"Помню, в нашей зеленой роте был один капитан,
Как-то нас он повел в болото, этот старый болван.
Нам приказ - не дороже жизни, но шагал капитан,
По колено в болотной жиже, этот старый болван. <...>
С той поры пролетело много не таких уж легких лет,
И теперь-то уж, слава богу, капитана этого нет.
Но бывает такое в жизни: вдруг покажется, что стоим
По колено в болотной жиже - во главе с капитаном своим.
И хотим повернуть обратно, только он все орет:
"Ну-ка вы, черепашья рота, пошевеливайтесь, вперед!"
Пит Сегер, перевод А.Дольского
Во времена моей молодости, то есть в 1970-е, "евросоциализм" назывался "еврокоммунизмом" и был весьма популярен среди советского студенчества. Считалось, что благоразумные, "умеренные и великодушные"(1) европейцы освободят коммунистические идеи от "советских" крайностей и построят гармоничное общество с высоким уровнем жизни, справедливыми социальными отношениями и высокими темпами развития - общество, являющееся воплощением как идей Великой французской буржуазной революции и ее вечного лозунга "Свобода, равенство братство", так и логики "времяориентированной" европейской цивилизации, воплощающей "свободу и познание".
Собственно, тогда в Советском Союзе шел активный поиск "правильного социализма", что привело к повальному увлечению югославской "рыночной" концепцией, с одной стороны, и еврокоммунистической фразеологией - с другой. Теперь Югославии уже нет, и страшная гибель этой страны до боли напоминает традиционный сюжет "воздаяния за грехи". Нет и Советского Союза, сорок пять лет носившего переходящее знамя "империи зла". Еврокоммунизм, однако, выжил, незаметно трансформировался в евросоциализм и собирается существовать дальше в роли одной из значимых властных структур западного общества.
Социалисты много лет находились у власти во Франции, практически полностью подчинили себе Швецию, доминируют в Испании, Финляндии, Нидерландах, играют значительную роль в политике Италии, Германии, Австрии. Да и в Великобритании правительство Тони Блэра принято называть социалистическим. Весь вопрос в том, что это за столь разный "социализм"?
"Левая идея" - первоначально в форме наивного утопического социализма" - родилась почти одновременно с индустриальной фазой развития человечества. Собственно, социализм и был откликом на всеобщую "индустриальную ломку" системы человеческих отношений.
Достоинства индустриального общества - обилие пищи, доступность все более и более сложных и ценных товаров и услуг - неоспоримы. Но у этого общества есть два имманентно присущих ему недостатка. Во-первых, оно стимулирует сверхпотребление, причем во всевозрастающем масштабе. Это связано с кредитным характером индустриальной экономики и вытекающей из этого неизбежностью ускоряющегося расширения рынков. Во-вторых, оно принципиально несправедливо. Промышленное общество поддерживает очень высокий в среднем стандарт потребления за счет прогрессирующего расслоения между богатыми и бедными - людьми, классами, странами, культурами.
Надо сказать, что православие считает справедливость прерогативой дьявола (ибо Господу приличествует милосердие), но европейская традиция относится к этой философской категории очень серьезно: в сущности, на представлениях о справедливости построена вся логика нидерландской, английской и французской великих революций, да и само понятие национального государства. И, конечно, справедливость (понимаемая весьма убого) столетиями была основой народных чаяний.
Среди мировых религий адекватный проект справедливого общества выдвинул ислам, сформировавший представление о сообществе верующих (умме), связанном отношениями взаимного принятия и взаимной помощи. Интересно, что в логике ислама ссудный процент является отрицательным: раз Аллах дал тебе столько средств, что ты не тратишь их на поддержание своей жизни, а даешь их в долг, ты должен вернуть хотя бы часть "избытка" обществу. Но именно эта привлекательная идея закрыла перед исламскими странами возможность индустриального развития. В результате на целые столетия ислам превратился в религию "дважды угнетенных" - народных низов, испытывающих одновременно и феодальную, и фазовую эксплуатацию.
Марксизм, обобщивший идеи ранних социалистов и давший им твердую экономическую основу, стал индустриальным ответом на "вызов справедливости". Притягательность этого учения в том и состоит, что марксизм доводит аксиологию Великой французской революции до логического конца - за Дантона, за Робеспьера, даже за Эбера и Ру. При этом проектируется не очередная утопия, экономически несостоятельная и внутренне неустойчивая(2), а вполне жизнеспособное - притом индустриальное - государство. Можно даже сказать, что марксизм стал воплощением идеи индустриализации мира.
В сущности, "левая идея" очень проста. Существующая система власти должна быть свергнута, средства производства - обобществлены и переданы в руки народа, представителем которого является государство. Политические институты этого государства основаны на демократии, причем подразумевается, что уровень грамотности избирателей не просто очень высок, а еще и представляет собой важнейшую задачу государства. Политической, военной и экономической основой государства являются промышленные рабочие, поэтому государство придавало особое значение развитию крупной индустрии, и прежде всего - производству средств производства. Дальше шел обычный для "социальных" партий "джентльменский набор" из пенсионного обеспечения, сокращения армии и введения высокого налога на наследство.
Сразу же после рождения "левая идея" разделилась на два направления, скорее враждующих, чем соперничающих. Меньшинство четко следовало исходной модели К.Маркса, в рамках которой перераспределение средств производства в надлежащих масштабах могло произойти только революционным путем, то есть через механизм физической смены правящей элиты. Большинство же считало, что в условиях современного (речь идет о третьей четверти XIX столетия) демократического государства перераспределение средств производства может произойти легитимным путем: через победу социалистической партии на выборах и принятие парламентом соответствующего "социалистического" бюджета. Что же касается правящей элиты, то она постепенно трансформируется в "народную" через механизмы воспитания и образования. К рубежу веков вторая концепция выродилась в концепцию "малых дел", содержание которой четко выразил К.Каутский: "Конечная цель - ничто, движение - все".
По-видимому, обе стороны были неправы, но в позиции последовательных марксистов меньшинства благородного безумия было все-таки больше. По крайней мере, для меня, воспитывавшегося на материалах теории решений изобретательских задач (ТРИЗа), прямо утверждающей, что компромисс обычно хуже, чем любая из альтернатив. Иными словами, либо настоящий "левый проект", либо настоящий "правый", но никак не тепленькая смесь из них, предусматривающая коренные социальные преобразования, но ненасильственным путем и со всеобщего согласия.
"Ты - не горяч и не холоден? О, если бы ты был горяч! Но понеже ты не горяч и не холоден, то изблюю тебя из уст Моих, - говорит Господь".
В России все не как у людей Европы и полумеры не в чести. Здесь фундаменталистское меньшинство стало большинством и превратилось в большевиков, крайнюю из революционных и околореволюционных партий Европы. В наше время большевиков "ленинского призыва", не говоря уже о более поздних временах, принято рассматривать как архизлодеев, но в действительности они просто - последовательно и невзирая ни на какие привходящие обстоятельства - выполняли социалистическую программу. И даже выполнили ее, хотя результат совсем не совпал с их первоначальными ожиданиями:
"Вы вашему Прошке готовите тогу Катона? // Однако, простите, вы просто не знаете Прошку!" (Л.Вершинин).
Во всяком случае, эксперимент был поставлен и доведен до конца. К сожалению, проанализировать его результаты почему-то до сих пор ни у кого толком не дошли руки. Не подлежит сомнению, что построить социалистическое государство удалось, что было успешно проведено три последовательных индустриализации, решена проблема инфраструктурной недостаточности и создана лучшая в мире образовательная система. Точно так же не подлежит сомнению, что эти результаты оказались исторически неустойчивыми и были достигнуты за счет сверхэксплуатации населения.
Однако в 1920-1940-х годах негативные стороны социализма были видны намного хуже позитивных и в Европе произошла заметная радикализация социализма, завершившаяся созданием Третьего (коммунистического) интернационала, одной из самых необычных внегосударственных структур, когда-либо возникавших в мире. Третий интернационал был, конечно, инструментом сталинской внешней политики. Но одновременно он стоял над этой политикой, поддерживая очень высокую "рамку" идеального социализма.
Третий интернационал оказался одной из жертв Второй мировой войны, и его гибель была страшным, может быть смертельным, ударом для "левого проекта". Затем наступила пора разоблачений "культа личности", "оттепель", "прорыв в космос" и долгие десятилетия застоя. В этот период "якобы коммунистические" западные партии тесно сближаются со старыми социалистическими и формируют с ними единую платформу, которая и выросла потом в еврокоммунизм/евросоциализм.
В сущности, в этой концепции нет ничего, кроме старых воззрений правых социалистов, выродившихся в политическую формулу Штрассера-Флика: капиталистическое производство при социалистическом распределении. На практике это означает очень высокий подоходный налог, высокий уровень безработицы при низкой доле лиц, находящихся за "чертой бедности".
Кроме того, современный евросоциализм - это активная государственная регламентация (прежде всего, в сфере образования), повышенное внимание к экологическим проблемам и интерес к правам национальных, религиозных и иных меньшинств. Как один из проектов современной постиндустриальной государственности это довольно интересно. Но, увы, первоначального содержания "левого политического проекта" - социальной справедливости - в евросоциализме совсем не осталось.
Евросоциалистические партии отказались от идеи диктатуры пролетариата, от обобществления средств производства, от концепции радикальной смены правящих мировых элит. От коммунизма, наконец. Сейчас они представляют собой странную смесь либералов с бюрократами-государственниками. Но эта насквозь компромиссная, лишенная всякого реального содержания политика пользуется массовой поддержкой и имеет опору во всех властных структурах.
Единственная проблема состоит в том, что "вызов справедливости" никуда не делся, сегодня он подхвачен исламскими радикалами, формирующими свой мировой проект, альтернативный европейскому.
Евросоциалистические партии могут создавать высокий уровень жизни в своих странах (пользуясь геоэкономической "рентой развития", которую Европа пока еще может взыскивать в странах третьего мира и отчасти в России). Они способны построить прочное и устойчивое социальное государство. Но они не имеют ни своей идеологии, ни, тем более, своей онтологии и поэтому обречены на историческое поражение.
Они не являются той силой, которая способна перевести западное общество через постиндустриальный барьер.
Примечания:
1. с) А.Франс: "Когда людей хотят сделать умными, добрыми, умеренными и великодушными помимо их воли, неизбежно приходят к необходимости перебить их всех до одного".
2. О неустойчивости утопических режимов писал Ф.Достоевский в "Сне смешного человека", интересно исследуется эта тема у А.Франса в "Суждениях господина аббата Жерома Куаньяра", до некоторой степени затрагивает этот вопрос М.Твен.