От редакции. Мировой политический форум в Ярославле завершил свои заседания. В работе четырех секций форума приняло участие порядка 500 участников. Однако заседавшие в секциях продолжают делиться своими мыслями и впечатлениями от мероприятия, вдохновленные дискуссиями, публикуют свои «тексты по итогам». О своих впечатлениях от форума и мыслями о его значении поделился с Русским журналом академик Абдусалам Абдулкеримович Гусейнов, директор Института философии РАН.
* * *
РЖ: Каковы Ваши впечатления? Каковы были ожидания от форума и оправдались ли они?
Абдусалам Гусейнов: Честно признаться, у меня не было особых ожиданий. Хотелось узнать, что люди думают, как говорят и какой тренд политической мысли актуален в настоящее время. В целом, должен сказать, я остался доволен дискуссией. Имея в виду такое малое время, отведенное для докладов и реплик, скажу, что это была все-таки довольно интересная дискуссия.
Мне понравилось несколько вещей. Прежде всего то, что все подходят к политической реальности и к тем процессам, которые у нас происходят, очень серьезно. Для меня это было некоторое открытие. Потому что я замечаю ряд авторов, в том числе наших философов, которые подходят к тому, что у нас происходит, как-то несерьезно, в том смысле, что как будто это недействительное. Как будто действительное, связанное с какими-то важными вещами в жизни народа, страны, происходит где-то в другом месте. Мне кажется, это очень важно. У меня даже появилась мысль способствовать тому, чтобы наши философы подключились к дискуссиям, которые ведут политологи.
Может быть, даже ту же тему, которая обсуждалась в секции «Стандарты демократии и многообразие демократического опыта», предложу продолжить обсуждать у нас в Институте философии.
Однако, честно признаться, я понял, что этим дискуссиям все-таки не хватает какой-то методологической культуры. Я скажу, в чем это обнаружилось. Говорили о стандартах демократии. Более или менее люди договорились, что стандарты демократии существуют, что они многообразны, их надо, может быть, уточнять, дополнять. И так далее. Дальше договорились, что все-таки демократический опыт многообразен и что демократия действительно всегда требует уточнения. Вроде даже договорились, что нет ни одной страны, которая бы идеально соответствовала стандартам демократии. С этим вроде бы согласились все. Можно также признать, что нет ни одной страны, которая считает себя демократической и которая не соответствует какому-то из этих критериев в стандартах. Чему-то она соответствует все равно, в противном случае она и не называет себя демократической.
Но ведь в постановке вопроса три лексемы: стандарты демократии, многообразие демократического опыта, а еще «и». Определенная связка. Вот с этим «и», оказывается, политологи как-то плохо работают. А, может быть, в этой постановке вопроса самое сложное и самое ответственное. В частности, не учитывается тот факт, что не существует логически необходимого перехода от понятия к отдельной вещи и логически необходимого перехода от стандарта к реальному положению дел. И поэтому когда часто говорят: а что сделать, чтобы внедрить эти стандарты, – сама постановка вопроса о том, чтобы внедрить эти стандарты, всё переворачивает. Стандарты, конечно, связаны с опытом, в том смысле, что они являются обобщением опыта. И сам процесс формирования этих стандартов тоже есть определенная реальность политической культуры.
Но сформулированные стандарты все-таки не являются лекалом, под которое можно подогнать действительность или следует подгонять действительность. Понимаете, это – не ГОСТ для проверки того, насколько товар соответствует качеству. И между стандартами, реальным опытом и отдельными демократическими странами всегда есть какое-то посредствующее звено. Я лично думаю так. Связь должна быть следующей: каждая страна решает свои проблемы. И в ходе этого решения, когда страна находится в поиске, она может обращаться к стандартам – узнавать, смотреть, о чем говорят стандарты, как это происходит в другой стране, но не наоборот.
И другая вещь, которая важна и на которую мало обращают внимание политологи. Может быть, можно описать стандарты, через негативные характеристики, через обозначение того, что сразу выводит страны за это пространство демократического развития, то есть через обозначение того, что не является демократией. И это будет более продуктивно. Что такое полицейщина? Ясно, что она находится за пределами демократии. Ясно, что, допустим, демократическая эпоха начинается как отрицание сословной эпохи, каких-то наследственных монархий, есть какие-то такие вещи. Это тоже может быть. Мне трудно здесь говорить, я все-таки не профессиональный политолог. Но почему-то мне кажется, что через обозначение того, что не является демократией, можно было бы легче прийти к каким-то универсальным принципам.
РЖ: Из выступающих кто-то Вас заинтересовал? Может быть, кто-то что-то говорил интересное, с чем Вы согласились, или наоборот кто-то выступал с тем, с чем однозначно нельзя согласиться? Вероятно, на секции были какие-то яркие выступления?
А.Г.: Мне трудно судить. Во-первых, выступления были короткие. А потом, я все-таки подходил к дискуссиям не как зритель, чтобы сказать: ах, или наоборот – плохо. Это – ход рассуждений, утверждений, мыслей. Хотя была полемика в отношении того, что демократия или есть, или ее нет, и поэтому всякие прочие определения от лукавого. Я, признаться, не очень эту позицию понимаю. Все-таки современное общественное развитие не может не быть демократическим. Хорошо: есть демократия – нет демократии, и если мы будем ставить так вопрос, согласен. Но кто тогда нам эту границу обозначит? Гозман по-моему говорил, что это как выключатель: или зажгли свет, или выключили. А вот кто включит этот свет?
Кто-то говорил, кажется, Адам Михник, что делает Польшу демократической страной. Он сказал это то, что мы до последнего не знаем, кто будет президентом. Или Митрохин говорил: когда оппозиция придет к власти и когда из Кремля добровольно люди уйдут, тогда это будет демократия. Конечно, внешняя смена власти, когда лица меняются, а политика остается (чего добились западные страны) это, конечно, очень хорошо. Но ведь и там нельзя себе представить, что лидеры появляются именно в результате такого голосования. Это последний этап формирования власти и лидера. До этого есть у них десятки способов, какими испытывается этот лидер, выявляются его качества. И когда всё выявлено, еще нужно найти другое качество, а именно то, что его принимает народ, его публичность. Вот для этого уже устраиваются и выборы. Россия в этом отношении, конечно, немножко неловкая. Это все знают. Но в Кремле все-таки менялись власти. Хрущев уходил. Горбачев ушел…
РЖ: А в России, как Вы думаете, демократия есть?
А.Г.: Ну, как сказать – нет? Давайте рассуждать следующим образом. Попробуем взять «Политику» Аристотеля, где он проанализировал и описал политические режимы, в том числе демократию. Так вот, он зафиксировал идеальные схемы, модели. И одновременно он описывает отдельные примеры, отдельные случаи в разных государствах, в разных полисах, отдельные законы в тех законодательствах, которые он обобщал. Почитайте и посмотрите, как расходятся его идеальные схемы и конкретные примеры, какие чудовищные вещи описывает Аристотель.
Так и у нас. Конечно, демократическая форма правления. В том смысле, что буржуазная; в том смысле, что она увязана с частной собственностью; в том смысле, что все-таки нет разгула полицейщины… Но до идеального типа далеко. Как и везде. Поэтому я считаю, что все это – лукавые разговоры. Есть демократия у нас, нет демократии. За этим скрыто что-то иное.
Другое дело, что и политическая реальность должна у нас совершенствоваться. И наши интеллектуалы, кстати, имеют очень большую вину перед страной. В том смысле, что везде развитие демократии всегда было связано с парламентом. Опорой демократии всегда был парламент. А у нас все последние 20 лет интеллектуалы работают над тем, чтобы дискредитировать парламент. Как бы заранее пометили его как место, где сосредоточена глупость, коррупция, продажность, все что хотите…
Беседовал Александр Павлов