От редакции. 6 августа в Нью-Йорке в возрасте 62 лет от тяжелой болезни скончался историк, автор Русского Журнала Тони Джадт. Тони Джадт – известный британский мыслитель, специалист по новейшей истории европейских стран. Профессор Нью-Йоркского университета, директор-учредитель Института Ремарка. Одна из главных целей института Ремарка – способствовать культурному сближению между американцами и европейцами.
В 1996 году Джадт стал членом Американской академии наук и искусств. В 2008-м получил европейскую премию за книгу «После войны», посвященную политическим и духовным процессам в послевоенной Европе. В 2009 году – Премию Оруэлла «За беспримерный вклад в развитие британской политической мысли». Тони Джадт – автор книг «Identity Politics in a Multilingual Age» (2004); «Postwar: A History of Europe Since 1945» (2005); «Reappraisals: Reflections on the Identity Politics» (2008).
О чем бы ни писал Джадт, во всех работах присутствует одна из его ключевых тем – сложные конфликты и парадоксы европейской истории, которые стали еще острее и поставили новые проблемы после 1989 года. По мысли Джадта, их можно решать только сообща, в содружестве Восточной, Западной Европы и России.
РЖ публикует часть последнего в жизни интервью, которое историк дал нашему изданию. Полную версию текста можно будет прочесть в ближайшем будущем в издании «Русский журнал – тема недели».
* * *
РЖ: Господин Джадт, по Вашему мнению,имеет ли современная демократическая система определенные социальные основы?
Тони Джалт: Да. В более старых демократиях Западной Европы и Северной Атлантики эта система глубоко укоренилась в обществе еще во времена, предшествовавшие демократии. Придание особого значения правопорядку, признание прав, необходимость проведения выборов с целью сохранения политической легитимности, свобода слова – все эти «реликты» либерально-буржуазных обществ возникли в XVIII веке и полностью оформились в XIX. Двадцатый век просто добавлял к ним различные уточнения, новые формулировки и права и распространил их на всех граждан.
Но ключевая основа демократии – вера народов в то, что это единственно возможная политическая форма для развитого общества. Это убеждение, конечно, можно защищать, ведь оно отнюдь не самоочевидное. Хорошо организованные либеральные олигархии – например, в Англии до начала XX века – часто были свободнее и стабильнее, чем «демократии», за которыми могут скрываться почти любые формы коррупции и власти, поскольку то и дело проходят «выборы».
РЖ: Кто является социальной опорой демократии в развитых странах и в странах развивающихся?
Т.Д.: Учитывая то, что я сказал выше, сложно ответить на этот вопрос. Первым делом больше всего в демократии заинтересованы более бедные и обездоленные социальные группы, если эта демократия настоящая. Средние классы, уровень которых определяется или родом занятий, или уровнем доходов, или статусом, сегодня также служат солидной основой для большинства демократических институтов, хотя в прошлом они таковыми не являлись. Фашизм привлек на свою сторону многих представителей среднего класса, потому что были обещаны стабильность и безопасность, и это может случиться снова. Новейший фашизм не будет похож на вчерашний. Он будет замаскирован под демократические обещания и даже формы. Интеллектуалы сейчас склонны к демократии (хотя XX век зафиксировал, что многие из них были фашистами, коммунистами или людьми, безразличными к политике как таковой).
РЖ: Можно ли типологизировать социальные группы, поддерживающие ценности демократии в большей степени, чем «ценности свободного рынка»?
Т.Д.: На Западе большинство бы сказало, что они предпочитают и то и другое, и многие бы сказали, что обе эти ценности обязательно взаимосвязаны. Если вы введете экономические ограничения на рынке, это приведет к политическим ограничениям для людей. Я не согласен с этим утверждением, но многие ведь принимают это за чистую монету. Если под демократическими ценностями подразумевать особое значение равенства, управление поведением частного сектора ради общественного блага и так далее, тогда, видимо, мнения разделятся.
Однако я не думаю, что это разделение можно измерить «социально». Очевидно, что состоятельные и привилегированные, а также те, чей заработок зависит от свободного рынка, скажут, что они за рынок. И так же очевидно, что проигравшие на рынке будут (хоть и не всегда) выступать за введение ограничений на рынке. Однако ситуация может различаться в зависимости от страны. В Америке она отличается географически точно так же, как и по принципу социальных групп: Юг и Средний Запад США настроены более негативно по отношению к правительству, а потому они выступают за рынок, даже если он не приносит им прибыль.
В Западной Европе это происходит иначе. Большинство людей очень критично настроены по отношению к идее неограниченного рынка, и даже те, кто настроен иначе, никогда не будут противопоставлять ее демократии как альтернативе. Однако в Восточной Европе и в России ажиотаж вокруг рынков просто зеркально отображает старый общепринятый принцип: прежний принцип «государство хорошее, рынок плохой» сменился на «рынок хороший, государство плохое». Некоторые люди цинично «переключились» с принципа на принцип, но многие молодые люди особенно глубоко убеждены в том, что существует некая «американская модель», которую можно сымитировать и стать «современными и процветающими». Это фантазия. Наверное, она приведет к ответной ностальгии – по сильному государству. Но ничто из этого не имеет никакого отношения к демократии
Беседовали Никита Куркин и Юлия Нетесова