В издательстве "АСТ" вышла книга Андрея Колесникова "Спичрайтеры. Хроника профессии, сочинявшей и изменявшей мир". С автором встретился Алексей Мокроусов.
Алексей Мокроусов: Книга посвящена памяти вашего брата. В его бытность спичрайтером многим ли он мог делиться о происходившем в Волынском и других заповедных местах?
Андрей Колесников: Многим делиться он не мог по определению - такова была сила номенклатурной школы. Помню, однажды он раздраженно меня одернул, когда я дал его телефон в Волынском коллеге-журналисту: "Вообще-то этот номер секретный". Другой вопрос, что я был вовлечен в круг его общения с конца 80-х, когда он работал в журнале "Коммунист", а оттуда рекрутировались многие спичрайтеры - например, Отто Лацис, Игорь Дедков, Егор Гайдар. В редакции царила атмосфера think-tank'а - точно такая же, как и на дачных посиделках спичрайтеров. Потом, в начале 90-х, я часто бывал в Волынском-2 и познакомился с либеральной интеллектуальной элитой, от Евгения Ясина до Андрея Илларионова. Наблюдал за мозговыми штурмами, что-то писал за рабочим столом брата - тогда только появлялись первые компьютеры, но большинство спичрайтеров еще писали от руки...
А.М.: Насколько реально спичрайтеры могли повлиять на текущую политику советского, а позднее российского государства? Или речь идет о микроскопическом воздействии на стилистику, и то крайне выборочном?
А.К.: Советский Союз был идеократией. Он управлялся словами и идеями, мантрами и заклинаниями. Поэтому сочинители речей-гимнов, естественно, могли влиять на политику, но в тех границах, которые определяли Политбюро, секретариат ЦК. В эпоху перемен слова тоже имеют огромное значение. Поэтому при Горбачеве функции спичрайтеров, политических советников и даже людей, принимавших решения, иной раз оказывались почти неотличимы друг от друга. Брежнев боялся выступать, если текст не прошел через руки Александра Бовина и Вадима Загладина. Горбачев говорил Георгию Шахназарову: "Вы, помощники, мне ближе всех". В то же время переоценивать влияние спичрайтеров тоже не стоит. Загладин рассказывал мне, как, пытаясь помочь Александру Аскольдову, спичрайтеры устроили просмотр "Комиссара" специально для Брежнева, и Леониду Ильичу фильм понравился. Что никак не повлияло на дальнейшую "полочную" судьбу картины и карьеру режиссера.
В 90-е годы спичрайтеры существенным образом влияли на политические процессы. Правда, в ближнем круге Ельцина это влияние было меньшим и более формализованным, в окружении Черномырдина - неформальным и реальным. А вот Путину, при наличии официальной референтуры, по большому счету, спичрайтеры не нужны: он сам задает себе идеологическую повестку, сам выстраивает речевые акценты.
А.М.: Есть ли принципиальное различие между советскими/российскими спичрайтерами и их западными коллегами?
А.К.: Главное отличие - как раз в степени влияния. Как сказал американский политик середины прошлого века Томас Дьюи, тот, кто пишет речи президенту, управляет страной. И это до сих пор верно для США, страны наивысшей спичрайтерской культуры. Здесь спичрайтер - публичная фигура. Все знают, что "ось зла" - это не сам Буш, а его бывший речеписец Майкл Герсон. Дэвид Фрам, несколько лет назад работавший в Белом доме спичрайтером, - один из самых влиятельных консервативных мыслителей Америки. Уильяма Сэфайра вы можете регулярно читать в "Интернешнл геральд трибьюн" - он работал на нескольких президентов и сейчас реально влияет на реальную политику своими публикациями. Бывшие и действующие спичрайтеры объединены во влиятельный институт - Общество Джадсона Уэлливера (так звали первого официально признанного в 20-е годы речеписца).
Влияние наших спичрайтеров стремится к нулю. Их никто не знает не то что в лицо - даже по фамилиям. Они не творческие работники, а чиновники. Характерно, что работы американских и английских спичрайтеров вошли в сокровищницу мировой риторики, не говоря уже о нескольких крылатых фразах, оставшихся в истории. За нашими не числятся риторические достижения, если не считать прощальных телеобращений Горбачева и Ельцина: это действительно и литературные, и исторические документы. Кроме того, я не знаю примера удачного возвращения российского спичрайтера в науку или журналистику. Скорее, в PR. Например, спичрайтер Ельцина Андрей Шторх работает пиарщиком олигарха Виктора Вексельберга, а речеписец Черномырдина Никита Масленников заведует общественными связями президента РСПП Александра Шохина. К тому же и литературный, и эмоциональный уровень спичрайтерской работы падает. Я убежден, что это происходит по той причине, что среди сегодняшних речеписцев нет журналистов. Андрей Шторх, Андрей Вавра, Сергей Колесников, Никита Масленников - все они были журналистами, отсюда и творческие, именно творческие, а не чиновничьи удачи. А удачи спичрайтера - это речи, оставшиеся в истории, повлиявшие на историю, вызвавшие эмоцию аудитории.
А.М.: Меня поразило то обстоятельство, что в советские времена спичрайтеры не просто работали бесплатно, но еще и лишались порой при этом своих официальных заработков. Неужели отношение к ним было настолько потребительским, что никому в голову не приходило о них позаботиться?
А.К.: Во-первых, лишались не зарплаты, а гонораров, хотя это тоже упущенная выгода. Во-вторых, круг знакомств, формировавшийся на "писательских" госдачах, мог оказаться удачной площадкой для карьерного взлета. В-третьих, близость к власти, чувство сопричастности власти всегда дорогого стоило. Такие были представления о славе и почете. Да и сейчас они, в сущности, такие же. Спичрайтеры были горды, когда фельдъегерь привозил на квартиру ошеломленным домашним кабанятину лично от Брежнева.
А так, конечно, группы формировались по принципу интеллектуальной "шарашки". С той лишь разницей, что спичрайтеры не были заключенными и вообще предавались на природе "сытому свободомыслию".
А.М.: Можно ли было отказаться в советские времена от подобной работы?
А.К.: Никому и в голову такое не могло прийти. Ты мобилизован и призван - какие могут быть отказы? Больше того, многие боялись отпрашиваться домой по выходным, хотя, с учетом "трафика" брежневской поры, из каких-нибудь "Сосен" на Рублево-Успенском шоссе можно было добраться до центра Москвы за полчаса.
Впрочем, многим нравился такой образ жизни: подмосковные пейзажи за окном, казенные харчи, дефицитные фильмы, интеллектуальные дискуссии, атмосфера мужского братства, непритязательный выпивон... Кто-то приударял за машинистками и прочим обслуживающим персоналом. На одной из госдач такую машинистку прозвали "ночной свирелью" - за то, что она шумно предавалась любви с кем-то из "акул пера". Хотя, в принципе, всякое баловство не поощрялось.
А.М.: А сегодня? Как происходит сам отбор людей, насколько он случайный?
А.К.: Сегодня это люди из "второго эшелона" номенклатуры, долгое время проработавшие в аппарате, в том числе в референтуре. Их рекрутируют изнутри аппаратной системы, а не извне. Да и на дачах больше не работают - от этого наследия советского прошлого и, как теперь говорят, "лихих 90-х" избавились на рубеже нулевых годов.
А.М.: Как развивалась типология советского и российского спичрайтерства? Сегодня авторы речей лишены, кажется, былого влияния? Какое у них будущее?
А.К.: "Застойные" спичрайтеры - это "золотые канарейки". Горбачевские - реальные советники. Спичрайтеры 90-х - и участники политических баталий, и в то же время настоящие писатели, придававшие большое значение слову и его эмоциональному воздействию. Сегодняшние спичрайтеры - чиновники. Вряд ли что-то изменится в ближайшее время, и уж точно эволюция профессии не пойдет по американскому пути.
Впрочем, услуги спичрайтеров теперь востребованы частными и государственными компаниями. Руководителям бизнеса нужно выступать на форумах, перед коллективом, печататься в деловой прессе. И здесь есть образцы подлинного успеха. Например, в прошлом замечательный экономический журналист Александр Беккер работает советником и спичрайтером главы Внешэкономбанка.
А.М.: Как всякий автор, вы лучше любого рецензента знаете, чего не хватает вашей книге. Есть ли какие-то сюжеты, которые так и не удалось довести до конца?
А.К.: Не хватило интервью с Михаилом Горбачевым. Разговор о его помощниках должен был состояться, но, когда мы встретились, Михаил Сергеевич неважно себя чувствовал. Интервью перенеслось, а потом пришел срок сдачи рукописи по договору с издательством.
Есть люди, с которыми я хотел бы поговорить, но заведомо знал, что они ничего рассказывать не станут, - аппаратная выучка железная. Как сказал Вадим Загладин, удивительным образом согласившийся на разговор со мной: "Я слишком много знаю".
После появления книги мне звонили люди, готовые делиться историческими байками и тайнами. Позвонил и Борис Матвеевич Кауфман, выдающийся фотограф, снимавший всю советскую номенклатуру. Он предложил иную версию одного исторического анекдота, приведенного в книге. Оказывается, на просмотре спектакля "Так победим!" Михаила Шатрова Брежнев не говорил Андропову фразу: "Юра, это Ленин? Надо поприветствовать!", а произнес другую, не менее впечатляющую. Отреагировав на появление, кажется, Фотиевой, которую играла миловидная актриса, Леонид Ильич радостно прошамкал: "Какая хорошенькая!"
Из таких историй могло бы сложиться второе, дополненное издание. Хотя книга получилась журналистской, а мне бы хотелось большей исторической фундированности. Впрочем, возможно, именно благодаря ее "журналистскости" она занимает место в top-20 раздела публицистики магазина "Москва". Что, на мой взгляд, наиболее репрезентативно с точки зрения читательского интереса.
А.М.: Спасибо за проявление авторской скромности, столь украсившей беседу.