Homo nationalis vs. Homo europaeus

Единая Европа и права человека после Лиссабона

В конце 2009 года произошло два важнейших события, которые определяют ныне лицо единой Европы: вступление в силу Лиссабонского договора и предшествовавшее этому требование Чехии оградить ее от действия Хартии о фундаментальных правах человека. Последнее часто воспринимается как небольшое препятствие, бывшее на пути утверждения договора, однако это не так: возможно, для будущего ЕС чешский прецедент еще более важен, чем положения самого договора. Вацлав Клаус обнажил главный вопрос, на который в Лиссабоне так и не был дан ответ: что же такое Европейский союз?

Европа, уже более полувека идущая по современному пути интеграции, постепенно изменяет и сами интеграционные формы, благодаря чему трудно определить и их характер, и цель всего процесса. В свое время Маастрихский договор открыл отдаленную перспективу создания европейского федеративного государства. Однако межгосударственные основы интеграционных процессов остались в силе. Старый принцип, согласно которому политическая интеграция должна идти вослед экономической, был сильнейшим образом нарушен в последние двадцать лет ради политически аргументированного принятия ряда стран Центральной и Восточной Европы. Политическая составляющая интеграции стала все более заметной и значимой, а порой и откровенно ведущей.

В результате сколь либо определенно охарактеризовать современный Европейский Союз, фактически, невозможно. Это международный союз или некое квазигосударство? Главное отличие Лиссабонского договора от Евроконституции – в том, что в нем была устранена государственная риторика. Однако ЕС уже очевидно вышел за пределы международной организации, а некоторые формируемые по тому же договору органы европейской власти являются, скорее, именно федеральными, а не наднациональными. И ожидаемая всеми федеративная форма немыслима, если не будет окончательно оставлена форма наднационального союза.

«Я подписал. Чехия теряет суверенитет», - сказал Вацлав Клаус после подписания им Лиссабонского договора. И проблема в том, что вряд ли кто-нибудь может однозначно сказать, прав он или нет. Старая идея, что национальные государства будут передавать наднациональным органам не часть своего суверенитета, а только часть своих суверенных полномочий, уже мало актуальна. В ЕС нового образца далеко не все будет делаться исходя из согласия национальных властей. То есть суверенитет нарушен, и нарушен уже принципиально. А значит и рассматривать государства-члены ЕС как полноценные субъекты международного права уже вряд ли можно. Но и ЕС таковым субъектом еще не стал.

ЕС, скорее, – федеративная государственность в становлении, причем без гарантированного и даже определенно видимого итога этого процесса. Пока что его развитие обеспечивается принципом «единство невозможно, развал маловероятен». И по-прежнему неясно, является ли ЕС субъектом конституционного и международного права. Хотя источниками первичного права ЕС являются именно международные договоры, новая правосубъектность уже отчасти самостоятельна и непроизводна от национальных. ЕС – становящаяся государственность, не обладающая своим суверенитетом, но все более на него претендующая.

Определенно можно сказать, что нарождающаяся европейская государственность уже вошла в противоречие и даже открытое противостояние со старыми национальными государствами. И противоречия эти касаются далеко не только институционального разграничения функций, но в первую очередь гуманитарного пространства, т.е. касаются не прав государств, а прав человека.

Само по себе это противоречие сейчас актуально для всей международной системы. Международное право прав человека активно разрабатывалось на Западе после Второй Мировой войны во многом в связи с распадом колониальной системы и стало воплощаться в реальной политике с окончанием Холодной войны. В первую очередь это учение о приоритете прав человека над правом государства. При общемировом согласии на эту вполне гуманную идеологию международное право, основанное на старых положениях Вестфальской системы о государственном суверенитете, теряет всякое значение, равно как и сложившаяся еще сравнительно недавно европейская система национальных государств. Ведь суверенитет любой самоопределившейся нации неизбежно входит в противоречие с правами человека. Единственным международным гарантом прав человека во всем мире становится Вашингтон и руководимые им международные организации или временные союзы, свободно осуществляющие «гуманитарные интервенции» против суверенных государств для защиты прав их жителей. Кстати, так как международная деятельность Вашингтона и его организаций ведется не на основе демократических принципов, то можно сказать, что сама по себе процедурная демократия стала отмирать вместе с ее естественной формой – суверенными nation-states.

И вот в этих условиях Евросоюз создает свое правовое пространство прав человека: принимается Хартия фундаментальных прав ЕС, которая должна применяться именно общеевропейскими институтами. С одной стороны, это то самое ограничение суверенных прав национальных государств в отношении их граждан в пользу международной организации, а с другой стороны – орудие самозащиты Европы от американского доминирования и правового диктата. Своего рода протестантская лига, призванная защитить европейцев от политики «религиозного» центра через самостоятельную трактовку «священных» правовых текстов.

* * *

В отличие от Евроконституции, составной частью которой и была Хартия, в Лиссабонский договор она не вошла, однако этот договор содержит ссылки на нее как на отдельный документ и обеспечивает обязательность ее положений для стран ЕС. Будучи принятой в декабре 2000 года, сама по себе Хартия является как бы итогом всей европейской истории прав человека на конец ХХ века.

В Хартии основой классификации прав впервые избран не вид или сфера применения прав, а ценности, на которых они основаны. Хартия сводит все права воедино, и все – в качестве основных. Она стирает старую грань между разными поколениями прав (гражданскими, политическими и экономическими, социальными, культурными) на основе принципа универсальности, неделимости и ценностного подхода. Уже в основу их классификации положена система семи ценностей: уважения человеческого достоинства, обеспечения прав и свобод человека, принципы равенства, солидарности, демократии и правового государства (соответственно этому главы Хартии названы: 1. Достоинство. 2. Свободы. 3. Равенство. 4. Солидарность. 5. Гражданство. 6. Правосудие). То есть документ являет собой совершенно новый этап в развитии правовой теории и как таковой он, несомненно, гораздо более совершенен и современен, чем правовые документы США и ООН.

Однако если на уровне международного сообщества принятие Хартии делает ЕС более суверенным в сфере правовых трактовок, то с имплементацией европейского права прав человека на уровне национальных государств ЕС возникли серьезные препятствия. И дело здесь далеко не только в противоречии Хартии национальным правовым документам, но в том, что Хартия создает единое гуманитарное пространство, которое национальные государственности просто не предполагает.

Уже несколько стран добились права полностью или частично не применять на своей территории положения Хартии. Пионером в этом оказалась Великобритания, но здесь все списывается на историческое своеобразие английской правовой системы, которая не может быть полностью интегрирована в континентальную. Гораздо более значимыми являются исключения, сделанные для Польши и Чехии. Эти страны потребовали оградить их от действия тех положений Хартии, которые неприемлемы им по ценностным или историческим причинам: для католической Польши это проблема прав сексуальных меньшинств, для Чехии – проблема выселенных немцев.

И хотя эти уступки со стороны ЕС по формулировкам могут показаться незначительными, они имеют следствием сохранение суверенитета национального права над европейским, нарушение единого правового пространства ЕС и принципа равенства всех его членов. А также маркируют две проблемы, которые, на самом деле, имеют общеевропейское значение и делают саму идею единого гуманитарного пространства ЕС пока что далекой от полноценной реализации: это противоречие Хартии системе традиционных культурных ценностей (в первую очередь в глубоко католических странах) и ее противоречие историческим условиям формирования по крайней мере некоторых европейских наций.

Впрочем, проблемы с традиционными ценностями обещают коснуться всех стран Европы. Вопрос о правах сексменьшинств – самый легкий из всего того сонма вопросов, с которыми предстоит столкнуться Евросоюзу в рамках утверждения нового общеевропейского права. Здесь можно привести в пример недавнее (ноября 2009 г.) решение Европейского суда по правам человека по делу о размещении христианских символов в публичных местах. Наличие крестов в школьных классах признано «нарушением прав родителей на воспитание детей согласно их убеждениям» и противоречащим «религиозным свободам учащихся». Вынесенный судом запрет вызвал многочисленные протесты и даже прямой отказ подчиняться его решению со стороны Италии, Польши и Литвы. Однако неподчинение отдельных наций не изменит обязательности этого решения для европейских органов (если только дело не будет пересмотрено), и мы увидим очередной жесткий конфликт национальных и общеевропейского правовых полей. И несомненно, что таких проблем в будущем будет все больше.

Стоит учесть, что данное судебное разбирательство еще можно признать вполне европейским по происхождению (иск в суд подала итальянка с финскими корнями), но подобных исков относительно христианского наследия от мусульманских общин Европы может быть куда больше и они будут еще жестче по требованиям. Уже прозвучавшие заявления мусульманских лидеров дают возможность понять, насколько права человека, записанные в Хартии фундаментальных прав ЕС, на самом деле не универсальны, а являются продуктом развития именно постхристианской культуры. Европейская правовая система легко может быть использована носителями иных культур для утверждения совершенно чуждых современной Европе ценностей, в перспективе ведущих к отрицанию самой европейской идеологии прав человека.

Не менее разрушительными для формирующегося единого правового пространства прав человека обещают быть и проблемы с историей. Чешский случай может быть не столь актуален для Западной Европы, но для Центральной, Восточной и Юго-Восточной он принципиален. Здесь в совсем еще недалеком прошлом и права человека, и права народов нарушались, наверное, в наибольших масштабах. И если международные отношения с некоторой натяжкой можно считать нормализованными (что, впрочем, может оказаться временной ситуацией), то нарушенные права людей по сей день никак не удовлетворены.

Одна из таких проблем – ситуация с судетскими немцами – считалась во многом урегулированной межгосударственными соглашениями между Чехией и Германией. Чехия уже была спокойна за то, что официальный Берлин вновь этот вопрос не поднимет. Однако создание общеевропейского гуманитарного пространства прежние договоренности почти обессмыслило: если на межгосударственном уровне проблема снята, то теперь она во весь рост встает на уровне частном. Изгнанные немцы и их потомки готовы завалить европейские суды исками с претензиями к Чехии.

То, что ЕС пошел на уступку и гарантировал Праге действие декретов Бенеша вопреки Хартии фундаментальных прав, в Германии было расценено как нарушение правового мира ЕС. Это так и есть: ограничение действия Хартии на территории Чехии и частичное сохранение независимости судебной системы страны разрывает единое правовое пространство Евросоюза и прямо противоречит принципу равенства его членов. Немецкие протесты были тем более понятны, что именно Германия являлась главным инициатором разработки самой Хартии, принятие которой как бы окончательно очищает ее от грехов перед правами человека гитлеровского времени. Однако в интересах европейской интеграции ультиматум Клауса был принят.

И все же всем очевидно, что эта тактическая уступка Чехии противоречит и самой стратегической задаче создания единого гуманитарного пространства, и главное – прямо противоречит тем морально-правовым нормам, тем европейским ценностям, которые призваны стать основой единой Европы.

* * *

Главный вопрос теперь: что дальше? Станет ли чешский прецедент правовым и, соответственно, общим для всех стран ЕС, или его сумеют локализовать относительно одной только Чехии? То, что факт вступления в действие Лиссабонского договора не остановит от его распространения, ясно уже по заявлениям лидеров Словакии. Ее премьер Роберт Фицо недавно напомнил о том, что декреты Бенеша являются «неотъемлемой частью словацкого правопорядка». И действительно, эта страна, бывшая составной частью Чехословакии, имеет вполне обоснованное право на то, чтобы на нее был распространен тот же подход, которого добилась Чехия. Причем у нее аналогичные проблемы и с немцами, и – в еще большей степени – с венграми. Правда, у Словакии уже нет того политического рычага, который вовремя использовала Прага, но у нее есть все логические и правовые основания, чтобы потребовать от Брюсселя гарантий того, что итоги реализации декретов Бенеша не будут поставлены под сомнение. Если же будет сделана уступка Словакии, то это будет новый прецедент – пересмотр действия Лиссабонского соглашения уже после его подписания страной. А значит, этой возможностью пожелают воспользоваться и другие страны, имеющие все шансы столкнуться с той же проблемой. В конечном счете, ЕС предполагает равенство членов, которое здесь де-факто нарушено.

На самом деле, Европе выгодно распространить «чешский прецедент» и на другие страны ЕС, так как это гарантирует ее от взрыва по крайней мере немецкой и венгерской проблем. С другой стороны, это же подорвет основания под той моделью единой Европы, которая заключена в Лиссабонском договоре, и приостановит процесс европейской правовой интеграции. Замечу при этом, что если народы, обиженные послевоенной переселенческой политикой, решатся на реванш и «восстановление своих попранных прав», то им придется это делать уже за счет разрушения институтов ЕС, что лишь усугубит конфликтную обстановку. А есть еще и прецедент с решением Европейского суда по киприотам (согласно которому киприот, изгнанный из Северного Кипра после турецкого вторжения 1974 года, сохраняет право на свою недвижимость), который уже никуда не денется и будет оказывать дестабилизирующее влияние на весь регион. Центральная и Восточная Европа несет огромный конфликтный потенциал, вполне сравнимый с балканским, и сможет ли Евросоюз предотвратить его потенциально взрывное действие – еще очень туманный вопрос будущего.

Вопрос опять же в том, как быть с историей: это проблема правового освоения событий прошлого. Именно в этой области меньше всего согласия и каких-то общих норм, между тем именно эта проблема постепенно становится все более актуальной, особенно для стран Центральной и Восточной Европы. Да, в прошлом международное сообщество допускало и даже рассматривало как норму то, что теперь считается преступным. Послевоенная политика переселений была в большинстве случаев вполне легальной для того времени, а теперь вызывает осуждение. Опять же надо отметить, что эта проблема встает из-за утверждения идеологии прав человека и единого гуманитарного пространства ЕС, то есть она уже в основе своей идеологична. Прежние «нормальные» практики теперь представляются аморальными, и так как европейское общество основано на довольно четкой идеологии, имеющей сильное морально-ценностное измерение, то проблема отношения к прошлому и исправлению былых «ошибок» исходя из современных «правильных» норм будет подниматься все снова и снова. Вопрос в том, стоит ли вообще распространять сферу действия правовых принципов Евросоюза на досоюзную реальность и если да, то сколь далеко вглубь десятилетий или даже столетий стоит забираться? На этот вопрос Европе еще предстоит дать ответ, но пока что даже трудно прогнозировать, каков он будет. Пока что Европа стоит перед ним в растерянности.

Кроме того, осуждение декретов Бенеша было бы осуждением одной из жертв Германии во Второй Мировой войне. Далее – может начаться целый процесс по пересмотру итогов той войны, и уже не на уровне информационных кампаний в СМИ и написания школьных учебников, а в юридическом поле. Эта же проблема может сильно сдетонировать в Восточной Европе, в ЕС не входящей. И это уже напрямую касается России, которая окажется здесь в положении главной обвиняемой. Так, правовая идеология может привести к возрождению конфликтных линий той войны, а также, возможно, и к частичной реанимации в легальном политическом поле идеологий проигравшего тогда лагеря.

* * *

Но главная проблема, которую усугубляет Лиссабонский договор, это судьба Вестфальской системы, ее постепенное разложение. Та структура Евросоюза, которая прописана в этом договоре, ведет его участников к «Европе регионов». Однако сопротивление старой системы суверенных nation-states новой системе довольно заметно и уже смогло провалить проект европейской конституции. А теперь оно заставляет делать исключения из новых соглашений. Вот заместитель руководителя администрации президента Клауса Петер Гайек уже заявил, что «Принятие Лиссабонского договора означает, что мы теряем суверенитет и вновь будем стремиться его обрести. Одной из возможностей является, например, выход из Европейского союза».

Не стоит удивляться такому радикализму. Чешская нация – почти чудо. Еще в межвоенный период мало кто в Европе всерьез верил, что Чехословакию удастся действительно дегерманизировать (и демадьяризировать в словацкой части) и что Прага и вправду заговорит по-чешски. Сама эта государственность воспринималась как временный способ ослабить Германию. Однако, благодаря исходу Второй мировой войны, чешская нация состоялась и понять Вацлава Клауса, столь обеспокоенного ее судьбой в единой Европе, нетрудно. Однако проблема сохранения своих наций стоит перед почти всеми членами ЕС. Еще Де Голль выступал против единого европейского образования, в котором «исчезнут наши народы, их государства и законы».

Опасность их исчезновения исходит не только из объединения в единую государственность, но и из процессов внутреннего распада, которые ЕС может только подталкивать. Это уже сфера действия не прав человека, а прав народов. Как известно, в основных документах-источниках международного права утверждается право на самоопределение не наций или населения существующих административных единиц, а именно народов (peoples), и нигде не дается определение тому, что же надо под «народами» понимать. Субъект права на самоопределение – народ, но что такое народ и кто имеет право таковым считаться – решается политически, то есть оказывается сферой трактовок и постоянных дискуссий. Главный вопрос современных международных отношений звучит примерно так: кто решает, кого признавать народом, а кого нет? Соответственно, и к реализации этого права международное сообщество и власти государств подходят избирательно. Однако, при господстве идеологии всемерной защиты прав меньшинств, трактовки статуса «народа» склонны к определению таковым все более мелких сообществ.

В Европе появляются все новые этнические меньшинства, которые все легче получают статус национальных меньшинств и расширяют свои права за счет старых наций. При этом они играют на поле региональной политики, которая становится все актуальнее. Распад больших наций на более мелкие (как, например, возможное уже вскоре отделение Каталонии и Шотландии) – это еще не кризис национальной государственности, как о нем часто говорят. Скорее, наоборот – это ее дальнейшее утверждение. Однако параллельно с «малым национализмом» запущен и проект принципиально иной – региональный, и именно он логически воспринимается как основа действительно единой Европы, преодолевшей национальные суверенитеты и создавшей единое гуманитарное и правовое пространство.

Можно даже сказать, что новая модель, приходящая на смену национальной – модель сообщества регионов – уже получила свое признание в связи с распадом Югославии. Независимые Босния и Герцеговина, а также Республика Косово представляют собой де-юре ненациональные образования. Хотя при этом очевидно, что БиГ жестко разделена на национальные общины, а Косово при провозглашенном этническом равноправии на деле является все-таки национальным образованием. По-настоящему революционным для международной системы может стать отсоединение Воеводины. Независимая Воеводина будет именно тем принципиально ненациональным регионом, который первый как таковой сможет получить статус субъекта международного права. И – независимо от того, будет он принят в ЕС или нет, он будет заключать в себе новый принцип устройства Европы, окончательно утратившей черты межнационального союза. Если, конечно, современная направленность процессов европейской интеграции получит дальнейший ход. Таким образом, предусмотренная Лиссабонским договором возможность возврата полномочий от ЕС на национальный уровень может и не стать средством защиты старых наций, а наоборот, благодаря принципу субсидиарности лишь ослаблять значимость национальных институтов. Так, теоретически Европа может преодолеть ограничения прав человека со стороны старых суверенных государственностей и их национальных конституций.

Тем не менее, есть еще один фактор, который, как представляется, может оказывать на все эти процессы решающее воздействие: это укоренившаяся в европейской культуре национальная картина мира и национальная идентичность. По данным социологических опросов, европейская идентичность пока что даже близко не стоит по значимости к национальной и региональной. При этом европейская идентичность может быть еще более ослаблена вследствие принятия в ЕС православных и (возможно) мусульманских стран, а региональная являет собой пережитки донациональной эпохи и прямого отношения к современной регионализации не имеет. Существованию самоопределившихся регионов пока что даже трудно дать адекватное описание. А несомненно существующие механизмы самозащиты наций (как юридические – те же конституционные суды и т.д., так и ментальные) могут быть вновь задействованы, особенно в том случае, если Европа не избежит внутренних международных конфликтов.

Модель европейской интеграции до сих пор не выработана и тот процесс, который идет сейчас, не несет в себе целостной концепции Евросоюза. Вопрос сохранения национального суверенитета и полномочий союзных органов, сам их характер как наднациональных или вненациональных, имеющих прямое действие на отдельные европейские регионы, до сих пор не решен. Само по себе вступление в действие Лиссабонского договора ничего действительно определенного в этом вопросе не решает.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67