"Когда Высоцкий хотел спеть о героическом, он пел не о гусарах или хиппи..."

"Русский журнал": Сегодня семьдесят лет со дня рождения Владимира Высоцкого. В связи с этим хотелось бы поговорить об этом человеке и его эпохе. Можно ли говорить, что в Высоцком наиболее ярко отразились черты советской интеллигенции, а также определенного рода диссидентства?

Борис Межуев: Это совершенно не так. Считать, что Владимир Высоцкий был ярким выразителем советской интеллигенции, - абсолютное заблуждение. Самое странное в Высоцком, самое удивительное в нем - то, что это действительно последний советский поэт, причем не в диссидентском смысле слова. Это одна из важнейших загадок, помимо многочисленных загадок личности и творчества Высоцкого. Да, он брал какие-то темы не столько даже диссидентства, сколько шестидесятничества, что называется "кухонных разговоров". Но в целом для его песен эти темы были не характерны. Исключением было только время его перехода от "блатного" к зрелому периоду творчества на рубеже 60-70-х годов.

Лучшие песни Высоцкого, на самом деле, рождены не столько его непосредственным вдохновением, сколько тремя обстоятельствами. Во-первых, теми ролями, которые он играл. Это такие его песни, как "Кто-то высмотрел плод", практически русская национальная песня "Птица Гамаюн". Вроде бы в этих песнях есть диссидентский подтекст, но ведь это песни, рожденные фильмом "Царь Петр арапа женил" и не вошедшие в сам фильм. Таковых песен очень много. Например, много было песен для фильма "Бегство мистера МакКинли", которые в него тоже не попали. Во-вторых, это рассказы отца Высоцкого о войне. В-третьих, что самое странное, это советские газеты и советская газетно-массовая культура, в которую входили такие темы, как спорт, альпинизм, тема вырождающегося шестидесятничества и т.д. В этом феномен Высоцкого, который на самом деле никем не обсуждается.

Разумеется, элемент издевки у Высоцкого присутствовал. Но даже по сравнению с бардовской песней, которая в это время в лице Окуджавы стала обращаться к Пушкину, в целом творчество Высоцкого - это творчество очень советского человека. Есть, конечно, много того, что выходит за пределы этого тезиса, но это объясняется активным участием Высоцкого в фильмах как в роли актера, так и в роли автора песен для фильмов. С одной стороны, поэтому Высоцкий оказал огромное влияние на культуру шестидесятнического, диссидентского, полублатного сознания, оппозиционного власти. С другой стороны, он как художник, как поэт, как человек был в существенной степени привязан к советскому образу жизни, к советскому менталитету, отказавшись эстетически прорываться сквозь него.

Синявский однажды сказал о себе, что у него были стилистические разногласия с советской властью. У Высоцкого подобные разногласия тоже, конечно, были. Но, что самое главное, у него было тематических разногласий. У него совершенно отсутствует то, что пронизывает песни Окуджавы, Галича, фильмы Рязанова, Казакова, романы Аксенова, спектакли Любимова, созданные из намеков, птичьего языка интеллигенции, понятного только узкому кругу посвященных. По крайней мере, это отсутствует в зрелом творчестве Высоцкого, и именно это смогло сделать его народным поэтом. Да, у раннего Высоцкого, например, в песне о Фишере были моменты хитрого зубоскальства. Но чем дальше он развивался, тем больше это уходило. Примерно так же, как у Тарковского. Фильм Тарковского "Жертвоприношение", а уж тем более "Сталкер" совершенно не понятны интеллигенции. Вот "Зеркало" - это другое дело, фильм, отражающий в какой-то мере развитие интеллигентов-шестидесятников.

Особенность Высоцкого и одна из причин моего интереса к нему - это то, насколько он "другой" на фоне всей советской интеллигенции. Когда я пристально увлекся Высоцким, меня поразило кардинальное несоответствие его стандартного образа советского оппозиционера реальному Высоцкому. Он не столько стремился поднять советское диссидентство, сколько пытался влить последний творческий наркотик в дрейфующий эстетический мир того, что потом стали называть "совком". Выделить и подстегнуть, иногда даже через иронию, то, что было героического в советской эпохе. Это и песни про спортсменов, часто не с истерическим надрывом, про альпинистов, про подводную лодку. Он эстетически противостоял насмешливому, ироническому издевательству.

Поэтому он и не воспринимается людьми как чисто интеллигентский поэт и даже как интеллигентский бард. И дело не столько в блатняке, который не так уж и важен. Все вокруг, к чему он принадлежал, было безвольно. Тогда господствовали идеи иронического отношения ко всему, идеи Бахтина об иронической культуре (книга Бахтина, кстати, появилась как раз в конце 60-х), господствовала культура советского анекдота.

Так вот, дело в том, что Высоцкий был иным, он выбирал иные темы. Он ни в коем случае не представлял собой официоз, он представлял собой неофициальную и в этом смысле оппозиционную, безусловную альтернативу культуре советского анекдота. Многочисленные критики Высоцкого слепы, потому что не видят именно этой его особенности. Хотя многие мои друзья и современники видят в Высоцком именно это. В конечном счете культура советского анекдота победила, а Высоцкий умер. Но он представлял собой гораздо более волевую, более эмоциональную, более позитивную альтернативу, чем та, что пришла на смену СССР.

И еще один момент. Есть книга Владимира Новикова о Высоцком. Это попытка описать Высоцкого как стандартного советского интеллигента на кухне, читающего Василия Аксенова, сожалеющего о высылке Солженицына. Наверное, то, о чем написал Новиков, - это так и есть. Наверное, сам Высоцкий и люди, окружавшие его, думали именно так. Но это та правда, которая хуже лжи. Ты читаешь эту книгу и понимаешь ее пошлость. Ты понимаешь, что в ней кастрировано самое главное.

РЖ: Что Высоцкий значил тогда и чем он является сейчас? Насколько изменился его медийный образ и восприятие поэта и его песен у населения?

Б.М.: Когда закончились 70-е годы, мне было всего десять лет. Но, будучи еще ребенком, я слышал Высоцкого везде. Впервые я услышал его летом 1976 года на Украине. А потом я, скорее, помнил его по фильмам: "Место встречи изменить нельзя", "Бегство мистера МакКинли", "Маленькие трагедии". Открытие Высоцкого для меня состоялось в 1986 году. Мы все тогда искали отдушин, в частности от пионерской жизни. Кто-то искал отдушину от серости повседневного быта. И ничего, пожалуй, более этого.

Между 1980 и 1986 годом многим людям моего поколения Высоцкий не нравился, особенно тем, кто открыл для себя ленинградский рок. Не нравился именно по той причине, по которой он сегодня нравится многим: он создавал ощущение серости, обыденности, а многие хотели эстетической альтернативы, ощущения красочности, яркости жизни, многоцветья, новых звуков, новых ритмов. А Высоцкий этого не давал, он был абсолютно внутри того серого мира.

Сегодня у нас много красочности. Но мало воли. Воли, идущей от общества. Не государственной, а общественной, способной брать ответственность за страну.

РЖ: Что делал бы Высоцкий, если бы он был жив сегодня? Кем бы он был - членом ЕР или участником "маршей несогласных"?

Б.М.: Совершенно невозможно сказать. Так же, как невозможно сказать подобное о Тарковском. Даже не ясно, как бы Высоцкий воспринял 90-е, да и 80-е. Мне трудно представить Высоцкого оппозиционером или кем-либо еще. Возможно, он выбрал бы какой-то вариант эскапизма, ухода от большой политики. Наиболее глубокие люди того времени сделали именно такой выбор. Что касается людей, воспитанных на его песнях, то они могли бы быть и там, и здесь - в любом лагере.

Никаких однозначных выводов тут в любом случае сделать нельзя. Это был человек эпохи, который ею жил. Что бы с ним стало, когда эпоха закончилась? Что было с Блоком? Он ненавидел царский режим, но вся его эстетика, весь он как поэт был вместе с этим режимом. Эпоха, которая пришла на смену царской России, не давала ему никаких тем для творчества. Он мог сколько угодно махать красным знаменем как гражданин, но как поэт он должен был умереть.

Высоцкий - это прямо противоположное Блоку. Он весь жил советской эпохой. В нем нет ерничанья и презренья к этой эпохе. Это была добрая издевка человека, находящегося внутри этой эпохи, живущего вместе с ней. Когда надо было спеть героическое, он пел не про гусар, как пел Окуджава, не про хиппи (его единственная песня о хиппи была написана для фильма), не про героев Джека Лондона. У него не было стремления раздвинуть эстетические границы этой эпохи. И вряд ли он смог бы написать хоть одну песню, когда советская эпоха закончилась. А это для него было важнее, чем то, однопартийная или двухпартийная в стране система. Вся его неофициозная героизация народной жизни в широком смысле, условно говоря, люмпен-класса пропала, исчезла. Гребенщиков и Ахмадуллина или Жванецкий имели выход из этой ситуации. Они эстетически нашли себя в новой реальности. А Высоцкий не смог бы.

Скорее всего, Высоцкий уехал бы в эмиграцию. В 1991-м или даже в 1990-м. Несмотря на то, что он неоднократно писал о том, что не уедет, несмотря ни на что. Он не стал бы участвовать в этой общественно-политической жизни. И стал бы жить жизнью обычного западного обывателя. Будучи художником своего времени, он не смог бы найти свое место в новой эпохе. Стал бы исполнять песни для людей в Израиле, США, Франции, даже не думая и не вспоминая о своей некогда огромной национальной славе.

Беседовала Любовь Ульянова

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67