От редакции. Тема модернизации сегодня стала одной из самых модных. О грядущих изменениях в российском социуме сегодня не говорит лишь ленивый. 15 февраля в газете «Ведомости» вышло интервью первого замруководителя администрации президента России Владислава Суркова, назначенного также заместителем председателя комиссии по модернизации. В этом материале Владислав Юрьевич рассказал о первых шагах, которые должно предпринять государство для того, чтобы запустить процесс трансформации России.
Однако очевидно, что без содействия политических сил сделать это будет сложно. И вот ведущая политическая сила Российской Федерации, партия «Единая Россия», недавно заявила о том, что внесет посильный вклад в дело модернизации страны. В то же время руководители этой партии указали, что идеология, которой они будут придерживаться – российский консерватизм. Однако, никакая модернизация невозможна без четкого понимания смысла понятия «прогресс». Именно об этом «Русский журнал» и решил побеседовать с известным исследователем, доктором философских наук Юрием Анатольевичем Кимелевым.
* * *
РЖ: Уважаемый Юрий Анатольевич, имеет ли сегодня идея «прогресса» то же самое влияние, что и в XVIII-XIX столетиях?
Ю.К.: Можно однозначно ответить, что нет. Более того, идея «прогресса» особенно в споре вокруг модерна, постмодерна, радикального модерна является тем негативным пунктом соотнесения, из которого исходят и на который опираются соответствующие рассуждения. Данная идея не имеет сколько-нибудь значимого влияния в современном обществе, особенно если сравнивать ее с влиянием на социум в XVIII веке, а тем более - в XIX. Идея «прогресса» осталась важнейшим компонентом идеологии модерна.
РЖ: Можно ли говорить, что идеология «модерна» не умерла, а является значимой альтернативой идеологии «постмодерна»?
Ю.К.: «Модерн» является ключевым социально-научным понятием. Именно в контексте обсуждения проблематики «модерна», особенно его идеологического компонента, используется понятие «прогресса» в качестве негативного объекта соотнесения.
РЖ: Американский социолог Роберт Нисбет в своей книге «Прогресс: история идеи» высказал мысль, что консерватизм никогда не отказывался от идеи прогресса. Более того, с его точки зрения, идея «прогресса» является одним из ключевых понятий в идеологии консерватизма. Получается, что прогресс – это универсальный идеологический компонент. Согласны ли Вы с тем, что современный консерватизм тоже содержит в себе в качестве ключевого компонента идею «прогресса»?
Ю.К.: Нисбет обсуждал понятие «прогресса» в историческом контексте, в контексте «истории идей». Однако даже в этой области мысли Нисбета нуждаются в дополнительном объяснении. Что касается современного консерватизма, то, на мой взгляд, нет никаких точек соприкосновения между современным консерватизмом и идеей «прогресса». Дело в том, что консерватизм связан с идеей рациональности модерна или, говоря более философским языком, метафизики модерна. Но метафизика модерна – это не идея «прогресса». Это тем более не прогресс в том смысле, в каком он понимался уже в XIX столетии, как однолинейный, телеологический, детерминистический процесс. Кстати, очень занимательно, что подход философов XVIII века к пониманию прогресса был более гибкий, чем подход философов XIX столетия, особенно в английской и французской мысли.
РЖ: Сегодня в России популярна идея модернизации. «Единая Россия» выбрала в качестве своей идеологии консерватизм. Однако она же поддерживает идею президента России о необходимости модернизации. Как Вы считаете, возможна ли консервативная модернизация?
Ю.К.: Если модернизация понимается как технико-технологический процесс, как изменение экономического устройства, то она вполне сочетаема с различным ценностно-нормативным набором. В таком плане консервативная модернизация возможна. Здесь нет особого противоречия. Если идеологи, о которых вы говорите, подразумевают именно такой подход, то с ними вполне можно солидаризоваться. Поймите, если под консерватизмом понимается ориентация на ценности, но ценности согласуемые с гуманизмом, социальным государством, то едва ли кто-то будет этому возражать. Однако трудность состоит в том, что когда сегодня предлагаются без определенных и необходимых разъяснений некие общие ценностные ориентации, то каждый вправе интерпретировать их так, как захочет. И в этом заключается серьезная опасность.
РЖ: Понятие «прогресса» тесно связано с понятием «утопия». Возможно ли сегодня воссоздание «утопизма», как формы проективной деятельности?
Ю.К.: Мой ответ опять же: нет. Сегодня в рамках философско-исторического дискурса обсуждается, возможна ли «философия истории». Те, кто стоят на пессимистичной точке зрения, исходят из того, что проектирование некоего альтернативного состояния по отношению к существующему положению вещей крайне затруднительно. А уж утопическое проектироване практически невозможно.
В то же самое время возможно создание некоего ценностно-нормативного идеала, однако, нельзя забывать о том, что «утопия» в XX столетии существовала как «эстетическая утопия», то есть нечто, что было бы желательно, что можно было бы противопоставить существующему состоянию социума. Но никто не воспринимал «эстетическую утопию» как проект, подлежащий обязательной реализации. Таким образом, нельзя говорить, что в современном мире существует некая ориентации на утопическое целеполагание.
РЖ: Как лично Вы считаете «модерн» - это завершенный проект?
Ю.К.: На этот вопрос существует множество ответов. Все они, однако, сводятся к следующим двум. Одни считают, что проект «модерна» завершен, а другие, что он - нет. Последние уверены, что потенциал «модерна» еще не исчерпан. Соответственно, проекту «модерна» только предстоит быть реализованным. Если «модерн» - это состояние социума, которое может быть улучшено с использованием потенциала самого «модерна», то с такой позицией я бы согласился.
Беседовал Александр Павлов