От редакции: Российско-европейский диалог сегодня труден, но неневозможен. Нынешняя его интенсификация - элементом которой является, в том числе, и визит в Москву европейской делегации во главе с президентом председательствующей в ЕС Франции Николя Саркози - вероятно не должна восприниматься как форсмажорная, но, скорее как определенная кризисная норма. Нельзя говорить, что будет после такого диалога или что может быть понято как его итог. Во многом сам диалог - во всех его формах - и есть первый собственный результат. Политика диалога - изобретение европейской послевоенной политики - лучшее средство от политики силы: пока с тобой разговаривают, в тебя не стреляют и не применяют разного рода эвфемизмы силовых мер.
О европейском векторе российской политики и политиках памяти, которые могут способствовать или наоборот, препятствовать нашему диалогу с Европой "Русский журнал" побеседовал с известным российским историком, специалистом по истории русского национализма и российско-европейских отношений, автором книги "Империя Романовых и национализм" (2006) Алексеем Ильичем Миллером. Предлагаем вашему вниманию фрагмент беседы.
"Русский Журнал": Сегодня налицо ситуация "двойных стандартов", к которым апеллируют и которые используют все крупные международные игроки. Проблема в том, что и внутри страны, и за ее пределами можно говорить об осознанном, осмысленном диалоге в ситуации существования двойных стандартов. Не кажется ли вам, что мы достигли того типа коммуникаций и внутри страны, и за ее пределами, когда серьезный диалог между разными людьми оказывается просто невозможен?
Алексей Миллер: Ваш посыл таков, что диалога нет. На мой взгляд, ситуация для диалога между Россией и Европой крайне неблагоприятная, но это не ставит под вопрос саму возможность его существования.
Есть объективные, исторические причины, существенно затрудняющие диалог. Россия в течение многих веков, как минимум, последних двух с половиной, играла в Европе роль конституирующего иного. С помощью России определялась и утверждалась европейскость. Эта традиция сохраняется и сегодня. Наиболее здраво она описана европейскими исследователями, в частности, Ивером Нойманном в книге "Использование "Другого"", переведенной, в том числе, и моими стараниями на русский язык в 2004 году. Из нее можно сделать очень внятный, разумный вывод: если хозяином дискурса является не Россия, то не в силах России эту ситуацию изменить. По крайней мере, рывком.
Логическим продолжением признания объектности России является бездействие ее самой, на котором в свою очередь и основывается позиция о существовании двойных стандартов, об отсутствии и невозможности диалога. В итоге вместо того, чтобы начать выстраивать со своей стороны основания для диалога, с российской стороны очень активно и совершенно сознательно выстраивается ситуация его полного отсутствия.
Вся современная информационная политика России исходит именно из этого принципа. Например, в ходе грузино-российского конфликта наши СМИ активно говорили о массированной лжи BBC и CNN. Если относительно CNN в этом утверждении есть изрядная доля истины, то применительно к BBC это не совсем справедливо. У BBC была очень взвешенная позиция. Излагая грузинскую или российскую позиции, они указывали: это позиции Грузии и России, которые мы проверить не можем.
Кроме этого, упор российской стороны на двойные стандарты Запада позволяет скрыть тот факт, что поведение России делает невозможным начало диалога. Наша чудовищная ошибка в ситуации с Южной Осетией и Абхазией - здесь я вынужден только повторить Глеба Павловского - мы изначально не определили и не озвучили свои конечные цели, вбрасывая в информационное поле часто противоречивые сведения о своих планах и конкретных шагах. Диалог же возможен с тем, кто ясно излагает свои цели и свою позицию. В результате Россию не поддержала ни одна страна мира. Даже Белоруссия промолчала. Это полный провал нашей дипломатии и информационной политики.
Стоит вспомнить и сайт ИноСМИ, который из всей западной прессы выбирает наиболее русофобские публикации. Он воспитывает своего читателя в сознании того, что Россию за границей все ненавидят, причем абсолютно иррациональным и чудовищно патологическим образом.
Однако дело не только в том, каким образом в России описывается и анализируется современность. Мы имеем мощный транквилизирующий слой исторического дискурса, который в значительной своей части не был пересмотрен в постсовесткое время, несмотря на все изменения и разоблачения. Возьмем в качестве примера фильм Вайды "Катынь". Основная масса людей, писавшая по этому поводу весной, в том числе и в "Русском Журнале", не видела сам фильм. Я могу это гарантировать, потому что в России тогда был только один показ этого фильма в польском посольстве. Я там был и тех, кто потом писал про фильм, не видел. Но для авторов материалов это было неважно. Они написали, что Вайда в очередной раз льет воду на мельницу русофобии. На самом же деле, как политическое высказывание это потрясающе полезный фильм для русского сознания. Ощущение такое, что фильм снимался не для поляков, а для русских. Там очень доходчиво объясняется, почему Катынь важна для поляков. Там абсолютно нет русофобских мотивов: единственный русский, который вообще имеет лицо - его играет Сергей Гармаш - спасает главную героиню от ареста и отправки в Сибирь. Тем не менее, этот фильм не куплен и не показан у нас по телевидению.
Есть еще одно важное обстоятельство, отягощающее возможности диалога России с Западом. Мы создали такое информационное поле, в котором ссылки на двойные стандарты позволяют дискредитировать сами темы, предлагаемые для обсуждения со стороны Запада. Так, какой-нибудь американский пройдоха говорит о проблеме демократии в России. Все понимают, что он говорит это для продвижения своих собственных интересов. Но в российском медийном пространстве позиция американского политика преподносится таким образом, что в результате дискредитируется сама тема демократии в России.
РЖ: Национальный дискурс, касающийся Второй мировой войны и всех связанных с ней тем, формирует совершенно фундаментальные расхождения. Фрагментируется дискурс "ялтинского консенсуса", у каждого игрока свои политика памяти и собственные оценочные категории прошедшей истории. Когда интеллектуалы отказываются от интернационального, коспомолитического подхода, это предательство клерков, как сказал Жульен Бенда, или естественная неизбежность?
АМ: У "ялтинского консенсуса" две стороны. Первая из них касается политического содержания Ялты. Оно давно демонтировано - с 1946 года, с речи Черчилля и начала холодной войны. В 1989 году был демонтирован раздел Европы. Однако вторая сторона консенсуса - ялтинский дискурс, определяющий правую и неправую стороны во Второй мировой войне - сохраняется в общих чертах до сих пор. Такие крупные игроки как Франция, Британия, США и современная Германия не собираются его пересматривать.
С осмыслением Второй мировой войны связано и появление термина "историческая политика". В 1982 году в ходе знаменитого спора историков в Германии с подачи канцлера Гельмута Коля историком Эрнстом Нольте была сформулирована новая точка зрения на природу нацизма: нацизм во многом родился как реакция на большевизм. Это позволяло немецкому историческому сообществу выдать новую позицию в вопросе вины немцев. Но попытка Коля консолидировать общество на основе нового патриотизма, используя историю и навязывая определенную точку зрения, вызвала резкое отторжение. Нольте выкинули из профессии. И хотя он, по сути, был прав, его до сих пор никто не публикует.
Именно тогда возник термин "историческая политика", под которым понималось навязывание обществу определенной трактовки истории в качестве единственно верной со стороны определенной политической группы, исходя из ее собственных интересов.
Это не то же самое, что политика памяти. Политика памяти существует в каждом обществе. Она выражается в том, что ветеранам тех войн, которые считаются достойными, платят пенсию, что существует определенный набор памятников, исторических праздников и т.д.
Беседовали Любовь Ульянова и Борис Межуев
В полном виде интервью с Алексеем Миллером планируется к публикации в одном из ближайших номеров "Рабочих тетрадей Русского журнала".
На фото: вид на Эйфелеву башню (Париж) с моста Александра III, названного в честь русского императора, заключившего франко-русский союз 1892 года.