Чистый четверг

С утра пораньше отправился фотографировать. Апрельский свет особенный, мощный, тотальный, голый. На деревьях нет листвы. Тени на крепостных стенах прорисовываются кровеносной системой города.

Ночью выпал иней, травы прошлогодние и земля стали белесыми и при первых же лучах солнца закурились. Овраги за крепостной стеной с крышами одиноких домов походили на какие-то горные края. Тут и Макаревич вспоминался с его: «Или на горной круче, Сами себе построим дом», и дальше про восемь псов, которые будут охранять дом от горя и дураков. Ну, это, конечно, преувеличение. От дураков собаки, может, и защитят, от горя уже нет. Да и дураки могут быть пронырливыми.

С внешней стороны крепости перешел внутрь старого города, спустился по улочке Тимирязева, с которой ободрали старинный булыжник. Теперь здесь асфальт и ежеминутное «вжж» всяких иномарок, ходить стало опасно, тем более что пешеходный тротуар иногда просто исчезает, захваченный жадными частными собственниками, металлическими сплошными заборами. Передо мной резко затормозил автомобиль в таком месте, потому что сверху двигался другой. Мы с водителем взглянули друг на друга, но и он, и я тут же поняли, что просто стали заложниками жадности жителей и недальновидности строителей. С тем и разминулись.

Ниже лестницы, ведущей к семинарии под крепостной стеной, забор подпирали свежие чистые еще доски. Мне тут же на ум пришел вчерашний разговор двух дам, подслушанный в книжном магазине. Это были работницы магазина, далеко не молодые. Одна сетовала на сокращение покупок и, следовательно, зарплаты. Другая отвечала, что время сейчас такое, и на Крым надо. «А самим пожить?» - спрашивала первая. «Ну-у, народ сейчас зажиточный, у всех по автомобилю, а то и по два! Не обеднеем. Надо поделиться, помочь». Первая начала что-то про пенсионерок, но вторая, кстати, уже и пожилая, оборвала ее то ли в шутку, то ли всерьез: «Под зад коленом и на седьмой километр!» Седьмой километр – кладбище под Смоленском. Мне, конечно, хотелось что-нибудь сказать им, но я только что вышел из стоматологического кабинета, губу и нижнюю челюсть сковывала заморозка.

Сегодня я уже мог говорить. Но говорить было ни к чему. Доски эти были красноречивее любых аргументов. Ну и вообще всякой рванины и кривых сарайчиков с помойками здесь хватало. Почти в центре современного города, в пяти часах езды от Москвы. И, к слову, только что город отпраздновал юбилей – 1150-летие, на подготовку к которому вроде бы выделяли достаточно средств, но, как обычно, разворовали, не смогли освоить, а там уже олимпиада подперла.

Не до помоек и косых заборов. Вот народ и укрепляет, как может, свои крепости. И заваливает вонючими отбросами место, где раньше всегда был большой мусорный деревянный ящик, летом – вылитый сундук Пандоры. Сундук этот наконец убрали. Жителей обязали выставлять мусорные мешки возле своих домов, чтобы мусорщики убирали на машине. И кое-где эти мешки появляются с утра. Но другие жители продолжают по старинке бросать отходы жизнедеятельности туда, где был сундук с мухами и галками и шелудивыми кошками. Ведь за уборку мусорных мешков надо платить. Как справиться с этой головоломкой? Нет, проще бороться с глобальным потеплением. Проще в космос слетать и потребовать от соседнего государства соблюдения прав человека.

Улочки привели меня на Соборную гору. На площадке позади Успенского собора прогуливалась молодая женщина с шустрым мальчиком, тот все норовил куда-то пойти, наверное, сизые солнечные дали улиц, хорошо видных отсюда сверху, его так и манили. Под солнцем просто плавились, сияли серебром крыши, какие-то стеклянные закутки, ямы, кучи, затянутые целлофаном. Деревья млели в солнечных объятиях. Где-то били крыльями голуби. Взлаивали собаки. Ребенок все тянул маму за собой, но та отнекивалась, просила его успокоиться и с кем-то говорила по мобильному телефону. Тогда он сам пошел вниз, но вскоре передумал и вернулся. Мама предложила ему пойти на край площадки смотреть город. Он очень обрадовался, залепетал в восторге: «Да, город смотреть!» - и припустился вдоль стены на другой край площадки.

Отсюда тоже открывался вид на город, но овраги, застроенные деревянными домами и коттеджами, конечно, производили впечатление деревни. А с северной стороны виднелся и Днепр, мосты, дорога и высотные дома уже за рекой. Женщину и ребенка, идущих вдоль стены, я сфотографировал. Позже на солнечном соборном дворе фотографировал голубей и фигурки людей. И, как оказалось, всю эту небольшую историю. Что-то подобное уже было… Да, Антониони, «Фотоувеличение»! Но эта киношная ассоциация явилась потом, дома, когда, напившись крепкого чая с соборным свежим пшеничным хлебом, стал просматривать отснятый материал на мониторе. А там, на соборном дворе сразу вспомнился другой фильм, наш, отечественный, фильм Серебренникова «Юрьев день» с исчезнувшим на церковном дворе юношей.

Впрочем, поначалу я просто удивился, когда виденная мною на смотровой площадке молодая женщина взволнованно спросила о сыне. Я ответил, что нет, не заметил его. «Но вы же фотографировали как раз! – возразила она. – Я вышла из-за угла, оттуда, а вы фотографировали». Я сказал, что вообще-то фотографировал голубей, совсем не обращал внимания на людей, то есть они меня интересовали как фигуры… все равно при таком солнце лиц не разглядишь. Да, это был свет из-за людей, контровый, как говорят фотографы, бьющий в камеру. Этого я уже объяснять не стал. Да она и не слушала, спешила дальше.

По двору похаживали голуби, иногда шли люди. Такие солнечные моменты очень хороши здесь, на соборном дворе. Подобные утра кажутся всемирными. Мне они особенно по душе. Да и вечера соборные дышат покоем.

Продолжая фотографировать, я снова наткнулся на ту женщину. «Неужели вы не видели его?» - спросила она. В ее голосе звучало отчаяние. И тогда я как будто очнулся и уже по-новому, цепко оглядел двор, лестницу, спускающуюся плавными поворотами. Мы с ней уже говорили на полукруглой площадке над этой лестницей, по которой поднимались старушки. «А вы у строителей спрашивали?» - поинтересовался я. Она побежала к нескольким мужчинам в оранжевых безрукавках с ломами, лопатами; один из них долбил отбойным молотком асфальт. Отбойный молоток захлебнулся. Строители слушали женщину, смотрели кругом, разводили руками. Женщина метнулась назад, к собору. Я решил пойти снова на смотровую площадку, может, ребенок туда вернулся. На скамеечке сидели двое, курили, один пил пиво. Неподалеку стоял автомобиль. Спросил у них о мальчишке. Нет, не видели. «Да мы только минуты три сидим», - заметил один. Вид у них был такой… тертый. Я обогнул ограду и прошел вдоль стены. Никого. Возвращаясь, услышал, как один из тех, что с утра кейфовали на скамеечке, говорил по мобильному телефону буквально следующее: «Да! Понял? Надо сделать. Но учти: об этом никто не должен знать. Врубился? Никто». Проходя мимо, я взял поближе к автомобилю и заглянул через стекло внутрь. Сиденья были пусты. Багажник? Нет, вряд ли они так спокойно сидели бы здесь с пивом, если бы…

Когда увидел во дворе все ту же беспокойную фигуру молодой женщины, стало как-то совсем тоскливо. Ясно было, что до сих пор ребенок не найден.

Так это и бывает, подумалось.

Вот в солнечное беспечное апрельское утро и свершается что-то непоправимо тяжкое. Голуби, лучи, мирная суета рабочих, звуки автомобилей. Великое сияющее небо. Золотые луковки в нем. Крики петухов по оврагам.

Возле собора всегда ошиваются смутные личности. Правда, раньше их было больше. В холода они прятались в подземном туалете тут же, на Соборном холме. Там было тепло. «Брат, помоги», - вдруг слышалось из темного закутка, и вытягивалась рука. Нищие здесь всегда были одни и те же. Один из них как-то подошел ко мне во дворе и попросил его сфотографировать. У этого мужика был громовой голос, и сам он выглядел внушительно, высокий, с крепким загорелым лбом, в унтах и старой, но добротной кожанке. «Я заплачу, - тут же заявил он. – Сколько надо, столько и заплачу». Но он хотел не просто фотографию на фоне собора, а фотографию с голубями, как у одной женщины, он назвал ее имя. Ее кто-то сфотографировал с сидящими на руках и голове голубями. Вот такой снимок нужен был и ему зачем-то. Говорил он об этом с мечтательными интонациями. Я отвечал, что уже поздно, свет тусклый, а вспышки нет. «Ну, лады, не сейчас, а после, ага?» - согласился он. Мы еще немного поговорили. Он сообщил о каком-то генерале, прибывшем из Минска. Генерал остался без квартиры, приехал сюда, заболел. «Лежит там», - сказал он, кивая на подземный туалет с коридорами-лабиринтами и подсобками. «Я сказал Вальке Ушастой, чтобы кефиру ему купила и булочку. А она за самогоном смоталась. Пришлось поучить дуреху. Сам вот купил все, несу». Он показал мне авоську. И дальше сообщил, что у генерала есть, есть деньги. Надо за ним ухаживать. А как же? По-человечески, как говорится, по-божьи.

На этом мы расстались. Потом я видел ту женщину, на которую садятся голуби, и даже сфотографировал ее.

Во время подготовки к юбилею города подземный туалет ликвидировали. Интересно, куда попал «больной генерал»? Да и вся остальная братия куда-то запропастилась. Наверное, их шуганули. Сейчас на парадной лестнице не просят. И во дворе, перед аркой, - нет нищих. На первый взгляд. На самом деле они здесь. Нет-нет да появляются как-то так, украдкой, идут, не останавливаясь, вместе с прихожанами и тянут пластмассовые стаканчики. Зачастую вполне трудоспособные мужики и бабы. Подавать им стыдно, и не подавать – не по себе…

Обошел Соборный холм по деревенским улочкам, заглядывая за ограды.

Исчезновение ребенка заставляло на всех смотреть подозрительно. Строители, нищие, кайфующие с пивом, даже обычные прохожие - все казались скрытыми монстрами, ну, по крайней мере, могли ими быть. Думаю, и молодая мама смотрела на меня с недоверием.

– Не нашли?

Она покачала головой. В заплаканных глазах уже стояли: мука, изматывающее ожидание, страх, тянущая боль, недоумение. Она спускалась под собор, в подвальное помещение с трубами отопления. Я смотрел на нее, раздумывая, куда еще можно пойти. Время катастрофически убыстрялось. Появился какой-то смотритель и тоже пошел вниз. Женщина уже возвращалась. Она обратилась к нему. Он качал головой. Вместе они вышли.

– Сколько ему? – спросил он.

– Три с половиной.

– Надо вызывать милицию, - сказал я, именуя полицию по старинке.

– Как же вы его упустили? – спросил смотритель.

– Побежал вперед, шмыгнул за угол – и все. Я следом, тут же, а его просто нет. Пропал. Вы как раз фотографировали, - снова напомнила она мне.

– То есть этот момент? – спросил я.

– Да.

По ее щекам текли слезы. Я почему-то чувствовал себя виноватым. Тягостное напряжение росло. То, что все это случилось в таком месте, только усиливало драматизм и напряжение. Мне вспомнился нежный и восторженный голос этого ребенка.

Женщина принялась звонить – еще не в полицию, а матери, кому же еще… И в этот момент откуда-то взялась пожилая женщина в кожаном длиннополом пальто и в платке. Она налетела как птица, восклицая: «Мама, мама! Нашелся! Нашли мальчика! Отыскали!»

И молодая женщина почти то же самое поспешно повторила своей матери по телефону.

Мы все пошли к главному входу. Там, перед ларьком с пасхальными куличами и пшеничными хлебами стоял мальчонка в куртке и мешковатых джинсах. Рядом была какая-то женщина.

Он вытянул руки к матери, что-то тараторя. А потом, заметив, что я фотографирую, указал на меня.

Мама благоговейно его целовала перед хлебным ларьком. Потом купила кулич, и они пошли в собор, где не переставал петь сильный хор.

Увидев позже меня в людном соборе, она робко как-то улыбнулась и сказала: «Спасибо вам». Я засмеялся.

Мальчика нашли в правом приделе среди толпы, как мне объяснила потом служительница в синем халате и платке. Его вела за руку женщина. Когда у нее стали спрашивать, чей это мальчик и куда она его ведет, женщина отвечала с недовольством. Тогда мальчика пошли сопровождать и другие.

В общем, история благополучно завершилась.

Дома обнаружилось, что момент исчезновения ребенка моя камера случайно зафиксировала. Вот он выбегает из-за угла и дальше стремительно несется на крыльцо.

Дальше он юркнул в открытые двери и пропал в толпе. Из-за угла выходит мама. Направляется в собор. Выходит. Идет на лестницу. Возвращается. Получилось нечаянное кино. Можно только догадываться, какой виделась вся эта история маленькому главному герою. Мир его неизмеримо больше, фантастичнее, ярче и добрее.

Впрочем, в этот миг обретения пропавшего ребенка мир был действительно великодушен и чист. Я говорю только о нашем городе, только об одном ребенке. Но и этого немало.

Фото Олега Ермакова

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67