От редакции. 2 февраля 2011 года в московском «Президент-отеле» в рамках отмечаемого юбилея первого Президента России Бориса Ельцина состоялась конференция «Борис Ельцин и новая Россия». «Русский журнал» публикует фрагмент доклада президента Фонда эффективной политики Глеба Павловского, который был прочитан на этой конференции.
* * *
Только недавно Дмитрий Медведев говорил о России как «молодой стране», которой всего 20 лет. Шквал возмущенных окриков показал Президенту, как плохо обстоит с памятью у молодых наций.
2011 год – год юбилеев новой России, в декабре завершающийся юбилеем конца СССР. Среди них юбилей Бориса Ельцина – первый. Президент-учредитель Второй российской республики уходит в прошлое, но борьба оценок вокруг него полярна, как было при его жизни. Политический Ельцин необъясним, зачем-то взламывая ситуации, кажущиеся нам политически управляемыми. При ельцинском отменном чутье, зачем он так «пережимал»? Из-за чего Ельцин был столь избыточно конфликтен и инициативен?
Версией о борьбе «царя Бориса с коммунистическим тоталитаризмом» – применительно к суперлиберальному горбачевскому СССР! – следует пренебречь. Тоталитаризм упразднил Михаил Горбачев, а не человек из Свердловска. Еще нелепей льстивые комиксы с Ельциным-Сантой, «подарившим нам свободу»: максимум личной неприкосновенности, достигнутый в позднесоветском обществе 1980-90 годов, с тех пор только снижался. Но фактом был и освободительный всплеск конца прошлого века. Взломав нечто мощное, Ельцин освободил колоссальную энергию – но чего? Предмет борьбы остается анонимным. Причина анонимности – русский вопрос.
Вместо нации – «многонациональный народ». 20-летие конца СССР – в 1991 году вынудившего Россию к реальному самоопределению – юбилей, травмирующий нашу национальную гордость. Шрам от травмы несет преамбула Конституции РФ: «Носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ». Не нация, а «многонациональный народ» – термин-плагиат, заимствованный у сталинизма. По замыслу Сталина, русским нельзя давать оформиться в гражданскую нацию. Передав свое «былинное прошлое, от чудо-богатырей до народовольцев»» вождям Советского Союза, русская история самоликвидировалась. Сталинская версия «конца истории» – национальное стало советским и всечеловеческим. С октября 1917 года многонациональный советский народ строил мировое коммунистическое общество в отдельно взятой стране, сложенной из национальных республик. Российская Федерация была главной из нацреспублик, но ее запрещалось трактовать как национально-русскую. (Равно и оспаривать ее русскость было запрещено: оба уклона относились к антисоветчине.) Российское общество сохраняет это сталинское двойное табу на «русское». В национальной демократии РФ источник власти – многонациональный народ, не являющийся ни нерусским народом – ни русским. «Дорогие россияне!» – так Путин на днях напомнил стране любимое Ельциным обращение. Русский вопрос в новой России отделен от государства и выведен за рамки вопроса о демократии.
Самосегрегация? Демократическая идентичность Российской Федерации официально подтверждена, но конституционно обособлена от русского народа. Выбирая власти, русский народ (80 процентов населения страны) сам себя сегрегирует по национальному принципу. Чтобы сформировать демократические институты, он анонимизируется, и на избирательные участки отправляется толпой «фольклорных» индивидов. Избиратели формируют власть в общенациональном голосовании – избирая президента и Федеральное Собрание. Но они это делают не как нация, а в составе неких административно-этнических или административно-территориальных курий – субъектов Федерации. Проголосовав за государство, толпа расходится по квартирам и ансамблям художественной самодеятельности.
Табу на русское в новой России не формальный запрет, а сумма корректных уверток от гражданской идентичности. Мы вынужденно переводим нацию в уклончивые эвфемизмы – население, электорат. Зато место власти отделено от места нации, погруженное в фольклорный хаос «многих национальностей», непублично трактуемых чуть ли не через «родную кровь». Поле формирования власти в новой национальной России само национальное неопределимо. Вопрос о политической нации и вопрос о политической власти – разорваны. Уход от политического, а не этнического определения русской нации подрывает дебаты о будущем российской демократии. Но каково будущее демократии в стране, где 80 процентов граждан отнесены к политически непризнанной нации?
Национальный язык… какой нации? Русский язык является государственным языком – это его конституционный статус. Но чей это язык, какой нации? Кто его генерирует – все граждане России на равных правах? Татары, калмыки, русские и якуты? В стране официально нет нации, являющейся автором-носителем официального – русского языка! Внутри нашей политической системы структуры русского опыта остаются негосударственными и там, где за ними закреплен их статус. Русский язык, официально являясь государственным языком, официально молчит о своем носителе.
«Русский анонимайзер». Русские свободны участвовать во власти, и они в ней участвуют. Но не публично, а политически анонимно. Русские не устранены от власти, однако неразличимы при ее формировании. Личным эрзацем правообладания оказывается – привластность. Взамен гражданской идентичности приобретают властную идентичность «государева человека». Чтобы стать русским вполне, лучше быть крупным аппаратчиком, и должностью восполнять дефицит идентичности.
Некогда мы обитали в порах тоталитарной системы, а теперь в недрах демократической. Всякий раз мы навещаем собственное государство, как «не-татары» и «не-чеченцы». Формируя власть, структуры и кадры ее аппарата, фактически мы проникаем порознь, «просачиваемся» во власть, оставляя «русскость» для частной жизни. Русские – нация политических теневиков: многомиллионное «масонство». Власть как национальный анонимайзер обращает русских в нацию без адреса. Но из теневых братств «по крови», русское – самое слабое. И дело не в натиске «чужаков». Дело в том, что высокая русская культура – политическая республиканка. Даже непризнанная и политически аннулированная, она противится этнификации, с ее кровью и почвой. Но альтернативой «нации адатов» может быть только политическая нация.
Российская нация – это реально? Борис Ельцин слова «нация» не любил, и в его «дорогих россиянах» нам слышалось (может быть зря) нечто населенческое. В риторике властей лишь недавно появился тезис о России как демократической политической нации. (Понятие нации официально реабилитировал Путин в 2002 году). «Многонациональный народ Российской Федерации» теперь расшифровывается как иносказание российской нации. Дебаты о демократии в национальной России становятся интенсивней. Но могут ли они стать политическими, обходя демократическую определенность большинства граждан, русских? Споря о демократии, власти и оппозиция обсуждают лишь разные версии схем власти и управления «людьми». Русский народ продолжает вести анонимную жизнь внутри российской государственной машины, не имея национально устойчивой правовой оболочки. Неужели демократическое развитие России требует, чтобы русские – и только они одни – не имели признанной политической определенности?
Вымарывание республиканского опыта. Русская история имеет уникальный, неустранимый опыт приобретения независимости, государственной и личной. Русская история – это история борьбы за свободу для русских и нерусских людей. Это череда опытов-«кейсов» личного и политического раскрепощения. Но сегодня мантры про «великое прошлое» негосударственной нации – лишь политический фольклор. Дебаты о русских делах сегодня политически бесполезны. Это факультативные сплетни о «качестве обучения русскому языку», о «русском казачестве», причитания с жалобами на врагов. Но в историях, которые мы рассказываем про себя, враги неизменно интересней нас.
Вне русской истории Вторая российская республика – РФ лишена культурной традиции и серьезных оснований. Подобно больному сознанию, наша история распалась на конфликтующие фрагменты – имперские, большевистские, постбеловежские. Вне русского республиканского опыта демократия в России выглядит причудой на выходе из очередной «геополитической катастрофы». Но все наши катастрофы неслучайны. Каждый русский взлом своего государства – это бунт против анонимности. Финал одинаков: однажды нация-тень устает проникать к себе в государство анонимно, и тогда зовет Упразднителя. Череда катастроф – имя последней из них «Борис Ельцин, 1991» – неизменный крах попыток изгнать русскость из русской истории, силами русских строить национально анонимное государство.
Дефицит лояльности. Итак, пройдем по цепочке. Идентичность отделена от конституционности. Погруженная в частную жизнь, она ведет непубличное существование. Это идентичность на досуге – этничность, фольклор, ничего общего не имеющие с гражданством. Это гражданство post factum, извне налагаемое на этничность, и не связывающее индивида с другим таким же «гражданином post factum». Граждане не отнесены к национальному сообществу, а принадлежность их к конституционному сообществу формальна – через «люфт» подданства. Но также формальна их конституционная лояльность.
Фольклорные граждане практикуют лояльность, лишь как разумную осторожность при обращении с начальством. Такая лояльность никогда не станет конституционной, а тем самым всегда проблематична и верность их Конституции. Конституционный консенсус остается для России мечтой. Отсюда парадокс: дефицит лояльности в системе, которую одобряет большинство избирателей. Для одних (в российских регионах-этнократиях) лояльность – этнически обусловленная солидарность, для русских земель она же – частное дело обывателя. Такая лояльность неотличима от конформизма, и так же неустойчива. Это не лояльность как ценность и выбор гражданина в пользу своего государства.
Над российской политической системой всегда нависает тяжкий многомиллионный «козырек нелояльности». Он страшит власти и весь политический класс. Изолированная от национальной общины, российская демократия создает «генерирующие лояльность подстанции». Эти генерирующие мощности создаются властями, но обслуживаются «гражданами post factum» (с неполной лояльностью) и функционерами (чья идентичность замещена номенклатурностью). Рискованная, плохая основа демократического будущего. Хулиганство на Манежной площади недаром застало нас врасплох.
Дефицит идентичности в демократической России – это катастрофа «в рассрочку». Тезис «русская власть» естественно квалифицируется как экстремистский – для притязаний фольклора или «крови» на власть нет конституционных оснований. Этому сопротивляется и русская политическая культура. Однако никто не может демократически определиться в качестве русских. Это подрывает домен публичной политики. Вторая российская республика живет в вечном страхе – ожидании своего Упразднителя. Если он все же найдется, несомненно одно – он выйдет из тьмы непризнанных русских России. Откуда вышел и великий Борис Ельцин – русский взломщик, Упразднитель многонационального Союза ССР.