Реже, чем хотелось бы, но бывает: два человека бескорыстно обмениваются дружбой или любовью. А еще, иногда - цепляются одна за другую незнакомые и будто бы непохожие картины, а потом тоже дружатся, обмениваются смыслами. То есть ты посредничаешь, да, но отношений не навязываешь: они сами, они теперь неразлучники. Им нравится вместе, они выигрывают; взаимно отражаясь, комментируют друг дружку. Порознь ничего особенного, серенькие. Но вдвоем - достаточная сила и вызывающая красота. Это тоже редкое, на этом следует фокусироваться. Alfie и The Woodsman - нетрадиционная американская парочка, симптом.
Оцените уровень постсоветского кретинизма: в нашем прокате первая подружка называется "Красавчик Алфи: чего хотят мужчины". Пускай не говорят, что у России все еще есть исторический шанс. Никаких шансов у России нет, ситуация много хуже, чем я подозревал. Все-таки на деформацию смыслов должно быть наложено некоторое ограничение! Все-таки корыстная местечковая глупость должна мало-мальски корректироваться компетентными людьми! Почему прокатчики, в некотором роде элита, решили, что на их дебильное название клюнет больше народу, чем на аутентичное?! Ничуть не больше. Попросту клюнут другие, неприемлемые. То есть элита целенаправленно выращивает нечто жлобски-свинское. Поощряет последнюю простоту, замаскированную кокетливыми ужимками и двусмысленной сальной улыбкой: "Чего хотят мужчины? Уж мы-то знаем!" На самом деле мужчины хотят демонтажа балагана в масштабах всей страны. В худшем случае замены бессмысленных клоунов на отважных гимнастов с укротителями, а болонок и кобелей, подотчетных одним лишь безусловным рефлексам, - на сообразительных шимпанзе.
Сколько я понимаю, Алфи - уменьшительное от Альфреда. Приехал в Нью-Йорк из Англии. В самом начале картины соседка по лестничной площадке громко и членораздельно называет его прекрасным эльфом. Вот именно, имя протагониста и название не случайны! Из первого попавшегося толкового словаря: "Эльфы - нем., в германских народных поверьях духи природы, населяющие воздух, землю, горы, леса, жилища людей и обычно благожелательные к людям". Английский язык предлагает целую россыпь сопутствующих значений: карлик, малютка, волшебный, наконец проказник. Джуд Лоу играет не мужчину, а некое природное начало. Стихийную, всепроникающую сексуальность, своего рода проказу. Воздух, земля, человеческие жилища - все для него. Алфи неотразим, но ему задаром не нужны богатство, успех, социальное положение, власть. Только женщины, только вино как воплощенное удовольствие. Да, Алфи - жрец религии удовольствия. Его кредо: запивать женщин вином, закусывать кайф легкомыслием. В пределе ему нужно переспать со всеми: всех пометить. Однако он не развратник, не казанова, не донжуан, ничего личного. Его образ не укоренен в социально-психологическом измерении. У него нет воли, нет личности, и он не вполне человек. Скорее субстанция, фермент. Не усвоив с первой же минуты, что это фильм про эльфа, невозможно в нем что-либо понять и оценить. Прокатчики вместе с подвластными им зрителями думают, что это второстепенный - потому как недостаточно пикантный и сальный - опус про бабника в розовой рубашке, про "красавчика"; что это такая ненавязчивая сатира, нравоучительная басня а-ля Сергей Михалков. Таков стиль их, страшно сказать, мышления, таков их потолок. Но "Алфи" устроен иначе, не так.
The Woodsman называется у нас "Дровосеком". Формально это, наверное, правильно. Однако в английском названии мерцает то, что не работает в названии русском: важно, что протагонист - человек из леса. Наше словечко "дровосек" акцентирует необязательную производственную сторону, профессию, а не сущность, не судьбу. Ведь после работы дровосек может позаниматься в какой-нибудь изостудии или театральном кружке. Может повышивать гладью. Может прикинуться душой компании и даже почтенным отцом семейства, почему же нет? Не исключено, что на поверку он окажется агентом иностранных разведок, сложно устроенным рихардом зорге. Однако герой отчетного американского фильма не таков. Он именно из леса. В смысле - одномерный, дикий. В смысле - этим все сказано, никакой тебе изостудии. Никогда, ни за что не станет душою компании или отцом. Не сумеет улыбнуться: тяжелый. Человек из леса может подолгу жить в большом городе или даже в тюрьме, но это не изменит его природу. Для него характерно запретное влечение, полностью его определяющее. Общество преследует лесного человека и внушает ему чувство вины. Он же с мазохистской готовностью эту вину культивирует, боится нового наказания, но поделать с собой ничего не может. Хочет и мучается, мучается, но снова хочет. Как и Alfie, The Woodsman притворяется. Делает вид, что замешен на психологическом реализме. На самом деле и здесь у героя нет личности, а диалектика его души опровергается. Персонаж Кевина Бейкона статичен: никаких шансов измениться. В финале он бубнит: "Я надеюсь... Время лечит..." Даже не надейся, парень, время не поможет тебе, нет.
Эльф и Дикарь олицетворяют эпоху безвременья, конец Истории. Мир замер в ожидании новых решений и неизбежных тектонических сдвигов. Чуткие американские кинематографисты начали поставлять на рынок сюжеты с протагонистами архаического происхождения и допсихологической природы. Одномерную типологию. Статику. Итак, два брата кондрата: благожелательный к людям Эльф, который вовсе не знает чувства вины, и тяжелый лесной человек, Дикарь, для которого все люди враги, который дышит своею виной, точно воздухом, пережевывает ее, будто хлеб. Оба героя сексуально озабочены, однако не стоит понимать эту озабоченность буквально. Будемте культурнее, то бишь взрослее, станемте мыслить метафорически, символически и т.п. Неугомонный и бесхитростный постсоветский натурализм - должен же он когда-нибудь обанкротиться. Провалиться в долговую яму. Отбросить копыта. Разложиться на атомы до новых худших времен.
Дикарь Кевина Бейкона помогает осознать, что Эльф Джуда Лоу грешит в пределах социальной нормы! Список проступков Алфи внушителен. Он спит с чужою женой. И с невестой лучшего друга. И с женщиной в два с лишним раза старше себя. Однажды заявляется к своей страдательной постоянной партнерше прямо из постели первой встречной шлюхи с сувениром - красными трусиками в кармане, а после, партнершей уличенный, как ни в чем не бывало требует внимания и новых ласк. Подарив невесте лучшего друга ребенка и нарушив таким образом чужую гармонию, с легкостью плюет на всех трех жертв собственного легкомыслия, бежит. Он необязателен и кому-то кажется подлецом, однако в юридическом смысле предъявить ему нечего: его деяния и даже помыслы политкорректны. Все - мимо уголовного кодекса. На то он и благожелательный к людям Эльф!
Иное дело Дикарь. В детстве Дикаря оставляли в одной постели с младшей сестренкой, и это обстоятельство навсегда травмировало его психику. С тех пор он проявляет интерес к девочкам-подросткам. И это его единственный подлинный интерес. Он, что называется, педофил. Отсидел 12 лет. Вернувшись, с завидной легкостью, но и угрюмством, но и равнодушием - удовлетворяет первую попавшуюся зрелую женщину. Признается в худшем, но оговаривается, что в той, прежней жизни внимательно расспрашивал девочек и всегда выяснял, сколько же им лет. Главное, ничего такого не делал, то есть не насиловал. То есть как-то глухо желал, что-то такое фантазировал, но руками, как свежевыкрашенную скамейку, не трогал. И у нас нет оснований не верить. Хотя бы потому, что эта половозрелая подружка сама уложила его в постель и он в ней не особенно заинтересован. Но главное, здесь абстрактный сюжет, логический предел, а не психология, не диалектика души. Полюс, противоположный тому, который предъявил "Алфи". Допустим, Северный: полюс вечной мерзлоты и неудовлетворенных желаний. The Woodsman как раз и состоит из преступной фантазии протагониста. Именно ее полтора часа транслируют лицо и фигура Кевина Бейкона. Ни улыбочки, одна глухая тоска: нельзя, нельзя.
Еще раз: этот фильм, подобно первому, не про девочек, не про секс. Протагонист никогда ничего такого не делал. Но может, но на грани! Его неустанно пасет неприятный, но проницательный местный участковый, эдакий афроамериканский Порфирий Петрович; его подозревают в худшем товарищи по деревообрабатывающей фабрике. Любопытно, а если бы не пасли, не контролировали, не мешали? Реализовался бы, переступил бы? Что его останавливает: страх наказания или все-таки совесть?!
Герой борется с собой, бегает к психоаналитику, разряжается в постели с тою самой, уже простившей преступные грезы половозрелой подружкой, но первая попавшаяся в скверике 14-летняя девочка заставляет его напрочь забыть про 12 лет заключения, про опасность и про отказавшихся от него родственников, включая злополучную сестренку, у которой теперь собственная дочь-подросток. Страдающий герой предлагает незнакомой девочке из сквера забраться к нему на колени. Ее взор туманят слезы, и тут выясняется, что чем-то подобным, сомнительным, ее регулярно травмирует собственный отец. "Впрочем, если вы хотите... Мне не трудно, мне все равно!" - внезапно соглашается девочка. А это что: еще детское (послушание) или уже женское (испорченность)?
В этой недопридуманной и недоигранной картине, в этом полуфабрикате есть какая-то тяжелая, угрожающая самодовольной буржуазности достоевскость. Буржуа полагает, что Закон работает за него, что Закон знает и что Закон вместо совести. Вместо Бога. Однако Закон, посадивший заглавного героя в тюрьму и теперь, подобно цирковому прожектору, контролирующий каждый его шаг, проблему не решил. Под занавес герой Кевина Бейкона безжалостно избивает педофила-гомосексуалиста, но я бы не стал квалифицировать сей факт как акт гражданского мужества. Что если мотивом стал страх за собственную шкуру: лишний педофил в ареале обитания привлекает внимание, бросает тень на самого героя, будит ненужные подозрения в афроамериканском Порфирии Петровиче и т.д.? Мы было решили, что Дикарь неизменен и ясен, однако психологическая традиция таки нагрузила его содержанием, поставила второй вывод под сомнение.
Вот и Алфи - неясен, непрозрачен, непрост. Смотрите, как вторая картина уточнила первую. Мы полагали, что герой Джуда Лоу слишком свободен: до развязности, до предела. Оказалось, все наоборот, воображение не позволяет ему ничего асоциального! Выяснилось, Алфи не грешник, а добропорядочный мальчик-паинька. Средоточие комплексов, осторожный хитрец: его подсознание добросовестно фильтрует опасные желания. Едва заработал общекультурный контекст, эльф тоже обернулся человеком.
Короче, развитие заблокировано, а внутренние противоречия обостряются. Динамика нулевая, но статическое напряжение растет. Американское кино работает в режиме рентгеновского анализа, в режиме томографии. Две глупых картины, и вот уже готов диагноз: конец Истории подошел к концу, что-то случится.