Научный мир вновь бурлит. Конференция научных работников Российской академии наук распространила сообщение о том, что Администрация президента представила в Федеральное собрание такой вариант печально известного законопроекта №305828-6 "О Российской академии наук, реорганизации государственных академий наук и внесении изменений в отдельные законодательные акты РФ", который предусматривает ни много ни мало передачу институтов РАН в ведение вновь создаваемой бюрократической структуры. Если эта информация верна, то вопрос о поисках компромисса с правительством о реформе РАН отпадает сам собой: правительство (если быть точным, то Кремль и правительство) никаких компромиссов ни с кем не ищет и искать не намерено. А ведь вера в то, что добрый царь сердцем всегда болеет за справедливость, была и остается основой нашего общественного договора (вспомним, как недавно наша интеллигенция под руководством "яблочников" мучительно искала ответ на вопрос: "достоин ли Навальный стать добрым царем?"), эта вера издавна была колючей проволокой, задававшей границы нашей гражданской жизни.
Наше общество, точнее, та его активная часть, которая пытается если не быть, то считать себя гражданским обществом, стоит на пороге очередного важного открытия. Никакой мирной эволюции нынешнего режима (не только путинского, но ельцинско-путинского) не будет, соответственно компромиссы гражданского общества с этим режимом невозможны и неэффективны (за редкими исключениями, которые лишь подтверждают правило). Это не значит, что пострадавшие от путинско-медведевского реформирования ученые обязаны, ударившись оземь, обернуться приморскими партизанами, но это значит, что им раз и навсегда следует отказаться думать о себе как о равных партнерах по диалогу с властью новой России. Раздающееся на "болотных" митингах заклинание "мы здесь власть" не так уж бессмысленно, и стоит хорошенько подумать, почему эта естественная и даже банальная с точки зрения француза или немца формула кажется нам столь смешной.
Что сделали российские ученые, оказавшись под ударом реформаторов? Они начали энергично искать возможности для компромисса. Они надеялись (и до сих пор надеются), что признав необходимость реформ, сумеют договориться с чиновниками о методах их проведения. Это заблуждение. Мнение о возможности компромисса с властями происходит от подсознательного нежелания видеть устрашающую суть происходящего.
Видеть суть значит в данном случае понимать конечную цель тех, кто затеял реформу науки. О социальной сути реформы я писал недавно в статье "Меритополь". Теперь скажу об экономической сути правительственных планов. Думаю, всем очевидно, что подготовленная в обход ученых реформа направлена не на то, чтобы сделать науку более эффективной в том смысле, который вкладывают в это понятие сами ученые. Чиновники понимают под эффективностью убыточной институции (а академическая наука не может быть прибыльной) прежде всего сокращение расходов на ее содержание. Но есть и еще одна, не столь очевидная, составляющая. Современная российская экономика строится на "быстрых" деньгах, которые подразумевают возможность практически моментально получить прибыль в виде откатов. В этой экономической модели значение имеет не эффективность проекта и не сумма затрат, а возможность быстро организовывать новые финансовые потоки и перенаправлять их в нужные русла. С точки зрения чиновника Сколково и Сочи в этом смысле гораздо эффективней РАН, хотя с точки зрения нормального человека эти проекты не просто убыточны, а катастрофически убыточны, причем десятой части этих убытков хватило бы, чтобы в течение десяти лет финансировать всю российскую науку. Попутно замечу, что мы недооцениваем роль Медведева в складывании новой системы: третий президент России, может быть, и не особенно влиятелен в коррупционных раскладах, но именно он со своей страстью к феерическим мегапроектам, к блестящим игрушкам и к обновлению всего и вся создал все условия для выведения бурно развивавшихся при Путине коррупционных схем на принципиально новый уровень. И ежемесячные собянинские перекладывания московского асфальта, и перманентное реформирование ради реформирования – это важнейшая часть медведевского политико-административного наследия. Строго говоря, реформу РАН готовили именно "медведевцы". Впрочем, речь сейчас не об авторстве, а о принципе.
Особенности новой российской экономики, заложенной при Ельцине и окончательно отшлифованной при Путине и Медведеве, предопределили главные задачи той реформы, о которой страна узнала только этим летом. Этих задач две: максимально сократить расходы на содержание ученых и сделать академическую структуру частью специфической российской экономической модели, построенной на перенаправлении бюджетных рек в контролируемые околокремлевскими кругами масштабные проекты.
Предложенное Минобрнауки разнесение всех научных учреждений по трем категориям: "лидеры", "стабильные" и "утратившие научный профиль и перспективы развития" дает ясное представление о планах и аппетитах реформаторов. Год назад то же министерство впервые провело анализ эффективности высших учебных заведений, признав больше четверти из них (136 из 502) неэффективными. Скорее всего, из научных учреждений реформаторы намерены ликвидировать тоже четверть. Показательна и появившаяся уже в этом августе инициатива Ковальчука и Осипова, подразумевающая объединение ведущих физических институтов России для совместного развития научных мегапроектов. Это и есть контур будущей реформы: уцелевшие после чистки рядов научные кадры будут собраны для прикрытия мегапроектов под руководством таких лично приближенных Путину людей, как Ковальчук.
Трудно сказать, что надо делать в этой ситуации, зато ясно, чего делать не надо. Ни в коем случае не следует играть с правительством по его правилам, то есть вести себя "конструктивно". Не надо бояться обвинений в неконструктивности. Вся логика правительственных инициатив, особенно в сфере высшего и среднего образования, убеждает, что реформаторы не станут обсуждать и ставить под вопрос две главных задачи реформы: сокращение финансирования и включение РАН в часть подконтрольной Кремлю экономической модели сочинско-сколковского типа. Поэтому, с точки зрения правительства, предметом компромисса могут стать только какие-то индивидуальные преференции тем видным ученым, которые отнесутся к реформе "с пониманием", а под конструктивным разговором правительство, соответственно, понимает разговор о сумме отступных. В этом смысле члены-корреспонденты и академики, отказавшиеся войти в состав новой, объединенной академии, поступили совершенно неконструктивно и абсолютно правильно.
Нельзя ни в коем случае признавать необходимость реформы. Да, у российской науки есть проблемы, но это ее проблемы. Государство, говоря о плачевном состоянии науки, имеет в виду не помочь больному, а добить его.
Слова "наука, конечно, нуждается в реформировании" – это именно то, чего ждут чиновники-реформаторы. Дальнейшее – дело техники. Вы согласны, спросят ученых, что реформирование подразумевает более разумное перераспределение денег, чтобы достойные получали побольше, а недостойные – поменьше? Согласны, ответят ученые, но только так, чтобы именно мы определяли, кто достоин финансирования, а кто нет. Ах вы ж мои зайчики, умилится Голодец, вы там посовещайтесь – мы мешать не будем, а завтра подадите списочек из тридцати институтов, которые пойдут под нож. Какие там будут институты – ваше академическое дело, мне главное чтоб не меньше тридцати.
Представьте себе человека, который не следит за своим здоровьем и не может быстро ходить. Представьте, что у него на улице выхватили борсетку, крикнув на прощанье: "Учись бегать, шляпа". Должен ли он учиться бегать? Да, желательно. Но теперь представьте, что этот несчастный приходит в полицию, а ему там пеняют за неспортивный образ жизни. Он уже настолько растерян, что и сам начинает свои последующие жалобы с преамбулы: "Я, конечно, понимаю, что мне надо учиться бегать...". Об уважении к себе, о своих правах он уже забыл. Он учится бегать от опасных людей – этим и ограничивается его гражданская жизнь.
Как только он на это согласится – он пропал, потому что, во-первых, теперь ему обязательно скажут: "Беги отсюда", - а во-вторых, потому что бегать он (см. выше) как раз и не умеет. Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых. Но ведь так хочется сходить, посидеть, попыхтеть, почувствовать себя равным....
Российским ученым и всему российскому обществу надо как можно скорее перестать надеяться на власть. Если раньше я говорил о дефиците договороспособности в нашем обществе, то теперь обществу попросту не с кем договариваться. Надо не искать компромиссов с прогнившими структурами государственной власти, а растить здоровую государственную ткань. Мы это видели во время выборов московского мэра, когда на глазах удивленной общественности сформировались совершенно новые избирательные комиссии, а также институт независимых наблюдателей, когда появились независимые политические агитаторы. За десять дней до выборов Навальный написал: "Когда человек с двумя высшими образованиями, отличной работой и зарплатой больше, чем у меня, катит по штабу тележку с листовками и говорит мне "отойдите, пожалуйста, с дороги, вы мешаете работать" – в этот момент я прикасаюсь к истории". Это действительно прикосновение к истории, потому что это выход за пределы государства, старой его модели, и начало строительства новой, своей страны. Одной из главных характеристик российского габитуса была неуничтожаемая надежда на то, что государство, пусть даже руководимое тираном (что там Путин – вспомним веру в Сталина), позаботится о тебе. Не позаботится. Только сами.