От редакции. В России провозглашен курс на модернизацию страны. Однако модернизация – это не только заводы и фабрики, плотины и объекты инфраструктуры. Это еще и люди, которые должны предлагать идеи и реализовывать проекты. Люди – это истинная душа модернизации. В нашей стране это начали понимать уже и на самом высшем уровне. На днях второй раз президентской премией был отмечен ряд молодых ученых, чьи изобретения не имеют аналогов за рубежом. Но к сожалению, в России пока не создано системы, при которой изобретения талантливых молодых ученых оказались бы востребованы рынком, а проще говоря нашли бы свое применение в промышленности. Над созданием подобной системы еще предстоит работать. «Русский журнал» задал несколько вопросов о том, почему США остаются мировым лидером инновационного развития, одному из наиболее известных ученых-гуманитариев мира Питеру Бергеру.
* * *
РЖ: Мистер Бергер, чем объясняется высокое качество инновативной интеллектуальной деятельности в Америке за последние полвека?
Питер Бергер: По сравнению со странами Западной и Центральной Европы, которые больше всего похожи на США по многим критериям, интеллектуальная жизнь в Америке является гораздо более динамичной и гораздо более продуктивной. Так, среди лауреатов Нобелевской премии по экономике, по точным наукам огромное количество американцев. Почему американская жизнь более динамична? Потому что в США существует конкуренция, здесь огромная разветвленная система научных и исследовательских центров, университетов, чего нет ни в одной стране Европы. Кроме того, у американского общества есть удивительная способность ассимилировать мигрантов из самых разных частей света. Интеллектуалы съезжаются в США со всего света и добиваются потрясающих успехов.
Я могу поделиться своей собственной историей, я сам родом из Австрии, я приехал в США, когда был совсем молодым и особенно не думал над тем, чем заниматься в будущем. У меня было несколько очень хороших возможностей вернуться в Европу, но я подумал и решил остаться в США. Почему? Потому эта страна гораздо более динамична в интеллектуальном и культурном плане.
Это не значит, что Европа – плохое место, но я мог бы часами рассказывать о том, что мне удалось сделать в США, какое финансирование мне удалось получить под мои проекты, в общем о том, чего, скорее всего, мне никогда бы не удалось добиться в Европе. Интеллектуальная жизнь в США имеет уникальный предпринимательский дух, что и объясняет ее производительность. Это не имеет никакого отношения к политике.
РЖ: Видите ли вы признаки торможения инновационного интеллектуального прогресса в США? Если нет, то не станут ли США в самое ближайшее время обладателями монополии на интеллект на всей планете?
П.Б.: Я не вижу никаких признаков торможения интеллектуальной деятельности в США. Однако в мире нет американской интеллектуальной гегемонии, и, скорее всего, ее уже никогда не будет. В свое время я вместе с Самюэлем Хантингтоном возглавлял большой проект по изучению культурной глобализации, в рамках которого мы выяснили, что очень многие понимают глобализацию как культурное явление, уходящее корнями в западную англо-язычную и чаще всего американскую культуру. Сейчас, обычный человек едва ли заметит разницу между аэропортом Санкт-Петербурга и Кливленда. Но как только вы выйдете за его пределы, вы увидите огромное количество отличий. Мы пришли к выводу, что глобализация если и зародилась на Западе, то была воспринята совершенно по-разному в разных странах и порой приняла весьма причудливые очертания в результате слияния глобальной и локальной культур. Также мы обнаружили и ответные явления, которые назвали «контр-эмиссиями». «Контр-эмиссии» - это идеи и ценности незападного происхождения, которые вдруг начинают быть популярными в Европе и Северной Америке. Так что движение идет не только из Запада по всему миру, но и в обратном направлении тоже.
Возможно, что культурное влияние Китая будет возрастать, пока это непонятно, но они, по крайней мере, пытаются. За годы работы с социальными науками я понял, что лучше ничего не предсказывать. Несколько лет назад я написал статью о том, что после Второй мировой войны в мире произошло четыре важных события: резкий взлет Восточной Азии, исчезновение советского социализма, культурная революция 60-х – 70-х и рост религиозных движений, выходящих за рамки основных традиционных религий. Ни одно их этих событий не было предсказано, и даже сейчас мы не можем до конца их объяснить.
РЖ: Насколько в США велика роль университетов, «мозговых центров» и интеллектуалов в целом в сфере государственного управления и управления общественными процессами?
П.Б.: Университеты, «мозговые центры» и интеллектуалы – это три совершенно разные социальные реалии. Как правило, преподаватели университетов, особенно гуманитарных факультетов и факультетов социальных наук, в большинстве своем придерживаются левых политических взглядов. Я не считаю, что университеты и интеллектуалы представляют собой мощные группы давления, но они способны влиять на политику демократов и не оказывают почти никакого влияния на политику республиканцев.
«Мозговые центры» – это совсем другая история. Большинство из них располагаются в Вашингтоне и имеют прямые каналы воздействия на политику. В совокупности «мозговые центры» влияют на все части политического спектра. «Мозговой центр» «Heritage» придерживается крайне правых взглядов, справа находится «American Enterprise Institute», слева же есть «Brookings Institution» и «Institute of Policy Studies». Некоторые «мозговые центры» сложно отнести к той или иной части спектра, например «CATO Institute», который по своей идеологии является либертарианским.
В том, что касается интеллектуалов, известных широкой публике, все зависит от того, на какие средства массовой информации они работают. Однако никто из них не способен оказывать влияние на всю нацию. Многие американцы в принципе не интересуются политикой: они покупают газету и сразу открывают страницу «Спорт».
Влияние на государственную политику тех или иных центров зависит от того, кто стоит у власти в данный момент. «Think tanks» – это временные плацдармы для политиков, когда партии лишаются власти. Так, все американские республиканцы в случае поражения идут работать в «American Enterprise Institute», и, если они вернутся к власти на следующих выборах, большинство членов команды Обамы на время пойдет работать в «Brookings Institution».
РЖ: Можно ли сказать, что в США университет – это своеобразный ограничитель влияния бизнеса на общественные процессы?
П.Б.: Бизнес и рынок не есть некие силы зла, которым должны противостоять все эти прекрасные люди из университетской среды. Согласно «теории новых классов», созданной в 1970-е годы, интеллектуалы – это отдельный класс со своими интересами. Людям, которые зарабатывают на жизнь преподаванием, с материальной точки зрения чрезвычайно выгодны преобразования в духе социал-демократии.
Я очень хорошо знаком с людьми из мира бизнеса, это очень умные люди в области экономики, но они ничего не понимают в политике. Когда они решают нанять кого-нибудь с идеями, оказывается, что «идейные люди», как правило, в корне не согласны с деловыми интересами работодателя.
Беседовали Никита Куркин и Юлия Нетесова