Роман Джеймса Джойса «Улисс» — культовая книга ХХ века, подвергавшаяся многочисленным толкованиям. Наиболее устойчивая версия, базирующаяся на том, как автор назвал свою книгу, и какие названия дал главам при первом издании, сводит сюжет «Улисса» к вариации на тему известного древнегреческого мифа. Джойс, увидев реакцию публики на свой полифонический [1] роман, снял те заголовки, которые сводили мир романа к мифу об Одиссее. Но было поздно – в литературоведении утвердилась связь между этим текстом и первоисточником. Здесь, однако, самое время вспомнить известные слова самого Д. Джойса, который некогда честно предупредил литературоведов: «Я насытил текст таким количеством загадок и темных мест, что профессорам понадобятся столетия, чтобы решить, что я имел в виду, и это единственный путь к бессмертию» [2]. Учитывая пристрастие Джойса к литературным играм, ироническим мистификациям и т.п., закономерно было бы давным давно уже задаться вопросом о том, что, возможно, «лежащий на поверхности» миф об Одиссее был указан автором лишь для того, чтобы скрыть настоящий «стержневой» прамиф «Улисса»? Наша задача — взглянуть на роман непредвзято и постараться увидеть в нем тот пласт, который, по указанной выше причине, не был в достаточной мере разработан другими исследователями.
Занимавшиеся рефлексией тайной традиции серьезные ученые с тонкой интуицией, - такие, как М. Элиаде, - были способны заметить неоднозначность содержания романа Джойса. Так, Элиаде пишет: «...есть такие случаи, когда только историк религий может выявить скрытое значение произведения культуры, как античного, так и современного. Например, только историк религий может заметить поразительную структурную аналогию между “Улисом” Джеймса Джойса и некоторыми австралийскими мифами о тотемных героях... странствия Леопольда Блума в “Улиссе” кажутся однообразными почитателям Бальзака и Толстого... Я добавлю только, что историк религии может внести свой вклад в понимание таких разных писателей, как Жюль Верн и Жерар де Нерваль, Новалис и Гарсия Лорка» [3] Элиаде понимает, что именно принадлежность к мистериальной линии европейской культуры объединяет Джойса и де Нерваля [4]. Противопоставляя Бальзака и Толстого Верну и Новалису, Элиаде намекает на то, что может объяснить их единство одному ему известным способом, связанным с изучением истории религий.
Нахождение базового мифа, структурирующего роман Джеймса Джойса «Улисс» задача тем более сложная, что на виду у всех лежит миф об Одиссее, подброшенный писателем в качестве очевидной разгадки. Но если обратится к тому, что думал об этом тексте Владимир Набоков, проявлявший в своем творчестве интерес к различного рода шарадам и загадкам, разбросанным в тексте (так, например, Лолита убегает от Гумберта Гумберта в День Независимости), мы можем обнаружить некоторое сомнение в джойсовской самоинтерпретации. Впрочем, этот писатель тоже скорее намекал, чем говорил прямо. Но очевидно, что, пересказывая сюжет романа, Владимир Набоков отмечает важные детали, собирая воедино разрозненные куски другого мифа. Начинает он с того, что ругает критиков, засушивающих реальность текста, говорит об их способности превратить «тонкий символ художника в сухую аллегорию педанта, тысячу и одну ночь в собрание храмовников [5]». Казалось бы, причем тут тамплиеры? И зачем Набоков упоминает артефакты мистериальной традиции из текста Джойса? Блум называется не только перекрещенным евреем, но и масоном, Стивен живет в башне, сравниваемой с омфалом — центром мира, и башня, по сути, и есть этот центр. Особое внимание Набоков уделяет парному сну Стивена и Блума, неоднократно возвращаясь к нему. В этом сне Блум предлагает Стивену свою жену, Молли, одетую почему-то в турецкие туфли и шаровары. Если Набоков ставит проблему: почему Блум с такой настойчивостью думает о Молли в «восточном стиле», но не дает полного и точного ответа, то нам следует ее разрешить.
Заметим, что весь свой день, прошедший в праздных шатаниях по городу, «масон» Блум осмысливает в библейских, в основном ветхозаветных, терминах: «Приготовление завтрака (жертва всесожжения); переполнение кишечника и продуманное испражнение (святая святых); баня (обряд Иоанна); погребение (обряд Самуила); реклама для Алессандро Ключчи (Урим и Туммим), легкий завтрак (обряд Мелхиседека); посещение музея и национальной библиотеки (святые места); поиски книги на Бедфорд-роу, Мерчентс-арч, Веллингтон-куэй (Симхат Тора); музыка в отеле “Ормонд” (Шира Ширим); конфликт со свирепым троглодитом в заведении Барни Кирнана (всесожжение); бесплодный период времени, включая поездку в кебе, посещение дома скорби, уход (пустыня); эротический эффект женского эксгибиционизма (обряд Онана); затянувшиеся роды миссис Майны Пьюрфой (возношение); посещение веселого дома миссис Беллы Коэн, Нижняя Тайрон-стрит, 82, с последующей стычкой с толпой сброда на Бивер-стрит (Армагеддон); ночные странствия в ночлежку “Приют извозчика” у Баттского моста и затем из ночлежки (искупление)» [6].
Если вспомнить о том, что ключевое слово мистериальной традиции «метемпсихоз» Блум пытается объяснить своей жене в начале книги, а потом оно всплывает в ее потоке сознания в конце романа, следует задаться вопросом: а не являются ли сам Блум, его жена и Стивен воплощениями каких-либо известных, например, ветхозаветных персонажей? Вот как дается нам образ Мэрион Блум: «... дева с волосами черней вороного крыла. Там возрастала она, там расцветала ее краса, где мушмула и миндаль наполняют воздух своим ароматом. Сады Аламеды знали легкую ее поступь, оливковые рощи узнавали ее и кланялись, клоня ветви. То непорочная супруга Леопольда, роскошногрудая Мэрион [7]».
Такую восточную красавицу, выросшую в далеких краях, рисует нам перо Джойса. Непорочную супругу Блум хочет познакомить с учителем и поэтом Стивеном Дедалом для того, чтобы тот обучал ее итальянскому и благотворно влиял на Мэрион. В первом приближении можно предположить, что имя Дедала образовано от имени мастера Дедала.
Но мало кто замечал, что отца его зовут Саймоном (или Симоном). Соединение этих двух имен — Саймона и Дедала дает в контексте мистериальной традиции удивительный эффект. Симон Маг, известный тем, что летал по воздуху, связывается Джойсом с Дедалом, построившим крылья для себя и для своего сына Икара. Согласно мифу, Икар слишком близко подлетел к солнцу, воск, связывающий крылья, расплавился, и мальчик упал в море. Упал и Симон Маг. Что это — простое совпадение? Джойс случайно назвал своего героя Саймон Дедал? Вряд ли. Но дело тут, в общем-то, не в Дедале, а в том мастере, которого Дедал символизирует в мистериальной традиции. Этого мастера зовут Хирам Абиф, он построил храм царя Соломона и оспаривал у властителя его возлюбленную — царицу Савскую.
Рекламный агент Блум, одержимо стремящийся придумать наиболее эффектный пиар-ход, в течение романа озабочен тем, как бы отрекламировать фирму Алессандро Ключчи. В конце концов ему приходит идея изобразить на рекламе два перекрещенных ключа [8]. Владимир Набоков комментирует это в политическом смысле, но, вероятно, можно найти и другое объяснение. Ключи в романе принадлежат двум героям — Блум отмечает, что он забыл ключ, уходя от Молли за почкой, которую потом зажарит. Стивен, уходя от Блума в два часа ночи, не может вернуться домой, потому что отдал ключи от башни Маллигану.
То, что Дом ключей, упоминаемый в романе Джойса – это название одной из палат парламента острова Мэн, расположенного в Ирландском море, столь очевидно, что об этом либо говорят вскользь, как Маршалл Маклюэн [9], либо приписывают Дому ключей несвойственную ему, но кажущуюся очевидной эмблему, как Сергей Хоружий, переводчик и комментатор «Улисса». В примечании № 466 Хоружий пишет: «Дом Ключей — название нижней палаты парламента острова Мэн, который пользовался самоуправлением; два скрещенных ключа — эмблема Дома Ключей [10]». Но если мы зайдем на сайт Тинвальда, парламента острова Мэн, то обнаружим там настоящую эмблему Палаты (Дома) ключей, представляющую из себя три зеленых, согнутых в коленях ноги, растущих из центра, с подписью внизу на ленте: «Дом ключей». Мы не увидим на ней двух скрещенных ключей – многозначного символа духовной власти. У католиков, к которым в своей массе принадлежали ирландцы, скрещённые ключи, обращенные вверх, увенчанные трехъярусной папской тиарой – символ святого Петра и папы, иначе говоря, символы папской власти. В геральдике это знак повиновения какого-нибудь города или территории захватчикам. У масонов скрещенные ключи, направленные вниз, означают казначея ложи, пожалуй, единственный масонский символ, связанный с материальными сторонами этого движения.
Пожалуй, все эти аспекты символики скрещенных ключей встречаются в романе Джеймса Джойса. И традиционно-церковный, и мотив сдачи города («Ему подносят хартию, где записаны городские вольности, и вручают ключи от Дублина, лежащие скрещенными на алой подушке»). И сексуальный мотив («Введением стержня буграстого мужского ключа в скважину шаткого женского замка обратив ключ в рычаг, повернув ключ справа налево…»), которым, возможно, вдохновился Иосиф Бродский в стихотворении «Дебют» («ключ, подходящий к множеству дверей,/ошеломленный первым оборотом»).
Если вернуться к рекламе торгового дома Александра Ключчи, которой Блум озабочен на протяжении всего романа, то мы увидим в ней нечто важное. Вот этот эпизод:
«House of Key(e)s
- Like that, see. Two crossed keys here. A circle. Then here the name Alexander Keyes, tea, wine and spirit merchant. So on.
Better not teach him his own business.
- You know yourself, councillor, just what he wants. Then round the top in leaded: the house of keys [11]».
Торговец чаем, вином и алкоголем по-английски звучит несколько старомодно и двусмысленно. Так Христос изгонял из храма именно торговцев (Christ Driving the Merchants from the Temple), а spirit – многозначное слово, означающее, в том числе и прежде всего, душу и дух. Два перекрещенных ключа на эмблеме «торговца духом» - это намек одновременно и на Папу и на масонский орден, снимающий взаимную неприязнь ортодоксального христианства и духовного движения дружеским подмигиванием.
«Ключи Соломона» — так назывался трактат, приписываемый мудрому царю, на основе которого составлялись средневековые гримуары и первые европейские магические книги.
Другой атрибут царя Соломона — Ковчег Завета — также упоминается в связи с Блумом. «И Леополд странный вниде во храмину... И посреде храмины сея столешница бе сотворена от брезы корелския и четыре карлы от тоя же земли ю держаху и шевелнутися не можаху яко закляты бяху болхвованием... И такожде бе ковчежец сребрян...» В оригинале Ковчег Завета был деревянным ящиком, обложенным золотыми пластинами, но этот волшебный отрывок у Джойса совершенно точно передает ощущение от царя Соломона, входящего в Храм, где лежит Ковчег. Соломон был известен как справедливый судья. Джойс, блестяще стилизуя, создает отрывок, напоминающий Ветхий Завет, где дан образ мудрого и доброго судьи. Город, который, согласно нашему предположению, соответствует Иерусалиму при Соломоне (заметим, что Владимир Набоков сравнивает ирландцев с евреями, попавшими под египетский плен англичан), в этот день — 16 июня [12] 1904 года посещает вице-король Ирландии, в обширной титулатуре которого содержатся и буквы Р.О.Х. — рыцарь ордена тамплиеров (храмовников).
То есть, в шутке Набокова по поводу критиков есть доля истины. В романе действительно упоминаются не только масоны (Блум), но и тамплиеры. Роман Джеймса Джойса «Улисс», рассмотренный как текст, принадлежащий к мистериальной традиции, становится историей посвящения Стивена Дедала в ее тайны, историей о любовном треугольнике «царь Соломон — царица Савская — мастер Хирам», а это уже, согласитесь, совсем другой миф, чем миф об Одиссее, который мы привычно видим в этом романе, поверив его гениальному автору.
Примечания:
[1] Здесь не имеется в виду термин «полифонический роман» М. Бахтина.
[2] Этой цитатой проф. Дон Гиффорд (Don Gifford) открывает в качестве эпиграфа свой известный и ставший своеобразной «классикой джойсоведения» путеводитель по «Улиссу» “Ulysses Annotated: Notes for James Joyce's Ulysses”. Среди символов романа он разбирает ряд очевидных масонских аллюзий (напр. в мистерии «Lestrygonians» - на с. 188, упоминаниях о «secret master» - на с. 529 и др.) и указывает на целый ряд фрагментов романа, связанных с масонской темой: «Freemasonry, 5.74-75; 7.794; 8.184-85; 8.960; 8.962-63; 8.963; 8.967-68; 8.971-74; 8.988; 12.211; 15.450-51; 15.501; 15.590-91; 15.758-59; 15.760; 15.770; 15.2011-12; 15.2724; 15.2854-55; 15.2864; 15.3461; 15.4298-99; 15.4454-55; 15.4615-16; 154618-19; 15.4681-82; 15.4951-52; 15.4956» (Gifford, Don, and Robert J. Seidman. Ulysses Annotated: Notes for James Joyce's Ulysses. Berkeley: University of California Press, 1988. P. 654). Однако, о скрещенных ключах (относительно фрагмента 12.1716, 340:3), по поводу которых далее пойдет речь в нашей статье, Дон Гиффорд пишет лишь как об атрибутах Св. Петра (p. 375), не разбирая возможный альтернативный масонский смысл образа и, соответственно, не рассматривая мистериальную традицию в качестве стрежневой.
[3] Элиаде М. Оккультизм, колдовство и моды в культуре. М., 2005. С. 12–13.
[4] Перу Ж. де Нерваля принадлежит мистическая «История о царице утра и о Сулеймане, повелителе духов», в основу которой положен масонский миф.
[5] Набоков В. Джеймс Джойс “Улисс” (1922) // Набоков В. Лекции по зарубежной литературе. М.: Издательство Независимая Газета, 2000. С. 370.
[6]Джойс Дж. Улисс. М., 1993. С. 508.
[7] Там же. C. 248.
[8] Скрещенные ключи на шевроне в масонском ордене означают казначея ложи.
[9]Маклюэн М. Джеймс Джойс: тривиальное и четвериальное. URL: http://www.mcluhan.ru/quotations/marshall-maklyuen-dzhejms-dzhojs-trivialnoe-i-chetverialnoe-chast-2-ya/
[10][10] Хоружий С. Комментарии. / Джойс Дж. Улисс. URL: http://www.james-joyce.ru/ulysses/ulysses-text.htm
[11]- Вот так, видите. Тут два скрещенных ключа. И круг. А потом имя и фамилия, Алессандро Ключчи, торговля чаем и алкогольными напитками. Ну, и прочее. В его деле лучше его не учить.
- Вы сами представляете, советник, что ему требуется. И потом наверху по кругу вразрядку: дом ключей. Пер. С. Хоружий.
[12] За неделю до ключевого в мистериальной традиции праздника Иоанна Крестителя, или дня летнего солнцестояния.