Невидимые люди

Пару лет назад я начала осознавать, что являюсь частью силы. Эта сила была невидимой и как бы не существовала, однако любой намек на нее почему-то подвергался осмеянию, обесцениванию и отрицанию. В декабре она внезапно стала зримой.

Впервые, пожалуй, я ощутила это во время истории с Яммским домом престарелых. Тогда волонтеры движения «Старость в радость» поместили в интернете фотографии из интерната для пожилых и инвалидов в Псковской области: там, как считали девушки, плохо обращались с людьми. Участницы этого сообщества не получили поддержки у местных инстанций. Они также подчеркивали, что из нескольких десятков знакомых им домов такая ситуация сложилась только в одном. Ссылку прислала подруга – она пришла в это движение из любви к собственной бабушке: захотелось помочь другим. Почти сутки ее знакомые сообща пытались привлечь внимание чиновников к этой проблеме: например, звонили и писали письма знакомым из министерств. В конце концов, директора дома сняли с должности; но, к сожалению, до суда это дело не дошло.

Именно в этот момент я вдруг осознала – нас много. Чувство росло постепенно – с каждым разговором и небольшим делом. Я стала участвовать в благотворительных акциях, активнее общаться с теми, кто живет в моем доме – немного, если сравнивать с другими. Люди рядом, на которых я равнялась, делали гораздо больше – спасали леса во время пожаров, ездили строить дома престарелых, усыновляли детей. Ощущение растущей горячей энергии человечности было удивительным – и очень отличалось от той подавленности, с которой я жила прежде. Подавленности, которая началась еще во время вторых выборов Ельцина и усиливалась всякий раз, когда я слышала про «Сталина как эффективного менеджера» и «брежневское благоденствие», когда наблюдала вакханалию одинаково одетых людей, проводящих «внезапные» акции с пропагандой донорства на Триумфальной, и смотрела на растерянно-отстраненную улыбку, с которой один человек сказал «Она утонула», когда хотелось каких-то простых слов сочувствия и поддержки.

Я так и не смогла придумать как обобщить окружающих меня людей до каких-то категорий – возраст, поколение, социальный слой, «столичные жители» или что-то в этом роде. В какой-то момент я познакомилась с исследованием молодого социолога Дениса Волкова: бурный рост небольших гражданских инициатив происходил и в нескольких других городах: Перми, Нижнем Новгороде, Калининграде. Но и социологи затруднялись сказать что-то определенное – явление было новым.

Среди этих теплых людей, с которыми я ощущала связь, оказалась, например, моя 62-летняя соседка Людмила Васильевна, всю жизнь проработавшая то лифтером, то продавщицей мороженого (она работает и сейчас). Но в их число попала и пара знакомых директоров предприятий, и несколько моих студентов. А также моя самая обеспеченная подруга – жена владельца крупного банка. Правда, она не из тех, о ком пишут в светской хронике – живет обычной жизнью, сама убирается в доме, воспитывает малышей и долгое время вообще жила без помощников: боялась, по ее словам, «испортиться», стать бездельницей. Преподаватели и рабочие, врачи и журналисты и даже один мастер педикюра – люди имели самые разные профессии. Кто-то из них был завсегдатаем интернета, кто-то по старинке смотрел телевизор. Кто-то публично занимался благотворительностью, кто-то просто в меру сил помогал близким. Кто-то вел бурную политическую жизнь и ходил на митинги, а кто-то этого делать не хотел. Объединяло их только то, что они были активными, думающими людьми, которые одновременно ощущали подавленность и энергию. Подавленность уменьшалась – энергия росла. Они ценили честность, не любили цинизм, не навязывали окружающим свой образ жизни. Конечно, мои знакомые были горожанами: во время командировок я общалась с томичами и новосибирцами, пермяками и петербуржцами. Но, как ни странно, их ценности напоминали мне мамины рассказы о крестянах-середняках – мама чуть-чуть помнила их по детским впечатлениям и по вдумчивым, обстоятельным рассказам бабушки.

И вот тут, конечно, началось самое интересное. Я вдруг поняла, что они есть – и их нет. Их много – но они как будто не существуют. У них нет своей партии. У них почти нет СМИ. Они одинаково невидимы для власти и для «демократических» газет. Они нерадикальны – но их не любят куда больше, чем «официальную оппозицию». Более того – эту группу старались пнуть все, кому не лень. Гламурный главред Усков писал пламенные тексты про роскошь и завидующий ей «эконом-класс», сводя все к социальному расслоению. Другие вовсю издевались над «мелкими делами» небольших сообществ. Властные чины упирали на то, что тут не обошлось без влияния запада, «стремления попиариться» и сводили всех к «пользователям интернета» (читай: юным бездельникам). Доставалось им и от оппозиции, системной и несистемной. В общем, по отношению к «этим людям» наблюдалась смесь барства и цинизма – и это казалось очень странным на фоне общей миролюбивости группы, которой я все никак не могла подобрать название.

Я попыталась предложить разным политическим и общегражданским изданиям темы, которые были, насколько я понимала по разговорам, интересны окружающим меня людям. Я разговаривала со знакомыми главными редакторами – мои слова как будто падали в пустоту. Главред одного политического журнала сказал мне, что это все «социалка, а мы про нее не пишем». С другим главредом было очень интересно разговаривать, у нас совпадали точки зрения на многие вопросы - но до тех пор, пока дело ограничивалось личной беседой. Иногда выходили яркие тексты ведущих журналистов, но в них чаще обращали внимание на отдельные аспекты явления – скажем, на роль интернета в создании микросообществ. Понимаете, главным редакторам казалось, что эта часть аудитории слишком незначительна. Они готовы были иногда писать про них – но не для них.

Заинтересованность проявили два типа изданий. Во-первых, русская служба BBC, для которой я написала пару текстов (например, про микросообщества как «противоядие против отчаяния»). А во-вторых, мои колонки с руками оторвали на одном «женском» сайте, посвященном практической психологии и разным бытовым аспектам жизни – семье, отношениям, любви. Но я не хотела становиться ни «прозападным журналистом», ни нежной дамочкой, пишущей про детские утренники на лужайке. Я чувствовала сильную растерянность: «политическое», «общественное», «государственное» явно было уделом немногих и самых радикальных. Обычные, полные сил, активные, не желавшие разрушать государство, а хотевшие работать на его благо люди и их интересы были явно вытеснены в область милую, трогательную, но уж больно маргинальную. Для них готовы были писать иностранные СМИ – а вот своим они были неинтересны.

Чувство растерянности прошло у меня в этом декабре – ровно тогда, когда оно появилось у власти. Смутное ощущение «нас много» получило мощное подтверждение: среди десятков тысяч вышедших на митинги было много знакомых. Их было намного больше, чем националистов, радикалов и нашистов. Многие из них были самыми обычными людьми, до этого не участвовавшими в политике – и уж, конечно, они не были «непримиримой оппозицией». Услышала я и разговоры о том, что, оказывается, «ребятам приплачивали, чтобы они шли на Болотную», заметила попытки сделать из них «зажравшихся москвичей».

Нет, дорогие, все гораздо сложнее и, видимо, для кого-то непонятнее – это не грантополучатели и не наймиты: это просто граждане страны. Теплые, добрые, отзывчивые и осознанные люди, которых много по всей России. На этой неделе на благотворительную акцию к той самой моей подруге Маше Рупасовой, которая когда-то подарила мне чувство теплоты и связей с другими, пришло раз в 50 больше народу, чем в прошлом году. Два года назад желающих был всего десяток; в этом люди стояли в очереди на улице, чтобы оставить свой подарок и сдать деньги для нуждающихся. Я не знаю, ходили ли они на Болотную – но это неважно. Главное, что у тех, кто тихонько сидел в своем углу, чувствуя себя мелким винтиком машины, изолированным от других, отчужденным от государства и его символов, появилось чувство контакта, солидарности и связей. Незаметные стали видимыми. А вот те, кто заклеймили собравшихся «оранжевой заразой» или тонко пошутили на тему белых ленточек-презервативов, попросту отказались от мощного чувства поддержки, которую может дать им их же народ. Кто теперь остается в изоляции?

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67