В отличие от того, что принято думать, политические идеи рождаются, развиваются и стареют с такой же неизбежностью, как шпенглеровские "культуры". Ложка хороша к обеду, и смерть старых идей – достаточная причина рождения новых, а также – наоборот...
Когда в очередной раз поднимается вопрос о возможности формирования антизападного союза России и Китая, стоит заглянуть в календарь и уточнить, в каком году находишься. Если в эпоху поздних 90-х, войны в Югославии и примаковского "разворота над Атлантикой" идея о союзе трёх великих государств Евразии воспринималась западным ухом, как опасная инновация, теперь острота этого вопроса в значительной мере утеряна. США приняли меры: по отношению к Китаю успешно реализуется стратегия engagement – что означает в английском языке "вовлечение" и одновременно "стычку".
Пекину в начале нулевых была предложена роль мирового "ответственного владельца акций", естественно при сохранении роли "эмиссионного центра" за США. Под этой формулой понимается разделение ответственности, рисков и в то же время извлечение пользы из существующего глобального порядка, поддерживаемого всей мощью Соединённых Штатов. Имеются признаки того, что китайское руководство согласилось с предложением американцев. Активная скупка Китаем американских государственных долговых обязательств, поддержка доллара и значительная согласованность действий двух стран по корейскому вопросу – это только часть индикаторов успеха американской политики по отношению к Срединной Империи.
В то же время развитие отношений Китая с Россией в нулевые в значительной мере потеряло свою прежнюю динамику. Если в 90-е ельцинское руководство совершило решительный уход от советской политики сдерживания Китая к политике военно-политического и экономического сотрудничества, то в нулевые китайская сторона так и не дождалась от Москвы шагов по кардинальному расширению товарооборота, более свободного выхода на рынок российских военных и космических технологий. Новое руководство России было куда более осторожным, и в известном смысле более европоцентричным в своих внешнеполитических приоритетах. Достаточно сравнить частоту встреч предыдущего российского президента с канцлером Германии с частотой аналогичных встреч на высшем уровне с лидерами Китая и Индии вместе взятых, чтобы понять, куда был направлен основной вектор российской внешней политики в течение восьми лет предыдущего президентства.
Кроме откровенных цивилизационных предпочтений, не в пользу Китая сыграла и общая сверхосторожность путинского руководства во внешней политике, которая давала о себе знать вплоть до осознания краха прозападной линии и известной "мюнхенской речи" российского президента. Россия – и это чётко осознали на Западе и в Китае – оставалась государством "статус-кво", а её лидеры не столько старались извлечь из внешней политики какую-то пользу, сколько не потерять вследствие слишком активной внешней политики то, что всё ещё имели.
Осознание объективных рисков сотрудничества с Китаем сдерживало отношения Москвы и Пекина, а иногда вело и к полному параличу сотрудничества. Так, в течение нескольких лет было парализовано решение о строительстве нефтепровода из Сибири в сторону китайской границы. Эта инициатива вначале поддерживалась опальным ЮКОСом, однако и после того, как вопрос с ЮКОСом был решён, никто из нефтяных компаний так и не решился продолжить проект на свой страх и риск, а Кремль отмашку видимо не давал. В определённый момент даже постоянно страдающий от недофинансирования российский ВПК охладел к китайскому рынку. Россия отказала Пекину в приобретении ряда видов вооружения. Были проведены судебные процессы над российскими учеными, слишком активно сотрудничавшими с китайскими коллегами, и обвинёнными впоследствие в шпионаже.
Нельзя сказать, что для подобной осторожности не было никаких оснований: китайцы регулярно похищают российские технические секреты, а о том, что китайские фирмы беззастенчиво копируют и продают в страны "Третьего мира" российские образцы вооружений, не писал только ленивый. К тому же военный потенциал КНР за последние 10 лет серьёзным образом укрепился. Китай проявил неожиданный интерес к закупкам в России субстратегических систем, таких, как бомбардировщики Ту-22М3, что вызвало у Москвы дополнительное беспокойство относительно намерений соседа. Пока Китай наращивал свой военный флот, в Кремле мало волновались: скорее это было поводом для беспокойства американцев. Однако, когда неподалёку от границ России стали проводиться широкомасштабные военные манёвры, страхи возросли многократно.
Проблема московской дипломатии в том, что она, в отличие от американской, с трудом справляется со своими страхами. Если американцы, несмотря на растущую синофобию, смогли принять соответствующую стратегию и начать её активно реализовывать, то в Москве признаков формирования новой стратегии по отношению к Китаю пока не заметно. По-прежнему, хотя и с гораздо меньшим энтузиазмом, поднимается знамя союза с Китаем в борьбе за формирование многополярного мира. Однако этот лозунг выглядит всё мене адекватным в свете новых идей США по созданию "большой двойки" США-Китай. Если две стороны сумеют договориться, Россия останется "у разбитого корыта". Ситуация требует срочного формирования контр-игры. Но после ухода Примакова, никакого центра генерации идей на китайском направлении в российском МИДе так и не сформировалось, либо новые идеи не получают достаточную поддержку в самом Кремле.
Следует также осознавать, что относительное ослабление США в связи с мировым кризисом и снижение агрессивно-наступательного тона американской политики, связанное с приходом новой администрации, не способствует формированию антиамериканских альянсов. И если в 1999 году Хантингтон всерьёз обсуждал в своей известной статье "Единственная сверхдержава" вопрос о том, как Америке следует бороться с объединённым политическим сопротивлением Франции, России и Китая, а также – с резким отторжением американской политики индийской политэлитой, то теперь подобная постановка вопроса не отвечает практическим задачам. Наоборот, объективное ослабление США означает снижение уровня страхов перед американской военной, экономической и культурно-информационной угрозой. Поэтому перед американской дипломатией возникают новые возможности по нахождению компромиссных решений в прежде конфликтных ситуациях и предпосылки для формирования новых союзов. В свете таких изменений и позиция Китая по отношению к США имеет хорошие шансы стать более примирительной.
Для России в новой конфигурации крупнейших мировых держав проблема заключается в том, что с течением времени она становится для Китая всё менее интересной. Пекин в значительной мере уже ассимилировал всё, что можно было бы взять у России в плане технологий. Если несколько лет назад у России оставались шансы получить преференции на китайском рынке, и сделать на нём рывок, то теперь присутствие Москвы в Китае падает. Даже те преференции, которые были предоставлены китайцами по своей инициативе - в том числе особый статус рубля - используются российскими компаниями не вполне эффективно. Теперь российский товарооборот с Китаем в десятки раз отстает от товарооборота Китая с США, Японией и Европой. Соответственно, относительное влияние России на китайскую политику, существенное во времена ельцинского "открытия Китая", в последнее время слабеет.
Даже ведущееся теперь строительство нефте- и газопроводов из Сибири вряд ли способно изменить отсутствие значительных совместных проектов в высокотехнологической сфере. Относительный вес подобных проектов для Китая невелик и ещё более снизится со временем. Пекин особенно разочарован срывом ряда важных для него контрактов в сфере ВТС, такого например, как поставка уже законтрактованных трех десятков военно-транспортных самолётов. В атомной энергетике, в космической отрасли Пекин активно развивает свои собственные технологии, и при сохранении существующих тенденций скоро не будет нуждаться не только в российских, но и западных технологиях в большинстве стратегических сфер. Китай также отказался от сотрудничества с Россией в гражданском авиастроении, и намерен выйти с собственным конкурирующим продуктом "большого лайнера". Таким образом, даже в тех отраслях, в которых Китай и Россия ещё недавно дополняли друг друга, стороны становятся всё более непримиримыми экономическими конкурентами.
Во многих аналитических комментариях и выступлениях политиков звучал тезис о том, что прежний формат отношений России с США себя исчерпал, и нужна "перезагрузка". Однако, аналогичное утверждение верно и для партнёрства России с Китаем. С обоими центрами мировой силы Россия нуждается в переформатировании отношений. Отличие ситуаций в разной психологии американцев и китайцев. Если первые богаты свежими идеями и предложениями к российской стороне, стимулируя к ответной активности Кремль, вторые традиционно ведут себя пассивно, ожидая первых шагов от россиян. И если таковые не будут сделаны, Пекин может уступить американцам и связать себя определенными долгосрочными обязательствами. Последние могут стать для России неприятным сюрпризом.
К примеру, США и Китай могли бы договориться за спиной России относительно совместной политики в Средней Азии, Пакистане и Афганистане в обмен на согласие американцев на более активное участие Пекина в делах Тайваня. Другими словами, России лучше быть поактивней в разыгрываемой между США и Китаем партии, дабы не остаться вне игры. Однако, что может Москва предложить Пекину, кроме более широкого открытия своих рынков, пока непонятно.
Также непонятно, какие политические силы и стоящие за ними экономические интересы могли бы стать локомотивом развития российско-китайских политических отношений на данном этапе. Значительная часть торговли (энергоресурсы, оружие) находится в руках российских госкорпораций, инициативность и независимость которых от чиновничьей указки вызывает большие сомнения. Другая часть – это многочисленные импортёры китайской готовой продукции. Они, как и вообще российский бизнес за исключением крупного сырьевого и металлургического – чрезвычайно слабо организованы, и играть роль "лобби", продвигающего наверх идею российско-китайского сотрудничества, навряд ли смогут, не говоря уже о сомнительной ценности подобного уровня лоббирования для интересов России.
Традиционная китайская тактика подкупа и взяточничества, практикуемая китайскими фирмами и кланами повсюду в мире, способна решать лишь узко-эгоистические вопросы мелких контрагентов, то есть она служит раздражителем в двухсторонних отношениях, а не способствует им. Ничего подобного израильскому лобби, действующему с упором на конвергенцию ценностей и государственных интересов, китайцы пока не создали ни в США, ни в России. Всё так называемое "китайское лобби" в США – это американский бизнес, имеющий интересы в Китае. Таким образом, "китайское лобби" в Америке проводит интересы не китайцев, а довольно широкого сектора американской экономики. Политическое влияние этой группы в значительной степени нивелировано глубокими противоречиями Вашингтона и Пекина, которые должны быть устранены, прежде чем формат "двойки" заработает.
Результативности китайского лоббирования в США мешает и внутреннее политическое устройство самого Китая, а также особенность китайской политической психологии, носящей в значительной мере интравертный, оборонительный характер.
В свою очередь, российская сторона по-прежнему в большей степени озабочена рисками сотрудничества с Китаем, чем неиспользованными возможностями. Россия и при новом руководстве остаётся силой, по-преимуществу стремящейся к сохранению статус-кво, а это означает отсутствие позитивной долгосрочной программы развития отношений с восточным соседом. Ведь любое развитие сопряжено с рисками, которых российское руководство пытается всеми силами избежать. В данном случае это - риски безудержного роста импорта товаров из Китая, трансграничной миграции и утечки технологий. Не чувствуя себя в состоянии создать эффективно работающий госаппарат, неподкупную таможню и очищенную от коррупционеров миграционную службу российское руководство невротически опасается всяких новшеств в отношениях с Китаем. В итоге судьба этих отношений становится заложницей развития ситуации в самой России.