Ныне на Западе можно говорить даже не о первой, а о второй волне политкорректности. Этой концепции достаточно много лет, и она, в отличие от нашего государства, в странах Западной Европы и, в особенности, в США претерпела уже некоторые исторические изменения. Говорить о торжестве политкорректности в наши дни – некоторое упрощение. Дело в том, что у нас, как мне представляется, нет внятного понимания того, что такое политкорректность: ее принято ругать, выбрасывая вместе с водой ребенка, потому что никто из представителей, скажем так, гражданского общества, не представляет себе, что такое политкорректность в наших условиях, и может ли она работать.
Симптоматично, когда политкорректность называют понятием чуждым, «западным». Вся ценностная система, по которой живет Золотой миллиард, имеет западное происхождение. С этой точки зрения, Япония тоже Запад. Это не нравится многим рупорам геополитики в нашей стране, которые истерично или деловито кричат о конце дряхлой Европы. Тем не менее, они одеты в костюмы европейского покроя, они ездят на автомобилях, которые были изобретены в Западной Европе. Весь остальной мир пользуется Европой как чем-то заемным и кусает эту дающую руку. Этой старой цивилизации, поверьте, еще надолго хватит. Меня поражает молодость Европы. Хотя бы то, как там себя чувствуют старики – это уже симптом молодости; это устойчивая и мощная цивилизация.
В России представление о политкорректности подчиняется тем же истерическим всплескам, которые сопровождают постсоветское состояние, начиная с 1991-го года, когда сначала все бросились осваивать заемные ценности. Это было объяснимо, потому что советские ценности девальвировались. Затем все принялись с тем же рвением реставрировать прекрасное советское прошлое, где мороженое стоило 28 копеек, все пили пиво Жигули и ездили в Сокольники. Дешевая сентиментальность определяет горизонт общественного мнения, которое в нашей стране всегда более чем консервативно и уповает в основном на то, что мы потеряли какую-то мифическую Россию, или, как сейчас говорят, какую-то мифическую империю. Якобы великую.
Так вот. Политкорректность предполагает восприимчивость к изменениям. Политкорректность – это синоним вменяемости. Это когда человек отвечает за свои поступки, когда он понимает, что его слова могут кого-то обидеть, когда он может встать на позиции другого. У нас с этим большая проблема, потому что каждый убежден в своей правоте. Мне кажется, что политкорректность начинается, как очень правильно в одном из интервью сказал Валерий Подорога[1], с того, что на переходе водитель пропускает пешехода. Потому что волчий мир, который царит на дорогах российских мегаполисов, составляет срез нашей социальной ситуации, крайне напряженной, глубоко загоняющей свои травмы и предпочитающей лечить их походом в супермаркет.
Люди не обязаны рефлексировать. Это дело интеллектуалов, которых не принято у нас в стране уважать. Многих раздражает сам термин «политкорректность», потому что он ассоциируется с некоторыми чуждыми персонажами. Например, с Ангелой Меркель или с Бараком Обамой. Вроде как он американец, да еще и темнокожий. Это двойная чуждость, потому что у нас раньше был интернационализм, а теперь их всех ненавидят – Россия ведь для русских, не так ли? Политкорректность начинается в тот момент, когда мы начинаем смотреть в глаза другому. Когда в магазине с вами разговаривают, используя четыре священных слова: здравствуйте, спасибо, пожалуйста, до свидания. Кода ты возмущаешься их отсутствием, тебе говорят: езжай на Запад, там ты получишь лицемерную протестантскую вежливость. Это смешно. Политкорректность начинается не с лозунгов и деклараций, а со способности поставить себя на место другого, а потом занять по отношению к нему дистанцию. Неважно, искренне или нет. Когда в Москве стоят пикеты в защиту Кашина, а блогеры замечают освобождение Бычкова – с этого тоже начинается политкорректность.
В России новое десятилетие начинается с морального дискомфорта, внутреннего недовольства. Это очень важно. В стране, где ежегодно строят максимум сто километров новых дорог, где во многих населенных пунктах не проведен водопровод и электричество, сохранять довольство, выступать за какую-то идею, а потом идти в магазин «Азбука вкуса» и покупать там бутылку вина за 2 тысячи рублей, – мне кажется, это цинично. Политкорректность начинается с ощущения, что с тобой не всё в порядке. Потому что если ты уверен, что с тобой всё в порядке, значит, ты глубоко болен.
Отправной точкой для развития российской политкорректности должна стать проблема отношения к другим. К дворнику-таджику, к гею с точки зрения гетеросексуала, к инвалиду, в конце концов, которому в лучшем случае смущенно бросают десятку, которую скоро отменят. Но самый болезненный случай – это отношение к трудовым мигрантам.
Сколько бы коренные жители Москвы ни оплакивали судьбу, обстоятельства и тяжелое финансовое положение, единицы из их числа пойдут мести улицы и стоять на рынках. Этим занимаются трудовые мигранты. И не надо говорить, что они отнимают у каких-то коренных москвичей рабочие места. Я сам испытываю большую солидарность с таджиками и узбеками больше, чем с великороссами. Как типичная лимита, приезжий из ближнего зарубежья, я наблюдал сцены в ОВИРах, где эти люди работают охранниками, дворниками, уборщиками и так далее. Что-то я не припомню ни одного русского лица. Мне кажется, нордические работники ОВИРа, наверное, побеспокоились бы о том, чтобы там работали представители нордической нации. Но что есть, то есть. Отсюда, мегаполис тогда является здоровым пространством для жизни, когда там есть место разным людям.
За последние годы в Москве ситуация сильно изменилась в лучшую сторону. Некий общий человеческий горизонт, мне кажется, стал более здоровым. Это свидетельствует о том, что мы становимся более или менее цивилизованным обществом. У нас, кстати, стали пропускать на пешеходных переходах. Правда, в основном дорогие машины.
Другой кейс, требующий развития политкорректности – это отношение к сексуальным меньшинствам и вообще к сексуальной свободе. Живы люди, которых перекашивает набок при виде парочки, целующейся в метро. Пренебрежение целующейся парочки к внешним приличиям – пропорциональный ответ этому возмущению. Я уже не говорю об однополой любви, которую в России до сих пор считают извращением, клеймят от имени церкви, патриотов, пацанов район, да мало ли. Рядом с этой проблемой отношение к женщине выглядит куда более гармоничным. Ведь в России есть свой извод феминизма. Это женщина, которая презирает мужчину, но без него не может. Разумеется, Россия очень сексистская страна, но это бытовые мелочи на фоне болезненных вопросов. Женщины в России давно доказали, что они часто гораздо умнее и конкурентоспособнее мужчин, у которых нет никаких достоинств, кроме сугубо мужского, и то под вопросом. А женщинам приходилось по традиции тащить на себе и дом, и работу, и детей, – кто же еще это будет делать? Тут никакой поэмы Некрасова вспоминать не надо.
Ну, и про пробки в связи с политкорректностью. Пробки в Москве беспрецедентны. Сравнивая, разумеется, не со странами Третьего мира, а с Европой. Можно успокоить себя примерами Каира и Дели, но в европейском контексте у нас полная дикость. Хотя можно возразить, что в Европе не живет такое количество людей. Москва тяготеет, скорее, к азиатской модели перенаселенного мегаполиса.
Пробки – это страшная проблема, не столько дорожная, сколько социальная. Потому что надо думать головой, а не строить торговые центры на каждом свободном метре и стричь деньги с аренды, не думая, где посетители будут парковать свои машины.
Когда говорят, что мы близки к коллапсу, это явная лакировка действительности. Мы уже в нем пребываем. Если мне не изменяет память, в свое время в Брюсселе, на который пал выбор европейской столицы, пришлось избавиться от некоторой части исторической застройки. Это был страшный акт вандализма для Европы, которая привыкла ценить свою историю как недискуссионную ценность постромантического общества. В Москве же исторический центр давно лишился своего прежнего облика. Этому поспособствовали большевики, затем сталинский Генеральный план, Хрущев с его Калининским проспектом и так дальше до Юрия Михайловича Лужкова, – как про него писал Григорий Исаакович Ревзин, человека с ярко выраженным вкусом. Сейчас Москва – это изнасилованный город, где пройдена точка возврата. Его невозможно реанимировать. Он будет как-то развиваться, но прежнего города нет. Следовательно, единственное, что сейчас можно сделать, это хоть как-то подойти к логистике – не с точки зрения получения "бабла", а в контексте развития инфраструктуры.
Ведь те, кто получает "бабло", не смогут сразу пересесть на вертолеты. А если они это сделают, то будут сталкиваться в воздухе, начнется воздушная война. Так что сначала придется что-то сделать с дорогами. Единственный выход – соединить Москву с регионами. Прежний конфликт Москвы с остальной страной привел к тому, что мы сейчас имеем – радиально-кольцевую структуру города, из которого не выехать и в который не въехать. Из огромных городов-спутников – Балашихи, Мытищ, Химок и так далее – в сторону московских трасс ведут проселочные дороги. Это дикость и безумие.
Собянин у меня не вызывает ни малейшего энтузиазма, но это мое личное дело. Мне кажется, что сама по себе постановка проблемы на уровне исполнительной власти совершенно необходима. Общество эту проблему не только осознало, оно к ней привыкло. Как к избиениям журналистов, издевательствам над рядовыми военнослужащими и предчувствию гражданской войны.
Как некоторый символ российской неустроенности, дорога должна быть приведена в порядок. Хотя бы на каком-то участке. Если удастся по-человечески соединить город с областью, то за это памятник, Собянину, наверное, ставить не надо, но можно будет признать, что московский градоначальник проявляет некоторые признаки вменяемости. Потому что последние уже незапамятные годы всё, что выходило из московской мэрии на уровне каких-то решений, выглядело театром Гиньоль. Если мы хотим, чтобы это было все-таки не сборище устрашающих клоунов и не перманентный Хэллоуин, а работающие городские службы, тогда надо интегрировать Москву в ее ближайшее окружение.
Примечание:
[1] Имеется в виду интервью Русскому журналу, которое можно будет прочитать на страницах нашего издания в самом ближайшем будущем.