Политика Европы: почтовая открытка от Руссо к Хайдеггеру и обратно

Цолликоновские семинары – встречи Хайдеггера со швейцарскими психиатрами, на которых Хайдеггер подробно объяснял, как понимать феномен. Феномен нужно уметь одновременно «узнавать» и признавать как «сущность того, что себя показывает» (с. 251) – трудность перевода на русский язык в том, что «показывать себя» по-русски может каждый, показав свои успехи, результаты или степень воспитанности. А по-немецки выставить себя, стать себе охотником и добычей, цветком и окуляром, следящим за цветком – уже гораздо труднее. Тем труднее углядеть сущность, когда весь ресурс зрения растрачен на то, чтобы быть достойным того, что тебе показано, чтобы оказаться благородным зрителем сокровища природы. Сущность овладевает вещью, ожидая нашей открытости этой вещи.

Хотя, казалось бы, Хайдеггер объясняет всем то, чего добился за многие годы философской работы, в его рассуждениях есть и политическое измерение. Когда начались семинары в Швейцарии, Хайдеггер был лишён права преподавания в Германии, снят с должности как человек, авторитарный характер мысли которого мешал развитию в студентах культуры диалога. Рассуждая об инструментальности вещей и бытии феноменов, Хайдеггер триумфально снял с себя эти обвинения.

Европейская политическая мысль нового времени близка к пониманию феномена как сущности показанного, более того, именно она настаивает на том, что издержки показывания могут быть компенсированы только особой позицией взгляда. Обратимся, например, к «Политической экономии» Руссо: видимый нами мир оказывается подвержен порче, если начинает функционировать без цивилизационного посредничества. Скажем, если для борьбы с коррупцией собирать налог натуральным продуктом, эти продукты перепортятся, сгорят или потонут по дороге – тленность материи, человеческая небрежность и фатальное действие страстей сходятся там, где природу пытаются заставить функционировать как автомат. Этот форс-мажор природного автомата, который пытались предотвратить нечестными мерами, может быть исключен, только если есть точка зрения наблюдателя, планирующего общественные отношения, вводящего и денежные системы, и правила бухгалтерии, и нормы учёта и контроля. Такое наблюдение служит, однако, не оптимизации экономических отношений, а удержанию их текущего порядка, наподобие того, как предисловие к роману, создав предварительный методологический контур понимания человеческих отношений, превращает простой сюжет соблазна в некоторую устойчивую, методологически просчитанную схему соблазнения. Руссо не раз сравнивал философскую рефлексию с написанием методологического предисловия к дальнейшему чистому эксперименту с наиболее общими жизненными/социальными ситуациями.

Хайдеггер начинает там, где заканчивает Руссо. Он тоже признаёт, что мир сам по себе не будет работать, мир мирствует только там, где мы отрешились от обычного желания сработаться с ним, договориться с помощью всегда наготове находящихся действий и подкупов. Но при этом он не ищет политического участия в некоем «предисловии» к текущей политике, которое отладило её инфраструктуру, и поэтому может уже ни о чём не беспокоиться. Хайдеггер не думает, что правильное размещение в природе координат и сигнальных установок, хотя и не уничтожит зло, но предотвратит порчу, которая проистекает из форс-мажоров. Напротив, нужно провести ось координат через саму природу, которая уже готова вручить нам свой логос для придания вида бессмысленному хаосу.

«По-гречески дефиниция – это ορισμός. Это то же самое слово, что и наш горизонт, то есть граница поля зрения, установление границы, просто ограничение. То, что позднее будет названо понятием, в греческом называется просто λόγος, то есть то, что соответствующему сущему, так-то и так-то выглядящему, должно быть придано (zugesagt) в качестве его είδος, его вида (Aussehen). Это придание означает – позволение-видеть (επιφαίνεσθαι), а не соразмерное представлению схватывание или охватывание» (с. 194).

Простая соразмерность представлению любых предисловий отвергнута, потому что вещь лишена логоса, пока ей не позволено быть видимым. Она лишена не только паспорта, но и всякого содержания и бытия. Казалось бы, тут и можно Хайдеггера поймать на том, что он тоталитарный поэт бесправия вещей. Но Хайдеггер сказал то, что хотел сказать, уже в самом начале: горизонт устанавливается не тем, что мы заранее оговариваем что-то в предисловии, а тем, что мы что-то понимаем. Когда мы что-то поняли, когда не просто выглянули за свои пределы, но позволили за них выглянуть и сущему, тогда и состоялось социальное существование. По-русски не очень звучит «выглядящий», потому что подразумевается, что одна и та же вещь в разных случаях выглядит по-разному, тогда как хайдеггеровская вещь вполне благородно знает, как себя вести и как нужно появляться в обществе.

Именно этому и учил Хайдеггер своих швейцарских слушателей: правилам нового благородства. Как приблизить к себе вещи, не атакуя их в этой близости, не считая, что то, что близко, то легче схватить. Наличие «способа доступа» (с. 130) вовсе не означает, что вещь сразу же становится доступной, как и наличие оружия ещё не означает, что нужно вести войну. Новое благородство требует не победы над страстями, не утверждения себя, но утверждения бытия. «Куда важнее видеть, что животное (в отличие от камня) показывает себя как животное лишь постольку, поскольку мы – люди как эк-зистирующие – в это присущее животному отношение к окружающей среде заранее вовлечены» (с. 326). Животное уже написало предисловие к книге окружающей среды, тогда как нам, людям, осталось быть достойными героями этой книги.

Хайдеггер, М. Цолликоновские семинары / Пер. с нем. яз. И. Глуховой, под ред. Т.В. Щитцовой. – Вильнюс: ЕГУ, 2012. – 406 с. – 500 экз. – (Серия: «Conditio humana»).

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67