, идентифицировал «священные тексты» этой религии. Так, Конституция США стала для него «американской Библией». Он утверждал, что другие основополагающие документы американской государственности, такие как Декларация независимости и Геттисбергская речь Авраама Линкольна не имеют той же сакральности и авторитета, что Конституция. Определив таким образом канон «Американского писания», Пеликан назвал и интерпретирующие общины, которые преобразовали «Писание» в «Предание». Наиболее важными интерпретирующими общинами для него стали судьи, которые в своих облачениях составили «иерархию» этой религии.
Американская гражданская религия, по мнению некоторых толкователей, имела также своих «пророков» и «мучеников». Так, Майкл Ангросино охарактеризовал Джорджа Вашингтона как «квази-божественное воплощение американской добродетели». По его словам, первый американский президент был «светским святым» новой религии и ее пророком. Еще более сакральной Ангросино представляет фигуру Линкольна, который пролил кровь за «свой народ, освящая саму землю, которая еще недавно насыщалась кровью братоубийства». Белла считал Линкольна «величайшим, пожалуй, нашим единственным гражданским богословом».
Далеко не все разделяют столь восторженное отношение к гражданской религии. Ряд ученых, в том числе сам Белла на более позднем этапе своей карьеры, заняли более критичную позицию в отношении этого концепта. В самом деле, это понятие может быть подвергнуто критике с нескольких точек зрения. Одной из проблем является несовместимость гражданской религии с религией традиционной. Гражданская религия, по сути, замещает собой религию как таковую, переводя сфокусированность человека с Бога на вещи политические. Такая подмена, в частности, может быть продемонстрирована на примере того, как гражданская религия реализуется в восточно-христианских контекстах. Анализ, который следует далее, демонстрирует, как гражданская религия в этих контекстах может угрожать Церкви, подменяя ее собой.
Два конкретных примера «православной гражданской религии» – это религиозный национализм, зародившийся на Балканах в девятнадцатом веке, а также гражданская религия, конструируемая ныне совместными усилиями государства и Церкви в России под маркой «русского мира».
Начнем с последней. Россия всегда была политически религиозной, даже во времена безбожной коммунистической власти. Гражданская религия существовала здесь и до большевистской революции 1917 года. Среди членов символа веры этой религии можно указать известные формулы «Москва – Третий Рим» и «Православие, самодержавие, народность». Достоевский достаточно точно описал дореволюционный извод этой религии в образе Ивана Шатова из романа «Бесы». Бывший нигилист, Шатов обращается в веру, которая может быть охарактеризована как гражданская. Когда Николай Ставрогин спросил его, верит ли он в Бога, Шатов по сути произнес основные вероучительные артикулы этой религии: «Я верую в Россию, я верую в ее православие… Я верую в тело Христово… Я верую, что новое пришествие совершится в России…» Когда Ставрогин повторил свой вопрос: «А в Бога? В Бога?» – Шатов ответил: «Я... я буду веровать в Бога». Гражданская религия дореволюционной России была по своей сути мессианской и универсалистской, и ее конкретная политическая имплементация осуществлялась в виде активного империализма.
Советская гражданская религия, отвергнув Бога, тем не менее сохранила многие черты дореволюционной гражданской религии: то же мессианство и тот же империализм. Кроме того, марксизм-ленинизм как политическая религия (радикальная форма гражданской религии) безбожного советского государства принял некоторые формы, которые являются важными с точки зрения православного христианства. Так, советская «ортодоксия» формулировалась на «соборах» – съездах Коммунистической партии. На этих «соборах» осуждались советские «ереси»: троцкизм, маоизм, титоизм т.д. Владимир Ленин как основатель новой религии получил статус «вечно живого» божества. Культ почитания этого «божества» в Мавзолее приобрел форму традиционного для Православия поклонения мощам. Его труды стали «Священным Писанием». Любой научный трактат в Советском Союзе, по крайней мере, в гуманитарной сфере, должен был содержать ссылки на них – как богословские трактаты содержат ссылки на Библию. «Евангелию» от Ленина предшествовал «Ветхий Завет» с пророчествами Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Повсеместно практиковалось посвящение в советскую иерархию. Сначала «крещение» в октябрят. Затем «миропомазание» в пионеры. Через это должны были пройти все советские дети – чтобы не остаться без «спасения». Наиболее достойные из числа молодежи «рукополагались» в комсомол и становились таким образом «диаконами» советского режима. Члены Коммунистической партии составляли чин «священников» советской религии. Первые секретари обкомов КПСС были «епископами», а члены Политбюро составляли «синод». Наконец, Генеральный секретарь КПСС занимал позицию «патриарха».
После распада Советского Союза не христианство как таковое, но построенная на нем новая гражданская религия заполнила в конце концов пустоту, образовавшуюся после ухода советской идеологии. Эта религия заметно отличается от предыдущих гражданских религий России. В то же время она содержит в себе элементы как царской, так и коммунистической гражданских религий. В соединении с элементами православного христианства она представляется чрезвычайно эклектичной.
Церковь стала протагонистом в формировании новой гражданской религии России, что отличает ее от других гражданских религий, в том числе американской – та религия создавалась политиками-деистами.
Форма конституирования новейшей российской гражданской религии традиционна – через соборы. Ее главным форумом – «вселенским собором» – является «Всемирный Русский Народный Собор». На этих соборах оттачиваются богословские формулы, которые, однако, говорят не столько о Боге, сколько о социальных и политических ценностях, которые должны сплотить русских людей вокруг нынешнего политического режима. Так вера становится гражданской религией, а богословие – идеологией. При этом все же важно различать гражданскую религию и идеологию, хотя эти понятия очень близки друг к другу. Идеология направлена на сплочение масс вокруг социально-политических идей и может быть разрушительна для государства – как это произошло с Российской империей. Между тем как задача гражданской религии – обеспечить легитимность существующему политическому режиму и мобилизировать массы на его поддержку не зависимо от того, какую идеологию представляет режим.
Было бы несправедливо по отношению к Русской Православной Церкви предполагать, что она способствует формированию этой гражданской религии только ради политических целей. Одна из мотиваций Церкви состоит также в том, чтобы дать людям, оглушенным советской идеологией, какую-то веру, которая была бы маркирована символами традиционного православного христианства. Проблема, однако, в том, что этот вид веры значительно упрощает христианство, если не искажает его. Во многих отношениях эта вера остается однородной по отношению к старой советской идеологии. Иными словами, в рамках гражданской религии оказывается, что не Церковь перетягивает на свою сторону ностальгирующее по империи и советскому прошлому общество, а общество перетягивает на свою сторону Церковь.
В силу своей эклектичности новая гражданская религия России содержит внутри себя множество противоречий. Так, например, такие исторически несовместимые личности, как царь Николай II и Иосиф Сталин оказываются в одних святцах этой религии – при том, что по отдельности они оба достаточно органично в нее вписываются.
Гражданская религия в большинстве православных стран на Балканах типологически отличается от российской гражданской религии. Несмотря на общее коммунистическое прошлое, бывшие социалистические страны восточной и южной Европы в основном избавились от коммунистической религии. Чтобы возвращать народу религиозность, у них нет нужды синтезировать новую гражданскую религию на основе коммунистического прошлого. Однако они реставрируют практически в изначальном виде докоммунистическую гражданскую религию национализма. Доминирующей православной гражданской религией на Балканах, таким образом, был и остается «набор убеждений, символов и ритуалов, которые составляют квази-религию нации», – по выражению Элизабет Филлипс.
Гражданская религия балканских государств, возникших в девятнадцатом веке, с одной стороны, сыграла положительную роль в объединении людей в рамках одной нации, предложив им общую политическую цель. С другой стороны, она часто приводила и приводит эти народы к «идолопоклонству перед национальными целями, идентичностью и предназначением», – если процитировать Дэвида Чидестера. Странности балканского национализма, который глубоко проник и в Православные Церкви, могут быть объяснены влиянием гражданской религии, которая была создана и освящена при содействии Церкви и при этом отличается от основ христианского учения и этоса. Отличие балканской гражданской религии от российской в том, что она имеет локальные интересы и лишена глобальных видов.
Интересен с точки зрения типологии гражданских религий случай Украины. В этой стране наблюдается столкновение двух типов гражданских религий: один русский имперский, проповедуемый как «русский мир», и другой националистический в балканском стиле. Существующие разногласия между православными Церквами в Украине существуют в том числе потому, что разделенные Церкви ассоциируют себя с противоположными гражданскими религиями. Украинская Православная Церковь (Московского Патриархата) в последнее время в основном следует в фарватере гражданской религии «русского мира», в то время как Киевский Патриархат апеллирует к нации как основе собственной гражданской религии. Примирение между украинскими Церквами невозможно, пока они не дистанцируются от своих излюбленных гражданских религий. Впрочем, признаки освобождения от них есть. Так, УПЦ МП еще в 2007 году осудила так называемое «политическое православие», которое есть ни что иное как форма гражданской религии российского типа. Сейчас, правда, эта форма гражданской религии успешно отвоевывает утраченные позиции внутри УПЦ. Что касается Киевского Патриархата, то в нем заметно убавилась доля гражданской религии балканского образца, к чему подтолкнули и события на киевском Майдане. Впрочем, до полного освобождения еще далеко.
Обобщая различные случаи гражданской религии в восточно-христианском контексте, можно утверждать, что гражданская религия способна играть положительную роль в объединении людей как одной нации под Богом. В то же время, она может вызывать множественные социальные, политические и богословские проблемы. Она, в частности, негативно влияет на Церковь, которая из-за нее заражается идеологией и переключается на обслуживание различных политических программ. Гражданская религия является прокрустовым ложем для Церкви, сводящим ее к морализму, дуализму и идеологии. Она также значительно сокращает пространство свободы внутри Церкви, тем самым искажая ее природу и цели.